Лекарь Империи 4 (СИ) - Лиманский Александр

Спокойно кивнул в ответ. Мы поняли друг друга без слов. Думаю, конфликт с ним был улажен, а он навсегда запомнит этот урок.

Харламов проследил за взглядом Альберта и увидел меня. Его лицо мгновенно сменило выражение с раздраженно-отеческого на официальное и непроницаемое.

— Разумовский! Вы что-то хотели? — подошел он ко мне.

— Обсудить послеоперационное ведение и заполнить документы, — ответил я, подходя ближе.

— Идите отдыхайте! — он замахал руками с преувеличенной заботой. — Мы все сделаем сами! Вы и так достаточно потрудились!

— Нет, я заполню все лично, — твердо сказал я. — Это моя операция, моя ответственность.

Доверять заполнение протокола Харламову было бы верхом наивности.

Во-первых, он был моим ассистентом, и этот факт, унизительный для Магистра, он наверняка постарается максимально размыть и завуалировать в официальных бумагах.

А во-вторых, после такого провала его авторитета, я не сомневался, что в отчете он попытается приписать себе часть заслуг, а все риски и нестандартные решения списать на мое «рискованное везение», а не на точный расчет.

Нет уж. Протокол — это официальный документ, и в нем будет зафиксирована только правда, от первого до последнего слова. И напишу ее я сам.

Харламов устало пожал плечами, понимая, что спорить бесполезно. Новая иерархия была установлена.

— Ну как хотите. Документы в ординаторской, третий кабинет слева.

Кристина замерла, и сердце, казалось, перестало биться, ухнув куда-то в ледяную пустоту.

Поймана.

С поличным.

С телефоном в одной руке и неопровержимой уликой в другой.

Но через секунду, когда волна первобытного ужаса схлынула, она поняла — дядя был пьян. Не просто выпивший, а пьян в стельку. Он покачивался, держась за дверной косяк, и мучительно щурился, явно пытаясь сфокусировать расплывающийся взгляд.

— Кристиночка? — пробормотал он, его язык едва ворочался. — А ты… ты чего тут делаешь, ик… в такое время?

— Дядя Федор, я просто… документы твои искала, — быстро, стараясь, чтобы голос не дрожал, соврала она, захлопывая тетрадь и пряча ее за спину. — Ты же сам просил найти старые квитанции за свет. Помнишь?

— А? Квитанции? — он бессмысленно махнул рукой, отчего его качнуло, и он едва не упал, удержавшись в последний момент. — Да ну их к лешему… Где Гришка?

Из глубины коридора донеслись характерные звуки — Сычев, судя по всему, вел неравный бой с фаянсовым другом в ванной.

— Пойдем, дядя Федор, я тебя уложу, — Кристина, собрав всю свою волю в кулак, подхватила тяжелого Волкова под руку.

— Хорошая ты… хорошая девочка… — бормотал он, полностью отдаваясь на ее волю и позволяя вести себя в спальню. — Вся в мать пошла… Умница…

Она уложила его на кровать, с трудом стянула с него ботинки. Волков мгновенно, с оглушительным всхрапом, провалился в тяжелое, пьяное забытье.

Потом пришлось возиться с Сычевым. Тот сидел на холодном кафельном полу в ванной, прислонившись к стене, бледный, несчастный и покрытый липкой испариной.

— Григорий Палыч, вставайте. Пора спать.

— Сейчас… сейчас, Кристинка, жди, блин… — он попытался подняться, но ноги его не держали, и он снова бессильно сполз по стене.

Кристина поняла, что поднять его в одиночку не сможет. Она сходила в спальню, принесла плед и просто накрыла его там, на полу. Все равно до утра он отсюда никуда не денется.

Убедившись, что оба заговорщика крепко спят и не представляют угрозы, она на цыпочках вернулась в кабинет. Руки все еще дрожали, но теперь нужно было закончить начатое.

Она быстро достала тетрадь, дофотографировала оставшиеся страницы, аккуратно положила ее на прежнее место и закрыла сейф, провернув ручку до щелчка.

Перед уходом она еще раз заглянула в комнаты — Волков оглушительно храпел в спальне, Сычев тихо постанывал во сне на полу в ванной. Оба были в полной отключке до самого утра.

