Император Пограничья 14 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

И главное — подать факты вовремя. Не раньше, когда конкуренты успели бы придумать контраргументы. Не позже, когда бояре уже приняли решение. Прямо перед голосованием, когда информация ещё свежа в умах, а времени на интриги не остаётся.

Вовремя поданные доказательства повышали мои шансы на победу. А сама процедура выборов — добровольное волеизъявление Боярской думы — гарантировала дальнейшую легитимность. Меня не просто признают потомком Рюрика. Меня изберут князем по собственной воле. Никто потом не скажет, что я захватил престол силой.

Урна постепенно заполнялась. Но теперь я видел, как откровение изменило расстановку сил. Бояре, которые колебались между кандидатами, смотрели на меня с новым интересом. Рюрикович на престоле Владимира — это не просто смена власти. Это возвращение к истокам. К той самой династии, что создала империю.

Кто-то голосовал с энтузиазмом — для них я из выскочки превратился в законного наследника древнего рода. Кто-то хмурился, но всё равно бросал бюллетень — спорить с кровью невозможно, особенно когда она доказана тремя способами.

Даже сторонники Воронцова выглядели растерянными. Патриарх сидел на своей скамье, сгорбившись, лицо серое. Его главное оружие — сомнения в моём происхождении — было разбито вдребезги. Теперь он выглядел не как защитник древних традиций, а как человек, пытавшийся оклеветать Рюриковича.

Каждый брошенный бюллетень — чей-то выбор. Но теперь этот выбор был окрашен новым знанием. Кто-то голосовал за перемены, подкреплённые легитимностью крови. Кто-то — за стабильность, которую мог дать человек с правом на престол по рождению. Кто-то просто понимал, что спорить с такими доказательствами бессмысленно.

Я догадывался, чем закончится этот день, но теперь оставалось только ждать. И верить, что бояре сделают правильный выбор.

Через четверть часа голосование закончилось. Подсчёт шёл под пристальным наблюдением представителей всех фракций. Акинфеев вскрывал урну, доставал бюллетени один за другим, громко объявлял имя кандидата. Рядом с ним стояли двое писцов, ведущих параллельный подсчёт. За их спинами — представители каждого кандидата, следящие за каждым движением.

Бюллетени складывались в отдельные стопки. Стопка с моим именем росла быстрее остальных. Воронцов сидел на своей скамье, сжав челюсти, наблюдая за процессом с каменным лицом. Кисловский нервно теребил манжеты рубашки.

Наконец, последний бюллетень был извлечён и подсчитан. Акинфеев поднялся, развернул свиток с результатами:

— Господа бояре, объявляю итоги голосования. Маркграф Прохор Игнатьевич Платонов — семьдесят восемь голосов.

Зал взорвался аплодисментами. Не все аплодировали — но большинство. Я стоял неподвижно, не показывая эмоций.

— Боярин Харитон Климентьевич Воронцов — восемнадцать голосов. Боярин Кисловский Николай Макарович — двадцать девять голосов. Боярин Скопин Иван Фёдорович — один голос. Боярин Мстиславский Пётр Васильевич — один голос.

Семьдесят восемь из ста двадцати семи. Более шестидесяти процентов. Убедительная победа. Откровение о моём происхождении сделало своё дело — сомневающиеся проголосовали за потомка Рюрика.

Воронцов не просто проиграл. Учитывая количество голосов, даже меньше, чем у Кисловского, для него это полный разгром. Его восемнадцать голосов — это только самые верные сторонники, те, кто держался за патриарха из страха или долга. Кисловский набрал больше, но тоже далеко не достаточно.

— Согласно древней процедуре, — торжественно объявил Акинфеев, — Боярская дума Владимирского княжества избирает князем Прохора Игнатьевича Платонова!

Аплодисменты усилились. Ярослава у окна улыбалась. Василиса и Полина, прибывшие из Угрюма, потому что не могли пропустить мою победу, обменялись довольными взглядами.

Я вышел в центр зала и произнёс громко, заставив звенеть стёкла в помещении:

— Благодарю Боярскую думу за оказанное доверие. Клянусь служить Владимирскому княжеству верой и правдой!

