Лекарь Империи 4 (СИ) - Лиманский Александр

— Илья! Это было просто невероятно! — он плюхнулся на соседний стул, — Как ты додумался пережать вену именно в тот момент? Я уже думал, мы его стопроцентно потеряем! Давление летело в пропасть с такой скоростью!

Шипа раздраженно фыркнула и демонстративно отвернулась к стене, давая понять, что разговор окончен. Я мысленно вздохнул — похоже, откровения действительно придется отложить.

— Опыт и немного везения, — ровным голосом ответил я. — Как барон?

— Стабилен! — он с энтузиазмом хлопнул себя по коленям. — Показатели в норме, давление сто двадцать на восемьдесят, ритм идеальный. Красота! — Артем устало потер лицо. — Знаешь, я участвовал во многих операциях, но такого напряжения не испытывал очень давно. Когда давление подскочило до двухсот сорока, я уже мысленно прощался с лицензией и прикидывал, где буду искать работу.

— Но ты не запаниковал. Это главное.

— Ну, когда ведущий хирург спокоен как удав и раздает четкие команды, волей-неволей держишь себя в руках, — он усмехнулся. — Ладно, пойду еще понаблюдаю за его благородием. После таких американских горок лучше перестраховаться. Мало ли что.

Артем, все еще переполненный эмоциями, вышел, оставив за собой шлейф возбуждения. Я повернулся к Шипе, которая все так же демонстративно смотрела в стену.

— Так на чем мы остановились?

Но судьба, кажется, решила в эту ночь все-таки поиздеваться надо мной. Дверь снова открылась, прерывая мой вопрос.

В комнату вошел худощавый мужчина лет пятидесяти в дорогом, идеально сидящем костюме и очках в тонкой золотой оправе. Я сразу узнал его — он был одним из тех, кто стоял в толпе у кровати барона, когда я только прибыл.

— Господин лекарь Разумовский? — он слегка, почти незаметно, поклонился, что, учитывая его холеный вид, выглядело особенно весомо. — Позвольте представиться — Евгений Аркадьевич Мельников, личный секретарь его благородия. От имени барона и всей его семьи хочу выразить вам нашу глубочайшую и безграничную благодарность за спасение его жизни.

— Это моя работа, — ровным голосом ответил я.

— Не скромничайте, господин лекарь. То, что вы сделали сегодня, выходит далеко за рамки обычной работы, — он с достоинством поправил очки. — Барон пришел в себя и просил передать — он хотел бы, чтобы вы лично наблюдали за его восстановлением в ближайшие дни. Разумеется, все необходимое для вашего комфортного пребывания будет предоставлено. Отдельные апартаменты для вас и господина Воронова, полное обеспечение, любые медикаменты и оборудование по первому вашему требованию.

— Я и так собирался остаться до полной стабилизации состояния пациента.

— Превосходно! — на лице Мельникова отразилось искреннее облегчение. Он снова едва заметно поклонился. — Не смею больше отнимать ваше драгоценное время. Если что-то понадобится — я буду в приемной барона, к вашим услугам круглосуточно.

Он вышел, аккуратно, почти беззвучно прикрыв за собой дверь.

Апартаменты, личный ассистент, любые ресурсы по первому требованию… Барон умел быть благодарным. И, что важнее, он был человеком действия.

Не будь его воли и прямого давления, вся эта история почти наверняка скатилась бы к типичной гильдейской бюрократии.

Но барон ценил не ранг, а результат. И платил соответственно. Что ж, работать в таких условиях, когда тебе полностью доверяют и убирают с пути все преграды, было определенно комфортнее.

Главное — не привыкать. Роскошь и вседозволенность расслабляют, а мне сейчас расслабляться было нельзя.

— Ну наконец-то! — нетерпеливо воскликнула Шипа, спрыгивая с подлокотника и снова материализуясь у меня на плече. — Неужели все эти смертные закончили свои дела? Сколько можно прерывать важный разговор

— Итак, — я откинулся на спинку дивана, устраиваясь поудобнее. — Ты говорила, что готова рассказать о себе.

— Да, пожалуй, ты заслужил, — Шипа грациозно взлетела с подлокотника и начала медленно кружить по комнате, ее полупрозрачный силуэт оставлял в воздухе едва заметный, мерцающий шлейф. — Я дух этой больницы. Точнее, один из духов-хранителей.

