Адвокат Демонов (СИ) - Богатых Ростислав

— Ты не права. Андрей не чудовище, — говорит, наконец, София. — Он — исчадье ада. Мамочка… Я очень боюсь, вдруг теневик найдёт моего сыночка…

— Магический ясли-тернат хорошо охраняется. А на днях охрану ещё усилили.

— Усилили? — восклицает София, испуг мгновенно отражается в её глазах, — Почему? Зачем? Там явно что-то произошло…

Ангелина Петровна опускает взгляд, понимая, что неосторожно проговорилась. Она не хочет, чтобы дочь узнала о недавнем убийстве в магическом ясле-тернате. Если бы София узнала, то немедля понеслась бы спасать сына, не задумываясь о последствиях, не понимая, что это может стоить ей жизни.

— Ничего не произошло, дорогая, — медленно произносит Ангелина Петровна, нервно перебирая складки своего домашнего сарафана. — Совсем ничего…

Дзззззззззз.

В этот момент золотые часы на её тонком запястье, наручные часы с фамильным гербом Дамировых, издают звонкий переливчатый звук, словно серебряный колокольчик.

— Пора на полдник, — говорит Ангелина Петровна, впервые за долгое время радуясь строгому расписанию приёма пищи, установленному в их доме. Это — очень удобный предлог для того, чтобы отвлечься от тягостного разговора, — Заодно принесу тебе чего-нибудь перекусить.

Графиня Ангелина выходит из покоев, оставляя Софию один на один со своими сомнениями и страхами.

* * *

Бзззз….

Граф Дамиров слышит тонкий, едва уловимый звон колокольчика на своих Дамирвотч — изысканных карманных часах с фамильным гербом, они были наследством от отца, погибшем на поле боевых действий, в одной из межграфских войн.

Это сигнал к началу полдника. Живот урчит, напоминая о себе настойчивым голодом, но ум графа Дамирова холоден, словно мраморная статуя в его зимнем саду. В руке он сжимает свой аристократофон, ожидая сообщения, которое должно вот-вот поступить.

Пуля, извлечённая из тела графа Орлова, была отправлена на экспертизу в секретную лабораторию, и сегодня должен прийти результат. Если пуля окажется не из ружья Луки, его верного оруженосца, то это будет означать только одно…

Александр Сергеевич небрежно наливает в хрустальный бокал коньяк, аромат которого напоминает смесь специй и цветов, — напиток, который стоит, как половина его усадьбы. Он наблюдает за танцующими языками пламени в камине, отбрасывающими пляшущие тени на стены кабинета. Мрачная роскошь обстановки лишь усиливает гнетущее предчувствие.

«Мда…» — думает граф, медленно вращая бокал в руке. — Он бы предпочел, чтобы убийцей оказался Лука.

Второй вариант предполагает слишком много потерь, слишком много… перемен. Разрушение тщательно выстроенного мира, который он возводил годами, и в основе которого лежала хрупкая ложь. Ложь, на которой держалась вся его жизнь, как дом на хрупком фундаменте.

Бззззз….

Второй звонок часов — настойчивый, не терпящий отлагательств, — напоминает о необходимости пообедать. Граф залпом осушает бокал.

Резкий, горький вкус коньяка обжигает горло, но не приносит облегчения. Громко поставив пустой бокал на стол из красного дерева, он встаёт из своего кожаного кресла. Его фигура выпрямляется. С решительным движением граф Дамиров выходит из кабинета, оставляя за собой тишину и тяжёлую атмосферу неопределённости.

* * *

Столовая комната графа Дамирова, обшитая тёмным дубом, пополнилась новым трофеем с последней охоты. Разлапистые рога огромного оленя, словно ветви могучего дерева, угрожающе нависали над столом, прямо над креслом графа Дамирова, стоящего со главе стола уставленным полдничными яствами. Явств на столе было в изобилии — настоящее пиршество для взыскательного вкуса.

Фарфоровые тарелки, тонкие, словно лепестки розы, были уставлены закусками. Здесь и тонкие ломтики копчёной осетрины, сверкающие на свету, как рыбья чешуя; и паштет из перепёлочьих яиц с трюфелями, аромат которого пьянил, как лучшее шампанское; и хрустящие хлебцы с маслом, намазанным тонким слоем; и кольца осьминога в чесночном соусе — всё представлено в изящной сервировке.

