Знак Огня (СИ) - Сергеев Артем Федорович

Я помнил заветы бабы Маши, помнил опасность, висящую надо мной, и стал действовать быстро, ведь ней дай бог, вырвется сейчас кто-то и убежит, и разнесёт обо мне слухи, и вот тогда точно конец.

И не нашёл я ничего лучше, как призвать их всех к себе, без разбора и без внимания к их страху и желаниям, быстро, очень быстро, а кто мешкал, кто не торопился, тех мои огоньки подбадривали искрами, не гаснущими искрами, проникающими через все полы и перекрытия, и находили эти искры прячущихся, и садились им на шерсть или щетину, и нельзя было сбросить эти огоньки, нельзя сбить, можно было только повиноваться им и бежать со всех ног туда, куда велят, иначе жалили их они и щипали без всякой жалости.

Не прошло и пятнадцати минут, как весь посёлок опустел, точнее, люди-то остались на месте, они и не заметили ничего, зато вот вся сказка этих дач оказалась у меня на заднем дворе, и попрятались все эти неведомые мне существа в деревьях и под ними, в кустах и в траве, в тенях и вечернем мареве.

А я вышел к ним, захватив по пути садовое кресло, устал я чего-то, да и удобнее так будет, в самом деле, ведь не закончится это быстро, мне ведь надо разобраться в том, что здесь творится, причём досконально, дотошно разобраться и исключить опасность.

И взвыли при виде меня все мои невольные гости, и стали они, подбадривая друг друга, высказывать мне своё недовольство, пугать даже начали, мороки какие-то наводить, но мне стало смешно, и жалко даже их почему-то стало, вон, какие испуганные глазёнки таращатся из-под палых листьев, да и не почувствовал я в них зла, обиды там было больше, искренней такой, детской, непонимающей, ведь за что ты с нами так, ведь мы хорошие, мы помогаем, у нас ведь столько дел!

Но объединились они против меня, и чувствовали себя в своём праве, а потому распалялись всё больше и больше, тряся в мою сторону маленькими кулачками, пока я, вспомнив заветы бабы Маши и не давая этому огню разгореться, не начал их стращать. Не в полную силу, не дай бог, в панику впадут, но начал, чтобы замолчали они, чтобы затихли, чтобы начали слушать.

И слова мне были тут не помощники, не люди это, не поймут они словесных угроз и похвальбы, а потому я сначала затопал на них ногами, вот как в детском саду топают друг на друга, так и я затопал, потом зарычал по-звериному, негромко так, показав свою сущность ровно настолько, чтобы им хватило, потом зашипел по-змеиному, подавляя чужие вопли, и настали у меня во дворе тишина и порядок.

Самое сложное было не улыбнуться, не испортить всё улыбкой, мигом же почуют, но я справился, и уселся в кресло перед ними, как царь-во-дворца уселся, крепко так и основательно, и поднял свою правую руку перед собой ладонью вперёд, чтобы привлечь внимание и призвать к тишине, но лишнее это было, и так здесь даже ветер листьями не шуршал, тихо тут было, и смотрели все только на меня.

— Ну что, — сказал я, дав себя всем рассмотреть, — кто старший, иди сюда. Знакомиться будем.

Глава 11

Я сидел на уцелевшем садовом кресле, спокойно откинувшись на его мягкую, полотняную спинку, и положил я расслабленно руки на подлокотники, и вытянул вперёд устало ноги, да невозмутимо ждал, рассматривая шевеление перед собой.

Чёрт его знает, откуда у меня взялась эта невозмутимость, ведь даже после всего того, что произошло со мной за последние сутки, после всех этих чудес, после предупреждения бабы Маши о попадании в сказку, всё равно, что-то я был слишком спокоен.

Скорее всего, так я вёл себя из-за того, что опасностью и злобой от них, от всего этого мелкого народа, не веяло, я глядел на них во все глаза и улыбался, и отдыхал душой. Весело там у них было, в этой куче, хотя нет, не то это слово, скорее как-то потешно, забавно, хорошо, по-доброму, или нет, всё не то, скорее волшебно там было, уютно, не могу объяснить, слов таких нет.

А потому торопить там никого я не хотел, мало ли, тем более что появилась у меня надежда на разговор. Большая-то половина этой сказочной мелюзги, конечно, принялась суматошно суетиться и галдеть, но вот вторая половина, меньшая, вот та основательно села в кружок и начала совещаться.