Я замер, переваривая информацию.

— Один из?

— Конечно. В каждой крупной больнице, в каждом месте, где переплетаются жизни и смерти, есть такие, как я. Мы… как бы это объяснить на вашем примитивном языке… Мы часть самого здания, его душа. Появляемся, когда место достаточно долго пропитывается сильными эмоциями — болью, надеждой, отчаянием, радостью исцеления.

Я слушал внимательно. Это было оно. Объяснение, которое я так долго искал. Это объясняло существование Фырка. Он был духом Муромской больницы.

— Наш долг — помогать целителям. Мы буквально не можем НЕ помогать, — Шипа легко приземлилась на полированный журнальный столик, не издав ни звука. — Это заложено в самую нашу природу. Но есть одно «но» — мы можем выбирать, кому помогать. Создавать связь. Или не выбирать никого.

— И ты выбрала второй вариант?

— Именно! — она довольно мурлыкнула, и звук этот прозвучал не в воздухе, а прямо у меня в голове. — Уже почти двести лет я свободна как ветер. Никаких обязательств, никакой ответственности. Красота!

— Но почему? Разве помогать — не твое главное предназначение?

Ее изумрудные глаза на мгновение сверкнули холодным огнем.

— Не твое дело, двуногий. У меня свои причины.

Я не стал настаивать. За ее резкостью явно скрывалась какая-то старая боль, и лезть туда было бы верхом глупости.

— Но ты меня заинтересовал, — продолжила она уже более спокойным тоном. — Живой человек, который меня видит! За все эти годы — впервые! Думаю, это из-за твоего бурундука. Связь с одним духом открывает и обостряет восприятие к другим.

— Логично. И что теперь?

— А теперь мне скучно, — Шипа грациозно потянулась, выгибая свою призрачную спину. — Поэтому я буду ходить за тобой хвостом. Посмотрю, что ты за фрукт такой. Но сразу предупреждаю, привязываться не собираюсь — это всегда заканчивается болью расставания. Люди смертны, а мы вечны.

В ее бархатном голосе на последней фразе промелькнула отчетливая, едва уловимая тень старой, глубоко спрятанной печали.

— Кстати, ты умеешь сканировать пациентов изнутри? Как Фырк?

— Ты же не мой хозяин, двуногий, — фыркнула она, и ее аристократическая надменность тут же вернулась. — Какая разница, что я умею?

— Почему все фамильяры такие вредные? — пробормотал я себе под нос.

— Потому что можем себе это позволить, — самодовольно ответила Шипа, снова устраиваясь у меня на плече.

Я вышел из комнаты отдыха в поисках Харламова — нужно было обсудить послеоперационное ведение барона и заполнить необходимые протоколы.

Владимирская больница, со своими бесконечными, гулкими переходами и одинаковыми дверьми, оказалась настоящим лабиринтом.

— Направо, — подсказала Шипа, бесшумно летящая рядом. — Я чувствую его противную, самодовольную ауру.

Свернув за угол, я увидел их — магистр Харламов и молодой человек лет тридцати стояли у огромного панорамного окна в конце коридора. Расстояние было приличным, слов не разобрать, но язык тела говорил сам за себя.

Молодой человек был бледен как полотно. Его руки мелко дрожали, он то и дело проводил ладонью по лицу. Харламов что-то говорил ему, отрывисто жестикулируя, и по его позе было ясно, что это не дружеская беседа, а строгий выговор.

— Это Альберт, сын барона, — прошептала Шипа у меня в голове. — Милый мальчик, но совершенно слабохарактерный.

— Я в курсе, сталкивались, — кивнул я.

Внезапно все встало на свои места. Приступ барона, его срочная, экстренная госпитализация… Альберт. Он что-то сделал — или, наоборот, не сделал — что и спровоцировало этот смертельный криз.

В этот момент Альберт поднял голову, и наши взгляды встретились через весь коридор.

В его глазах я прочитал целую гамму эмоций — страх, всепоглощающее чувство вины и… отчаянную благодарность. Он едва заметно, почти судорожно, кивнул мне.

Я понял — он благодарил не только за спасение отца, но и за то, что я избавил его от последствий его собственной ошибки.