Император Пограничья 14 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

— Поддерживаю, — откликнулся боярин Добронравов, мужчина средних лет с пышными усами, с которым мы дискутировали в её политическом салоне.

— И я, — добавил Селезнёв, пожилой аристократ с седыми бакенбардами.

— Присоединяюсь, — произнёс боярин Толбузин.

— Боярская дума удаляется на экстренное заседание! Всем покинуть банкетный зал и следовать в Большой зал думы!

Бояре начали подниматься с мест. Кто-то возмущённо бормотал, кто-то оживлённо переговаривался. Воронцов стоял неподвижно, сжав челюсти. Взгляд, которым он одарил меня, мог бы прожечь сталь.

Я спокойно встретил его глаза. Пусть смотрит. Пусть запоминает. Сегодня он узнал, что значит играть против человека, который строил империи и сокрушал королевства. Вот только мы ещё не закончили, но вначале я дождусь развязки.

Толпа бояр потянулась к выходу. Ярослава тихо подошла ко мне:

— Ты только что поставил им ультиматум.

— Да, — кивнул я. — Иначе они будут тянуть с решением месяцами, утопая в процедурах и формальностях. А мне нужна легитимная власть здесь и сейчас.

— Рискованно.

— Только на словах. У них нет выбора, если смотреть трезво. Армия разбита. Сабуров в тюрьме. Гвардия присягнула мне. Даже если они проголосуют против — что дальше? Попытаются выгнать меня силой? Какой силой? Наёмники разбежались после Гона, половина боярского ополчения сидит у меня в остроге, а новое не соберётся после разгрома под Угрюмом. Они могли бы начать партизанскую компанию, вооружённые люди в княжестве остались, но этим только окончательно похоронят свои шансы на восстановление экономики.

Ярослава задумчиво кивнула, но я продолжил:

— А теперь представь, что они аннулируют выборы. Кто станет князем? Воронцов? Половина зала ненавидит его за связи с прошлым главой рода, из-за которого и случился разгром, а также погибли их родственники. Кисловский? Купцы его поддержат, но аристократия не поставит чиновника-торгаша на трон. Новые выборы займут недели. А всё это время пленные будут сидеть у меня в Угрюме. Семьи будут давить на бояр каждый день — жёны, матери, дети. Формальный приговор против живых людей в плену. Что, по-твоему, перевесит? Гордость или любовь к детям?

Я сделал паузу.

— Они могут сколько угодно кричать о законе, потрясая клеветническим приговором, но реальная власть в моих руках, и они это прекрасно понимают. Бояре выберут меня — потому что я уже избран, и начинать всё заново не хочет никто. Нет, даже не так, они выберут своих детей. Всегда выбирают.

Мы последними вышли из банкетного зала, направляясь к Большому залу Боярской думы. Впереди, в коридорах дворца, шли бояре — одни торопливо, сбившись в группки и возбуждённо переговариваясь, другие медленно, словно под тяжестью навалившегося бремени. Я видел растерянность на лицах, слышал обрывки фраз: «…не может быть серьёзно…», «…что он делает?..», «…потеряем всё…»

Паника. Чистая, неприкрытая паника.

Ярослава шла рядом, и я чувствовал её напряжение. Ситуация балансировала на грани, но я был спокоен. Я знал, что делаю.

Бояре собрались в Большом зале, но надолго там не задержались. Через полчаса стало ясно: ночь будет бессонной. Кто-то из умеренных, кажется, Селезнёв, первым предложил собрать чрезвычайное заседание суда. Идею подхватили мгновенно. Альтернатива — потеря статуса княжества — пугала сильнее любых процедурных сложностей.

Я вернулся в свои покои, но спать не лёг. Сидел у окна, наблюдая, как во дворце и думе зажигались огни. Гонцы сновали туда-сюда. Караулы меняли постовых. Владимир не спал этой ночью.

К утру мне доложили: суд вынес решение. Полная реабилитация. Приговор князя Веретинского признан сфабрикованным и недействительным. Свидетели нашлись быстро — слишком многие знали правду о том «деле». Просто молчали, пока было опасно говорить. Теперь же, когда молчание стало опаснее правды, языки развязались.

Я объявил, что коронация состоится через три дня.

