Император Пограничья 14 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

Платонов сейчас отреагирует — и неважно как. Главное, что ловушка захлопнулась.

Зал замер, словно кто-то перехватил ему горло невидимой рукой. Воронцов стоял с поднятыми документами, триумф плясал в его глазах. Я видел довольные физиономии его сторонников, растерянные лица нейтралов, напряжённые взгляды тех, кто только что голосовал за меня.

Кисловский встал первым. Полноватый боярин нервно поправил манжеты и заговорил торопливо, почти скороговоркой:

— Господа, вопрос действительно серьёзный. Формально решение принимал не сам князь Веретинский, а независимый суд…

Он сделал паузу, и несколько бояр фыркнули. Все знали, что суды при Веретинском были независимы ровно настолько, насколько князь позволял.

— … хотя все мы понимаем реальное положение дел, — продолжил Кисловский, — юридически это делает ситуацию сложнее. Нельзя просто отменить решение одним росчерком пера. При князе Сабурове началась реабилитация «заговорщиков», многим дали амнистию, но полное обжалование судебного решения — это долгая процедура. Требуется сбор доказательств, вызов свидетелей, повторное рассмотрение дела. По закону это займёт минимум месяц-два.

Он обвёл зал многозначительным взглядом.

— А коронация назначена через неделю.

Воронцов развернулся ко мне, и в его глазах плясали огоньки торжества:

— Всё это не важно. Раз Его Сиятельство так печётся о букве закона, утверждая, что он не простой завоеватель, пусть поступает последовательно. Покиньте пределы княжества, маркграф. Пройдут новые выборы.

Зал взорвался.

— Это абсурд! — выкрикнул кто-то из умеренных.

— Закон есть закон! — перекрывал его голос сторонник Воронцова.

— Формализм чистой воды!

— Буква закона против духа справедливости!

Бояре вскакивали с мест, перекрикивая друг друга. Кто-то потрясал кулаками, кто-то стучал по столу. Акинфеев пытался призвать к порядку, но его голос тонул в общем гуле.

Я сидел неподвижно, наблюдая за этим спектаклем. Воронцов играл хорошо, надо признать. Изящный ход. Патриарх делал ставку сразу на два варианта развития событий, и оба его устраивали.

Первый расклад: я признаю правоту его слов, покидаю княжество, выборы начинаются заново. Престол отходит либо Кисловскому, либо самому Воронцову. Второй расклад: я силой подавляю протест и этим подтверждаю, что на самом деле мне плевать на законность. Все предыдущие слова про выборы и легитимность — лицемерие. Такой исход портит мою репутацию, снижает доверие бояр, подрывает основы власти изнутри.

Элегантно. Почти изящно.

Но у этой ловушки был один недостаток — Воронцов не знал, с кем имеет дело.

Я поднялся с места. Движение было неторопливым, но зал затих мгновенно. Даже крикуны в дальних рядах замолчали, почувствовав что-то в воздухе.

— Послушайте меня внимательно, — произнёс я спокойно, без эмоций. Голос звучал ровно, но каждое слово падало в тишину, как камень в воду. — Все здесь знают, что приговоры по тому делу были сфабрикованы по приказу князя. Значит, их можно оперативно отменить, и никакая процессуальная волокита для этого не требуется.

Я обвёл взглядом зал.

— Процедура выборов состоялась. Я являюсь новым законно избранным князем. Все голосующие представители боярских родов изъявили свою волю. На троне они хотят видеть именно меня, Прохора Платонова, потомка основателя империи Рюрика. Семьдесят восемь голосов из ста двадцати семи. Более шестидесяти процентов. Убедительное большинство.

Пауза. Бояре переглядывались.

— Но если Боярская дума будет настаивать на этих пустых бюрократических формальностях, — голос стал холоднее, — я объявлю себя князем Угрюмским и сделаю Владимир вассальным городом без права на собственное княжение. То есть лишу его княжеского престола.