И выясняли они отношения долго, минут пятнадцать, и выходило это у них шумно, и таскали они друг друга за бороды, и понадобилось мне в течении этих минут пару раз ещё шикнуть на постепенно начинавшую сходить с ума оставленную без присмотра мелочь, по-змеиному шикнуть, добиваясь тишины и спокойствия, ну не могли они долго без руководства, и это хорошо ещё, что участок был большой, всех вместил, но зато потом, когда повернулась ко мне верхушка всей дачной нечисти, было у них уже всё решено.

— Здрав будь, — и со мной заговорил самый главный из выбранной старшей троицы, но рассмотреть я его не мог, было это что-то неуловимое, да и заговорил-то он со мной из самого близкого ко мне куста жимолости.

— Проявись, — приказал я ему и ткнул пальцем перед собой. — Сделай одолжение.

— Так ведь… — замялся он, — нельзя же! Ежели который человек домового узрит воочию, по желанию своему али по случаю, то сочтены дни земные его и нет ему спасения! К покойнику это в доме, примета верная!

— Мне можно, — уверенно отмахнулся я от этого предостережения, — так что давай. Разговор у нас будет важный, а потому я хочу видеть, с кем говорю. И вы двое, или покажитесь мне рядом со своим старшиной, или уматывайте в общую кучу.

— Твоя воля, — горестно вздохнули в жимолости, и через секунду метрах в трёх от меня возник сначала один шерстяной клубок, со здоровенную кошку размером, потом ещё два. — Князь!

Они, старшие эти, чувствовали себя очень неуютно, и не только из-за моего пристального взгляда, им вообще очень не хотелось выставлять себя на всеобщее обозрение, проваливаться из того мира в этот, ну да что делать, договариваться о чём-то с просто голосом из куста мне не улыбалось.

Спасало их только то, что сумерки уже навалились на посёлок во всю силу, немного подождать и вообще темно станет, а ещё у меня здесь, на хозяйстве, света в доме не было, отключили же за неуплату. И ещё они, прячась от моего взгляда, упрямо кутались в свою шерсть, как будто жутко холодно им на этой осенней прохладе, но всё равно, вот три пары глазёнок на меня смотрят безотрывно, с укоризной, вот нос картошкой я чей-то разглядел, вот руки, вот ноги, вот уши, волосатые такие, вот ступни, вот ладони, и постепенно в голове у меня сложилась полная картина.

— Я не князь, — сказал я старшему, всё-таки не врали сказки, домовой — он вот такой и есть, ни с чем не перепутаешь, — ты мне не льсти, не надо. И имя своё назови мне уже, что ли.

Домовой удивлённо посмотрел на меня, как будто я ляпнул что-то не то, забыл об осторожности, замер на несколько секунд, чего-то соображая, и вот тогда я сумел рассмотреть его полностью. Передо мной стоял маленький, но очень солидный и крепкий мужичок, при этом как-то карикатурно солидный, всё у него было слишком. И густой бородой он зарос до самых глаз, и росла она у него чуть ли не до колен, и слишком плотное тельце, и слишком короткие ножки, потешно это было немного, но потешно по-доброму, зато вот руки вызывали уважение, были они у него не хуже, чем у енота-полоскуна, такие же цепкие да ухватистые, и ещё глаза, понимающие это были глаза, вот как у старой собаки, с такой же грустью и поволокой.

— Так ведь нет у нас имён, — наконец развёл руками старший, — прозвища только. Тимофеич я, по первому хозяину так. А ошую и одесную от меня Альбертыч и Махмудыч, сотоварищи мои. Я из самого старого, но всечасного жилого в посёлке дома, они же из самых богатых, но из новых, недавних, поэтому так.

— Очень приятно, — я старался не улыбаться, — а моё имя — Даниил. Будем знакомы.

— Ты князь, — снова упрямо начал меня возвеличивать Тимофеич, — ты большак, ты владыко! Хранитель изначального огня! В душе своей! Какой же ты Данило?

— Даниил, — терпеливо поправил его я, — и я не князь.

— А зачем же ты тогда всё местечко наше в свою волю взял? — недоверчиво прищурился Тимофеич, — зачем нас сюда, пред очи свои, призвал? Ежели не князь? Зачем ты нас заневолить хочешь? Ты ведь не как сосед сюда явился, ты ведь силы своей богатырской дал нам отведать, огнём ужалил, страху нагнал, возражений не потерпел. И вот мы здесь все по слову твоему — как же не князь? К чему тогда всё?