Время пролетело в вихре приготовлений. Дворец превратился в муравейник. Портные шили церемониальные одежды. Слуги драили полы до блеска. Повара готовили пиршество. Василиса, Полина и Ярослава старательно выбирали наряды, макияж и аксессуары для столь важного мероприятия.

Мои ближайшие сподвижники прибыли на следующий день. Игнатий Платонов и Захар, Тимур Черкасский, Борис, Елизавета и Илья Бутурлины, Джованни Альбинони и Варвара Уварова, Матвей Крестовский и Раиса Лихачёва. При виде них, идущих вместе, мы с Ярославой обменялись красноречивыми взглядами. Игнатий обнял меня крепко, не говоря ни слова. Василиса смотрела с гордостью. Полина сияла, словно это её собственный триумф.

Но настоящим знаком моего нового статуса стало появление князей.

Матвей Оболенский прибыл первым с супругой Ольгой Дмитриевной — дамой лет сорока с приятными чертами лица и тёплыми карими глазами. Князь был в парадном костюме с гербом Сергиева Посада — щит с серебряной монастырской стеной в лазурном поле, за которой виднелась башня с золотым куполом и крестом, в обрамлении золотых бердышей. Мы обменялись рукопожатием.

— Поздравляю, Прохор Игнатьевич, — сказал он просто. — Путь был нелёгким, но вы справились.

— Пусть ещё не закончен, Матвей Филатович, — ответил я.

Он понимающе кивнул.

Также прибыл Дмитрий Голицын в окружении целого взвода охраны, многие из которых, будучи магами, имели ранг Магистра. Властный, широкоплечий, с благородной проседью на висках. Московский князь не улыбался, но в его тёмных глазах читалось одобрение.

— Неплохо сыграно, маркграф, — произнёс он, пожимая руку. — Очень неплохо. Вновь убеждаюсь, что моя дочь умеет выбирать достойных людей.

Затем прибыла княгиня Варвара Разумовская из Твери. Миниатюрная девушка в строгом тёмно-сером платье без всяких излишеств, каштановые волосы с медным отливом собраны в практичный узел, хотя пара прядей выбилась — привычка накручивать их при размышлениях. Большие карие глаза за очками для чтения окинули меня проницательным взглядом. На тонких пальцах — пятна чернил, единственное украшение — серебряный браслет с гербом Твери.

— Поздравляю, Прохор, — сказала она без церемоний, протягивая руку для рукопожатия, а не для поцелуя, как принято с дамами. — Впечатляющая игра. Ярослава не зря в тебя верила.

— Спасибо, Варвара Алексеевна, — ответил я, пожимая её руку. — Рад видеть вас здесь.

— Куда ж я денусь, — усмехнулась она. — Когда мой торговый партнёр становится князем соседнего княжества, это называется удачные инвестиции. Надеюсь, наше сотрудничество продолжится?

Я ещё не был князем официально, но она уже называла меня так. Знак признания.

— Разумеется.

Она кивнула с деловитой удовлетворённостью и отошла, уже листая какие-то бумаги, которые достала из сумки.

Последним прибыл князь Трубецкой из Покрова. Невысокий белобрысый мужчина с аккуратной бородкой и крючковатым носом, в парадном костюме с гербом Покрова на груди. Мы уже встречались — он был распорядителем моей дуэли с Крамским.

— Маркграф, — он протянул руку с усмешкой, — или теперь уже князь? Помнится, после той дуэли я говорил, что буду рад сотрудничеству, когда пыль уляжется. Похоже, пыль не просто улеглась — вы её закатали в асфальт.

— Игорь Павлович, — ответил я, пожимая руку. — Рад видеть вас здесь.

— Взаимно, — хмыкнул он. — Вы сдержали своё слово. Причём с размахом. Так что теперь пора говорить о том самом взаимовыгодном партнёрстве, о котором мы беседовали в моей машине.

— Непременно обсудим после всех торжеств.

Присутствие четырёх князей на коронации повышало статус мероприятия многократно. Это было не просто избрание очередного князя. Это было признание меня как новой политической силы в Содружестве.

День коронации выдался ясным. Морозным, но без ветра. Солнце заливало городскую площадь перед дворцом, где собрались тысячи людей. Весь цвет владимирской аристократии. Представители всех сословий. Даже простолюдины, которых не могли не допустить к церемонии.