Крафтер II (СИ) - Ладыгин Иван

Барон Зубов только охнул и закрыл лицо ладонью. Вдруг на массивном дубовом столе зазвонил телефон. Резко, грубо, как будто кто-то бил в колокол, возвещая беду. Старик Зубов вздрогнул и, бросив на сына короткий взгляд, взял трубку.

— Барон Зубов, слушаю… — голос его стал официозным, собранным, как всегда, когда он говорил с теми, чьё мнение имело значение.

Дмитрий не вслушивался — он и не пытался. Он видел. Видел, как по лицу отца медленно ползёт тень. Сначала брови взлетели вверх — удивление. Потом глаза расширились — неверие. Лицо побледнело — тревога. А затем подбородок задрожал. Рука с телефоном чуть опустилась, и старик перевёл взгляд на сына, будто впервые его увидел.

— Да… понял. Спасибо… Да, разумеется. Держите меня в курсе… — голос стал почти механическим. Щелчок. Зубов-старший положил трубку и уставился в камин, словно ища там смысл мира.

— Отец? — Дмитрий выпрямился. — Что произошло?

— Морозов… — выдохнул старик. — Лев Морозов. Чёрт побери…

Он поднял глаза, в которых смешались ужас, изумление и что-то ещё — древняя тревога, как будто мир покачнулся.

— Он вырезал Черновых. Всех. В столице. — голос его дрогнул. — Гвардейцев, слуг, наследника, самого Игоря… всё поместье сгорело дотла.

Дмитрий прищурился. Его лицо осталось спокойным, но внутри он словно сделал шаг в пустоту.

— Ты уверен?

— Мне позвонили с самого верха. Они не шутят с такими вещами. Игорь был… Мастером. А Морозов… просто раз — и сжёг его.

Тишина звенела.

— Кто же такой этот Морозов? — прошептал старик.

Выйдя из здания казначейства, я на секунду задержался у дверей, прикрыв глаза. Город встретил меня прохладой, накрапывающим дождем и сизым петербургским воздухом — влажным, промасленным, с привкусом истории и чего-то вечного, как старая библиотека. Я опустил взгляд на увесистый железный ларец и с легким щелчком опустил его в сумку-бездну.

Одно дело было сделано.

И, честно сказать, меня не покидало ощущение легкого недоумения: всё прошло слишком быстро. Столько событий… Прием, дуэль, занимательная экскурсия со смертельным исходом, тюремное заключение, суд.

Тем не менее, после всего произошедшего, я чувствовал… опустошение. Не то чтобы я рассыпался в песок — нет, я держался. Но где-то внутри осталась воронка после того боя в особняке Чернова. Я тогда сжег себя. Не до конца — но сильно. Как губку, которую скрутили в кулаке до последней капли. Магия текла во мне вяло, с хрипами, как запоздалый кашель у старого дракона. Плевать. Переживу. Переживал и хуже.

Я глубоко вдохнул, снова расправил плечи. Пора было нащупывать следующую волну. Она уже поднималась — я чувствовал это кожей, дыханием. Интерес ко мне разгорался. Столица гудела. Уже скоро должно было начаться веселье, нужно было лишь немного подождать.

Но прежде… Я повернулся к Алисе, которая вышагивала рядом со мной уверенно, легко, с тем самым выражением лица, которое бывает только у женщин, знающих себе цену и способных выиграть спор с прокурором, даже не повышая голоса.

— Алиса, — сказал я, чувствуя, как голос вяжется с усталостью, — а где у вас в этой северной столице можно… ну, культурно провести время? Желательно, чтобы с красивыми залами, и чтобы не стреляли.

Она едва заметно улыбнулась краешком губ, как будто ожидала этот вопрос.

— Начни с Эрмитажа, — ответила она, не замедляя шаг. — Там тихо, красиво и много золота. Думаю, тебе понравится.

Я хмыкнул, едва заметно.

— Звучит почти как приглашение на бал. Надеюсь, у них там есть что-то, что я еще не делал.

— Эрмитаж, Лев, — сказала она, повернув голову. — Там есть всё.

Ну что ж. Золото, тишина, бессмертные картины. Пожалуй, это именно то, что мне сейчас нужно.

— А что если… — протянул я, подхватывая Алису под локоть, — ты составишь мне компанию в этом культурном сафари? Обещаю не воровать картины и не приставать к экскурсоводам. Разве что немного.

Она усмехнулась — глаза блеснули с тем самым блеском, от которого многие судьи невольно теряли ход мысли.