На хрустальных подносах стоят вазы с фруктами: спелыми вишнями, рубиновыми гранатами, золотистыми персиками, и румяными яблоками, будто сошедшие с полотен лучших художников империи.

В серебряных кувшинчиках искрятся соки — клюквенный, яблочный, вишнёвый — всё, чтобы утолить жажду и оживить вкус. В центре стола красуется хрустальная вазочка с изысканными пирожными, которые выглядят слишком хорошо, чтобы их есть.

За столом уже сидит Ангелина Петровна, мать Софии, которая сейчас бедняжка голодает, прячась в покоях в то время, как стол ломится от явств.

Ангелина с благородным терпением наблюдает за мужем, который, уткнувшись в свой аристократический телефон, полностью поглощён ожиданием известий.

Выбрав момент, когда внимание Александра Сергеевича оказывается полностью приковано к устройству, Ангелина Петровна, с ловкостью опытной воровки, незаметно утаскивает со стола сочное красное яблоко и спелый персик. Действия её плавные, но в то же время профессиональные, как будто у настоящей воровки.

Быстрым, незаметным движением она прячет фрукты в карман своего домашнего платья, сшитого из тончайшего шёлка. Затем она невозмутимо продолжает пить свой чай, будто ничего и не случилось, её лицо сохраняет полное спокойствие и самообладание.

— Ничего не хочешь мне рассказать⁈ — слышит Ангелина Петровна за своей спиной низкий, угрожающий голос молодой жены графа.

Старая жена вздрагивает, словно её ужалила оса. В голове тут же вспыхивает тревожная мысль: пребывание Софии в графстве обнаружено. Теперь Настасья, охваченная ревностью и желанием угодить мужу, заставит графа Дамирова выслать дочь в княжество к её тирану-супругу. И тот… накажет её плетью, а то и вовсе убьёт. Страх, холодный и липкий, сковывает Ангелину Петровну.

Она медленно, с усилием, поднимает голову, ожидая увидеть гневные глаза Настасьи. Но с облегчением отмечает, что взгляд молодой жены устремлён на их общего «рогатого» супруга — именно так она про себя называла Александра Сергеевича, который настолько четко сидит под рогами, будто является с ними единым целым.

У Ангелины Петровны даже проносится внезапная мысль: «А вдруг он реально рогатый? Не может ли Настенька изменять нашему дражайщему супругу⁈»

— Ты что себе позволяешь, женщина⁈ — рычит граф Дамиров в ответ Настасье. Его глаза горят яростью, лицо багровеет, словно спелый помидор.

Ангелина Петровна прекрасно знает эту реакцию — она возникает у него, когда Александр Сергеевич был неправ или пытался что-то скрыть, в чём его уличают. Эта ярость была у него, когда он в упор отказывался признавать свой роман с Настасьей, начавшийся ещё до смерти младенца Мирослава. Тогда он всё преподнёс так, будто решение стать двоеженцем пришло к нему исключительно из желания нарожать больше детей от здоровой жены, способной выкормить ребёнка. Но Ангелина Петровна знала правду, она чувствует её, как пульс в собственной виске.

Она была уверена, что это не так. Что эта новая семья, эта молодая жена появилась гораздо раньше. И была вызвана не его желанием смириться с потерей, а просто желание… животной похотью…

— Не смей повышать на меня голос! — взвизгнула Настасья в адрес мужа, но тут же осела на стул, сама испугавшись собственной дерзости.

Её лицо, минуту назад пылавшее гневом, становится разом бледным, губы поджимаются.

За перекрикивание мужа полагалось наказание — от ста ударов плетью до ссылки в далёкую Тмутаракань. И Настасья, будучи женой влиятельного прокурора империи, прекрасно об этом знала.

Не смотря на то, что Тмутаракань славилась прекрасными полусладкими винами, молодая жена всё же не хотела покидать своё уютное имение, не хотела променять роскошь на ссылку. Поэтому она мгновенно меняет тактику. На её глаза мгновенно навернулись слёзы, крупные и блестящие, как драгоценные камни.

— Где мой брат? — шепчет она, голос её дрожит, словно тростинка на ветру. Она громко шмыгает миниатюрным носиком, изображая глубокое горе. — Ты говорил, что он с охоты поехал на какое-то важное дело? Скажи мне, на какое?