Проклятый Лекарь. Том 5 (СИ) - Молотов Виктор

— Давайте спросим, — я повернулся к больному. — Простите, как вас зовут?

— Михаил Степанович, — ответил он.

— Михаил Степанович, вы употребляли алкоголь в последние две недели?

— Нет, доктор, — он покачал головой. — Я вообще не пью уже три года. Закодировался после того, как жена пригрозила разводом.

— А лекарства? Может, антибиотики, парацетамол в больших дозах?

— Ничего не принимал. Я вообще таблеток боюсь, только если совсем прижмет.

Я повернулся к Волконскому с видом прокурора, представляющего улику:

— Ни алкоголя, ни лекарств. Откуда тогда токсический гепатит?

— Может врать, — упрямился Волконский.

— Я не вру, доктор! — возмутился пациент.

— Посмотрите внимательнее, — я указал на голени пациента. — Видите эту сыпь? Мелкоточечная, из точечных кровоизлияний — это кровоизлияния в кожу. При гепатите такого не бывает.

Волконский нехотя взглянул:

— Это могут быть проявления тромбоцитопении — снижение количества тромбоцитов в крови на фоне печеночной недостаточности. Снижение синтеза факторов свертывания.

— А конъюнктивит? — я указал на глаза пациента. — Посмотрите — склеры не просто желтые. Сосуды инъецированы, конъюнктива гиперемирована. Это воспаление, а не просто отложение билирубина.

— Может быть, сопутствующая вирусная инфекция…

— И мышечные боли? — я легко надавил на икроножную мышцу пациента, и тот вскрикнул. — Видите? Резкая болезненность именно в икрах. Михаил Степанович, у вас болят мышцы?

— Очень болят, доктор! — подтвердил пациент. — Особенно ноги. Как будто их выкручивает.

Упрямый осел. Признал бы ошибку сейчас — сохранил бы лицо. Но нет, гордость не позволяет. Что ж, придется преподать ему урок.

— Моя интуиция, — я специально использовал это слово, зная, как оно бесит Волконского, — подсказывает не локальное поражение печени, а системное воспаление инфекционной природы. Мы лечим не ту болезнь.

Волконский закатил глаза так выразительно, что, казалось, увидел собственный затылок изнутри:

— Опять твои мистические пророчества? И какую же «ту» болезнь мы должны лечить, о великий провидец? — сарказм в его голосе можно было намазывать на хлеб вместо масла. — Может, это проклятие старого пирата? Или порча от черной кошки, перебежавшей дорогу в полнолуние? А может, его сглазила злая теща?

Медсестра хихикнула, но тут же закрыла рот ладошкой.

— Я ставлю на гепатит и точка, — отрезал Волконский. — Екатерина, не слушайте бред коллеги Пирогова. Начинайте капельницу, как я назначил!

Катя засуетилась, доставая из шкафчика систему для внутривенного вливания, флакон с глюкозой, ампулы с препаратами.

Она работала быстро и профессионально. Обработала локтевой сгиб спиртом, наложила жгут, попросила пациента «покачать кулачком». Вена вздулась, и медсестра ловко ввела катетер.

— Есть! — радостно объявила она, видя, как в катетере появилась кровь. — В вену попала с первого раза!

— Молодец, — похвалил Волконский. — Подключайте систему.

Катя присоединила капельницу, открыла зажим. Прозрачная глюкоза потекла по трубке, капля за каплей попадая в счетчик.

— Сорок капель в минуту установила, — доложила она.

— Хорошо. Теперь добавляйте Гептрал.

Волконский стоял рядом с видом полководца, выигравшего сражение. Он делал записи в истории болезни, периодически поглядывая на меня с плохо скрытым торжеством.

— Видите, Пирогов, — говорил он, не поднимая головы от документов, — медицина — это наука точная, как математика. Не нужны никакие мистические видения, тибетские практики и прочая эзотерика. Достаточно знать симптомы, уметь их правильно интерпретировать и следовать проверенным протоколам.

Он намекнул, что ему рассказали о произошедшем в клинике Бестужева, где я отговорился тибетскими техниками. Ведь некромантия в этом мире под запретом.

— Безусловно, — согласился я, внимательно наблюдая за пациентом. — Вопрос только в правильности интерпретации и выборе правильного протокола.