— С удовольствием, — ответила она. — Но если ты всё-таки решишь украсть что-нибудь из Эрмитажа — просто скажи. Я подготовлю стратегию защиты.

— Вот за что я и стал тебя ценить, Алиса. За твою веру в меня. И твою абсолютную, нездоровую готовность отмазать меня от любого кошмара.

Мы вошли в Эрмитаж с видом, будто это наш летний дом. Я — в хорошо сидящем костюме, она — с осанкой, которая заставляет мраморных статуй чувствовать себя недостойными.

Сначала всё шло чинно. Минут десять. А потом…

— Это Рембрандт, — шепнула Алиса, остановившись у портрета.

— Как скучно. Никакого намека на магические руны, кровь не капает, никто не орет… Разве это искусство?

— Он считается гением светотени, — терпеливо пояснила она.

Я вгляделся в портрет.

— Мгм… А можно я сделаю так, чтобы он мне подмигнул?

— Нет, Лев.

— А если совсем чуть-чуть, буквально легонько, мини-анимация?

— Ты обещал.

Вздохнув, мы двинулись дальше. Я, как человек, неспособный пройти мимо магически насыщенных предметов, вдруг остановился у одного из залов, чувствуя странную энергетику.

— Эта картина… — я сощурился. — В ней что-то есть.

— Да, называется «Святой Себастьян». Христианская драма, муки, стрелы, всё как ты любишь.

— Нет, ты не поняла. Там буквально что-то есть.

Я потянулся пальцем к полотну. Плюм, болтаясь рядом в форме тонкой струйки дыма, что-то прошептал в предостерегающем тоне, но кто же его слушал?

Картина задрожала. Святой Себастьян моргнул. Моргнул! И внезапно вздохнул. А потом пожаловался голосом томного итальянца:

— Мне неудобно. Эти стрелы уже сто лет как раздражают.

В зале началась лёгкая паника. Я прижал палец к губам:

— Тише, брат, я потом загляну, подправлю тебя. Пока просто замри… И лицо. Лицо чуть назад. Вот так. Идеально.

Картина замерла. Секьюрити нервно суетились. Алиса делала вид, что ничего не видела. Я кивнул:

— Искусство.

В зале античной скульптуры Плюм решил поиграть в мимику и превратился в точную копию античного бюста… но с его фирменной ухмылкой. Я встал рядом, начав позировать в той же позе, что статуя Гермеса, и вдруг сделал «жест кентавра», который, мягко говоря, не каноничен.

Группа школьников восприняла это как начало флешмоба. Через минуту половина зала стояла в нелепых позах. Экскурсовод, отчаянно пытаясь восстановить дисциплину, получил аплодисменты и думал, что теперь он современный перформанс-художник.

Алиса снимала всё это на телефон, с трудом сдерживая смех.

— Если ты хочешь, чтобы нас сюда больше не пускали — ты на верном пути, — сказала она, вытирая слёзы от смеха.

— Они просто не готовы к настоящему искусству.

Далее мы с Алисой попали в зал, где стояли старые троны из разных эпох. Один особенно притягивал — обитый чёрным бархатом, с гербом, что смутно напоминал двуглавого орла, но с третьим глазом посередине.

— Не садись, — сказала Алиса, глядя на меня с подозрением.

— Я просто… проверю устойчивость конструкции.

Я сел. Секунда — и зал замерцал. Вдруг я оказался сидящим на троне в мраморном зале, окружённый тенями в мундирах. Они шептали: «Великий! Артефактор! Возьми власть!»

— Нет, спасибо, я уже брал. Тяжело. Сильно давит на поясницу, — буркнул я и встал.

Зал вернулся в реальность. Алиса, смотря на меня, спросила:

— Где ты был?

— В альтернативной монархии. Неплохой интерьер, кстати. Немного пафоса — и всё готово.

Чем дальше мы шли по залам Эрмитажа, тем больше я чувствовал… взгляды. Нет, не обычные, восхищённые или подозрительные — а профессионально-холодные, выверенные, ровно такие, какими гвардейцы смотрят на объект повышенного внимания. Или на мину в школьном рюкзаке.

Через пару минут после того, как оживлённый бюст Екатерины Великой подмигнул мне и выдал «Ну ты и шалун, барон», за мной уже шёл целый мини-кортеж из охранников. Шестеро. Один с наушником. Один с папкой. Один вообще с каким-то волшебным сачком — не хочу знать, зачем.