Вечером во дворце разгорелся праздничный пир. Большой банкетный зал сиял огнями сотен свечей в хрустальных люстрах. Длинные столы ломились от яств — жаркое, дичь, рыба, пироги, фрукты, вино. Знатные семьи Владимира собрались, чтобы отметить завершение выборов.

Формально — праздник для всех кандидатов. Фактически — мой триумф. Бояре подходили, поздравляли, клялись в верности. Кто-то искренне, кто-то из необходимости. Я принимал клятвы, благодарил, запоминал лица.

Воронцов сидел за дальним столом, почти не притрагиваясь к еде. Вокруг него — несколько старых бояр из его фракции, мрачные и молчаливые. Патриарх проиграл, но ещё не сдался. Я видел это по его взгляду.

Музыканты заиграли весёлую мелодию. Кто-то из молодых бояр пошёл танцевать. Ярослава рядом со мной тихо сказала:

— Слишком легко. Воронцов не из тех, кто просто примет поражение.

— Знаю, — ответил я, не отрывая взгляда от патриарха.

И словно услышав мои мысли, Харитон резко поднялся. Взял со стола пачку документов и направился в центр зала. Музыка стихла. Разговоры замолкли.

— Господа! — громко объявил патриарх, поднимая руку. — Прошу внимания!

Зал затих. Все повернулись к нему.

— Харитон Семёнович, — раздался усталый голос одного из старых бояр. — Выборы закончились. Умейте проигрывать достойно.

— Не позорьтесь! — добавил другой.

Зал поддержал их одобрительным гулом, но Воронцов не обратил внимания. Он положил документы на центральный стол, развернул первый лист:

— Я держу в руках судебные документы времён покойного князя Веретинского. Дело о государственной измене, — он сделал паузу, обводя взглядом зал. — Обвиняемый — Прохор Игнатьевич Платонов. Участие в кружке заговорщиков, планировавших свержение законного правителя.

Все знали, что тот судебный процесс был полностью сфабрикован и никакого свержения на деле не планировалось. Просто кучка молодых болтунов, решивших вволю почесать языками.

Гул прошёл по залу. Я не двигался, наблюдая.

— Здесь решение суда, — Воронцов поднял следующий документ. — Признание вины. И приговор — смертной казни, которую позже заменили изгнанием из княжества в Пограничье с запретом на возвращение под угрозой смерти. Документ подписан князем Веретинским, скреплён княжеской печатью.

Он развернулся ко мне:

— Это решение никогда не было отменено. Оно всё ещё в силе. Следовательно, маркграф Платонов находится в княжестве незаконно. Само его присутствие здесь является преступлением, караемым смертью согласно приговору. Он даже не имел права находиться здесь, не говоря уже о том, чтобы избираться князем!

Воронцов ударил ладонью по столу:

— Требую немедленно аннулировать результаты выборов как полностью незаконные! Участие этого кандидата в выборах — грубейшее нарушение всех процедур!

Глава 12

Харитон стоял, сжимая в руках документы, и наблюдал за реакцией зала. Внутри всё ещё кипела ярость от недавней сцены, когда его юрист-советник, этот никчёмный крючкотвор Богдашов, ворвался в кабинет с этими проклятыми бумагами.

«После выборов! — орал тогда Харитон, швыряя в стену чернильницу. — Вы нашли это ПОСЛЕ выборов⁈ Где вы были раньше, когда это могло предотвратить его избрание⁈»

Богдашов лепетал что-то про сложность архивов, про то, что никто не думал искать в этом направлении, но Харитон уже не слушал. Да, момент упущен. Но карта всё равно сильная. Очень сильная.

Теперь Платонов попался. Харитон видел это с холодной ясностью шахматиста, загнавшего противника в угол. Если маркграф признает правоту и покинет княжество — престол отойдёт другому кандидату, возможно, даже самому Харитону. Если же силой подавит протест — докажет всем, что вся его болтовня про законность и выборы была лишь ширмой для захвата власти. Репутация разрушится, легитимность испарится. Любой исход устраивал Харитона. Он почти чувствовал вкус грядущей победы, наблюдая, как бояре переглядываются, шепчутся, колеблются.