Зал ахнул. Кто-то вскочил с места, но я продолжал, не повышая голоса:

— Прецеденты в истории есть. Столица может переноситься. Старшинство городов менялось не раз. Моя армия держит город. Мои люди контролируют ключевые точки. Напоминаю, избрание князя поможет как можно скорее вернуть во Владимир военнопленных — ваших сыновей, братьев, отцов.

Долгая пауза, которая позволила моим словам дойти до сознания бояр.

— Я контролирую стратегический ресурс, без которого княжество не сможет выбраться из долговой ямы, выкопанной узурпатором Сабуровым.

Многие переглянулись. Все понимали, о чём речь. Сумеречная сталь Без неё им придётся очень сильно затянуть пояса.

Я подпустил холода в голос. Температура в зале словно упала на несколько градусов. Когда я заговорил снова, голос лязгнул сталью:

— Если бояре хотят сохранить хоть какую-то автономию, им стоит решить вопрос с приговором. Иначе Владимир станет всего лишь одним из городов Угрюмского княжества, а не столицей.

Я выпрямился, и в этот момент сквозь меня проступил тот, кем я был тысячу лет назад. Древний император, перед которым склонялись покорённые народы. Хродрик Неумолимый, чьё имя наводило ужас от Северного моря до степей Востока.

— Выбирайте, — произнёс я, и голос прогремел под сводами зала. — Князь Владимирский с правом на собственное княжение или вассальный город под моей рукой. Третьего не дано.

Я уважал закон. Легитимность для меня была важна — именно поэтому я не просто взял трон силой, а прошёл через эту процедуру с выборами. Но я не позволю водить себя за нос как мальчишку. Голосование состоялось. Воля бояр выражена. Семьдесят восемь голосов — это не случайность и не ошибка. Это решение.

Некоторые вещи, вроде выборов и волеизъявления, действительно важны. Но я не из тех, кто позволит манипулировать собой через юридические уловки. Я прошёл путь от смертного приговора до княжеского трона. Разбил армию узурпатора. Взял столицу без единого выстрела. Доказал своё происхождение от самого Рюрика. И теперь какая-то бумажка, подписанная безумцем, должна перечеркнуть всё это?

Пусть настаивают на формальностях. Тогда получат формальность сполна — Владимир станет частью Угрюмского княжества. Их драгоценная дума превратится в городской совет. Их независимость останется на страницах учебников истории. И вместо древнего княжества они получат провинциальный город под моей властью. Их решение — их последствия.

Бояре сидели с раскрытыми ртами, хлопая глазами. Воронцов побелел, как полотно. Кисловский нервно сглотнул, теребя манжеты. Даже Ярослава смотрела на меня с удивлением.

В зале начались пересуды. Бояре переглядывались, шептались, жестикулировали. Воронцов попытался что-то сказать, но его никто не слушал. Кисловский открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.

Воронцов ждал, что я выйду из себя, прикажу арестовать его за дерзость, силой заткну рты недовольным и разгоню думу. Посажу несогласных в тюрьму. Покажу всем своё истинное лицо — завоеватель, который прикрывается красивыми речами о выборах и легитимности, но на деле плюёт на закон. Но я не дал ему этого удовольствия. Я не применял силу. Я предложил выбор. Юридически безупречный выбор. Просто такой, который им не нравится. Это не диктатура — это политика. Не подавление — а переговоры с позиции силы. Я не сломал систему. Я заставил её работать на себя.

Холодная усмешка возникла на моём лице и тут же исчезла. Харитон Климентьевич построил изящную ловушку с двумя выходами, оба из которых вели к моему поражению. Но он не учёл третий вариант — переворот всей доски. Я не пошёл ни по одной из его дорог. Вместо этого создал свою, где выбор стоял уже не передо мной, а перед боярами.

Отменить противоправный приговор и законно избрать меня князем — или потерять сам статус княжества, превратившись в вассальный город. Первый вариант сохранял им лица, автономию, власть. Второй — лишал всего.

Воронцов пытался загнать меня в угол, а я загнал в угол весь зал.

— Господа! — раздался голос боярыни Ладыженской, пожилая дама встала, опираясь на трость. — Предлагаю провести экстренное заседание Боярской думы для рассмотрения этого вопроса.