— О, не сомневайтесь, — Волконский самодовольно улыбнулся. — Я-то могу отличить гепатит от гастрита с закрытыми глазами.

Я заметил, как пациент слегка вздрогнул.

Сейчас ты пожалеешь о своей самоуверенности, Волконский.

И тут началось представление.

Михаил Степанович сначала слегка поежился, как будто в кабинете внезапно похолодало.

— Что-то холодно стало, — пробормотал он.

— Кондиционер, наверное, — рассеянно ответил Волконский, продолжая писать.

Но через десять секунд легкая дрожь превратилась в настоящий озноб. Пациента начало трясти так сильно, что кушетка заскрипела и начала подпрыгивать на своих ножках.

— Х-х-холод-д-дно! — стучал он зубами. — Т-так х-х-холод-д-дно! К-как в п-п-проруби!

Катя испуганно отскочила от кушетки:

— Михаил Сергеевич! Что с ним⁈

Волконский поднял голову от бумаг, и его глаза округлились от удивления:

— Что за черт… Озноб? Откуда?

Пациента колотило так сильно, что капельница раскачивалась на штативе. Зубы стучали с такой силой, что было слышно по всему кабинету — как кастаньеты в руках безумного музыканта.

— Реакция на препарат? — предположил Волконский, подскакивая к больному. — Аллергия на Гептрал?

— Но мы еще не успели его ввести! — возразила Катя. — Только глюкозу начали, и то всего миллилитров пятьдесят влилось!

— На глюкозу не бывает такой реакции! — Волконский был в замешательстве. — Это же просто сахар в воде!

— Это не реакция на препарат, — спокойно сказал я, оставаясь у стены. — Это потрясающий озноб. Характерен для бактериемии — массивного выброса бактерий в кровь.

— Чушь! — огрызнулся Волконский, но голос его дрогнул. — При гепатите может быть озноб! Это интоксикация!

— Может, — кивнул я. — Но не такой силы. Посмотрите — это не просто озноб. Это настоящая лихорадочная дрожь. Организм пытается поднять температуру экстренными методами.

— Бред! Температура не может…

Он не договорил.

Озноб прекратился так же внезапно, как начался. Михаил Степанович на секунду обмяк, перестав дрожать, и все подумали, что кризис миновал.

Но через мгновение его лицо из бледно-желтого стало красным, потом багровым, потом почти пурпурным.

— Жарко! — закричал он, начиная срывать с себя больничную рубашку. — Горю! Я горю! Снимите с меня все! Воды! Льда!

Он метался по кушетке как рыба на раскаленной сковороде, пытаясь сбросить даже простыню.

— Откройте окно! — кричал он. — Я сгораю заживо!

Катя инстинктивно приложила руку к его лбу и тут же отдернула:

— Ой! Он весь горит! Как печка!

Она схватила электронный термометр, приложила к виску пациента. Прибор пискнул, показывая результат.

— Сорок один и две! — в ужасе воскликнула она.

— Что⁈ — Волконский выхватил у нее термометр. — Это невозможно! Десять минут назад было тридцать семь и пять! Я сам мерил!

Он тряс прибор, как будто это могло изменить показания:

— Сломался термометр! Не может температура подняться на три с половиной градуса за минуту!

— Может, — спокойно прокомментировал я, наблюдая за развитием событий. — При септическом состоянии — заражении крови. Или при некоторых специфических инфекциях. Массивный выброс пирогенов — веществ, вызывающих лихорадку — может поднять температуру почти мгновенно.

— Но это же…

В этот момент Михаил Степанович вскрикнул так, что задрожали стекла в шкафах:

— НОГИ! Ноги ломит! АААА! Выворачивает! Как будто кости ломают!

Он схватился за икроножные мышцы обеими руками, его лицо исказилось гримасой нечеловеческой боли. Он буквально выгибался на кушетке, пытаясь найти положение, в котором боль была бы терпимой.

— Режет! Жжет! Выкручивает! — кричал он. — Сделайте что-нибудь! Я не могу!

— Миалгии, — прокомментировал я для Волконского, который стоял с открытым ртом. — Мышечные боли. Особенно выраженные в икроножных мышцах — весьма специфичный симптом. Запомните это, пригодится для диагноза.