Кристина тихо выскользнула из квартиры, аккуратно заперев за собой дверь на ключ. Только оказавшись в безопасной кабине лифта, она позволила себе прислониться к холодной металлической стенке и медленно сползти вниз.

«Пронесло! Ужас какой, пронесло!»

Она закрыла лицо руками, пытаясь унять бешеный стук сердца. Телефон в кармане казался раскаленным углем. Там, в его памяти, теперь хранились доказательства, которые могут разрушить всю преступную схему ее дяди, всю его жизнь.

Осталось только передать их Илье.

Я провел почти всю ночь без сна, склонившись над столом в ординаторской.

Владимирская бюрократия оказалась еще более дотошной и въедливой, чем муромская — подробнейший протокол операции с описанием каждого шага, развернутая анестезиологическая карта, которую мы заполняли вместе с Артемом, отчеты о каждом использованном миллилитре раствора и каждой салфетке.

— Двуногий, ты скоро закончишь? — Шипа лениво лежала на противоположном конце стола, грациозно помахивая своим призрачным хвостом. — Мне скучно! Хочу смотреть, как ты снова будешь кого-нибудь резать!

— Почти закончил, — пробормотал я мысленно, не поднимая головы. — Осталось описание послеоперационного периода и рекомендации.

— Знаешь, что я заметила? — она перевернулась на спину, подставляя невидимому солнцу свой нематериальный живот. — Ты пишешь ручкой!

— И что?

— А почему не на планшете? — в ее голосе прозвучало искреннее недоумение. — Все нормальные лекари в приличных больницах давно перешли на электронный документооборот. Это же в разы быстрее и удобнее. Никаких тебе стопок бумаг.

Я на секунду замер.

Она была права, конечно. Здесь, во Владимире, как и в Мурома, почти все лекари ходили с тонкими, светящимися планшетами, куда сразу вносили все данные.

Но я привык оформлять операции иначе. Мозг и рука, связанные через ручку, работали для меня как единый, отлаженный механизм.

— Я предпочитаю по старинке, — ответил я, продолжая писать. — Мне нужно чувствовать бумагу. И, если честно, писать от руки для меня гораздо быстрее, чем тыкать пальцем в экран. А если понадобится электронная версия — этот лист можно отсканировать за три секунды. Так что разницы никакой.

— Странный ты, — лениво зевнула Шипа. — Совсем несовременный. Ой, смотри!

Она указала своей полупрозрачной лапкой на стопку уже заполненных мной бумаг. Верхний лист, подхваченный сквозняком от вентиляции, медленно сполз с края и спланировал на пол.

Я наклонился, чтобы поднять его, и в этот момент вся аккуратно сложенная стопка, как от сильного порыва ветра, разлетелась по всей комнате.

— Шипа!

— Я не специально! — она невинно захлопала своими огромными изумрудными глазами. — Я просто хвостом неловко махнула!

Следующие десять минут я, проклиная все на свете, ползал по холодному кафельному полу, собирая разлетевшиеся протоколы и пытаясь восстановить их правильный порядок.

— Вот поэтому духи и выбирают себе хозяев, — усмехался я себе под нос, засовывая последний лист в папку. — Чтобы было кого мучить официально и на законных основаниях.

Дверь в ординаторскую открылась, и на пороге появился помятый, но бодрый Артем. Увидев меня на четвереньках посреди бумажного хаоса, он удивленно присвистнул.

— Ого! А ночь, я смотрю, была бурной?

— Не смешно, — буркнул я, поднимаясь на ноги и отряхивая брюки. — Как барон?

— Отлично! — его лицо тут же стало серьезным и довольным. — Гемодинамика абсолютно стабильная, давление сто двадцать на восемьдесят, пульс семьдесят ударов в минуту. Мы прекратили седацию час назад. Он уже полностью пришел в себя, экстубирован, дышит самостоятельно через кислородную маску.

— Отличные новости, — кивнул я, чувствуя, как с плеч свалился последний груз напряжения. — Пойдем проверим.

Палата барона в мягком утреннем свете выглядела еще роскошнее и еще неуместнее.

Сам он лежал с приподнятым изголовьем кровати, на лице — прозрачная кислородная маска, тихо шипящая в такт его дыханию. Мониторы над головой мерно и успокаивающе попискивали, выводя на экраны идеальные, почти учебные кривые стабильных витальных функций.