Чёрная печать империи (СИ) - Разумовская Анастасия

– Тебе заняться нечем? Помочь найти дело?

– Какие мы нервные.

Выхин пожал плечами и отошёл. Лёха понимал, что злится на товарища из-за Даши. Не мог не думать о том, что если бы Тимыч не отправился за долбанными каперсами, то в ту ночь в Аксельбанты поехала бы не Трубецкая. И никто бы не пострадал. Кроме стрижа, конечно. Артём никогда не нарывался на неприятности, он бы не свалял дурака и не отправился бы на семьдесят четвёртый этаж. Такую несусветную глупость мог сотворить только один человек в отделе. И именно этот человек в ту ночь поехал в Аксельбанты…

Лёха закрыл программу и встал.

– Николаич на месте?

– Тебя ждёт, видимо, – буркнул Тимыч.

Лёша кивнул, вышел в коридор, постучал в стеклянные матовые двери. Дождался приглашения и шагнул в кабинет. Генерал-майор в парадном мундире восседал за столом из орехового дерева и просматривал бумаги, судя по виду, плановые отчёты в министерство.

– Капитан Баев? Ты забыл, что выходной?

– Николай Николаевич, я по личному вопросу.

Касатонов тяжело вздохнул, кивнул на стул напротив. Лёша плотно закрыл двери, прошёл и сел.

– Я насчёт Даши.

– И что там с Трубецкой?

– Да попала девка, как кур в ощип, – Лёха изобразил усмешку. – Не понравилось что-то Шаховскому на допросе. Может, маникюр не зашёл. Вы же Дарью Романовну знаете: она профессионал. Да и справедливости ради: не она должна была в Аксельбанты ехать. Ей по рангу не положено. А теперь Пёс её преследует. Вон, запрос по ней делал полный и…

– Трубецкая не в госпитале?

– Нет.

– А где?

Баев открыл рот и закрыл. Тучный, начинающий лысеть генерал-майор смотрел привычно-равнодушным взглядом человека, мечтающего выйти в отставку. Но… как будто что-то блеснуло в светло-серых глазах. И Лёхе на каком-то интуитивном уровне это «что-то» не понравилось. Он пожал плечами и деланно рассмеялся:

– Чёрт его знает. В бегах. В госпитале нет. Мы случайно пересеклись в Гостином дворе. Она успела сказать, что Шах её арестовал. Незаконно, без предъявления обвинений, без приказа. И снова сбежала.

– Не лезь в это дело, капитан, – устало выдохнул Катасонов. – Сам понимаешь: Опричнине дорогу не переходят.

– Понимаю. А ещё понимаю, что если так пойдёт дальше, то ни один жандарм на задании не будет чувствовать себя в безопасности. Мы не под опричниной, разве нет? Какого дьявола нас кто-то арестовывает без согласования с вами? Золотое правило: ведомство в другое ведомство не лезет. Или я чего-то не знаю? Или мы теперь подчиняемся не вам, Николай Николаевич, а Галактиону Родионовичу?

Катасонов ударил кулаком по столу. Его лицо побагровело, брыли задрожали, как желе.

– Не знаешь. Места своего не знаешь, Алексей Иванович! Мне начхать, кого ты трахаешь на стороне, хотя ты и на моей племяннице женат. Забыл?! Пока Лизка терпит, и я терплю. Но ради своей бабы против рожна переть? Ты меня под гильотину подвести хочешь? Жену хочешь вдовой сделать?

– Гильотины нынче и во Франции не найти, а в России такого отродясь не бывало, Николай Николаевич, – дрожа от бешенства, процедил Баев.

Его порывало встать и хлопнуть дверью, но капитан судорожно сжал кулаки. Желваки задёргались на его щеках, а зубы хрустнули от напряжения.

– Молчать. Если это всё, встал и пошёл. Домой, Алексей Иванович. Готовиться к приёму у Шереметьевых.

Баев поднялся, шагнул к двери. Вспомнил усталые серые глаза в голубоватых тенях, развернулся. Выдохнул и произнёс на пределе почтительности:

– Николай Николаевич, наши личные отношения с Трубецкой здесь ни при чём. Но жандармерия это семья, разве нет? Сам погибай, а товарища выручай. Она же лучшая на курсе была. Вспомните, как Дарья Романовна банду революционера Бобрика раскрыла. Она же профессионал. Ну неужто мы её псам сдадим?

– Мальки меня ещё не учили, как жить правильно, – проворчал Катасонов.

Но он уже сдулся, и, чувствуя это, Лёха попёр. Он наступил сапогом на гнев собственной чести, принудил себя заискивающе улыбнуться:

– Николай Николаевич, мне бы только взглянуть, а? Одним глазком. Кто этот Шаховской и с чем его съесть можно.

– Не твоего полёта птица. Подавишься.

– А я осторожно, он и не заметит. Ну у вас же больший доступ, Николай Николаевич. Клянусь, я не подведу ни вас, ни отдел.

Генерал-майор забарабанил пальцами по столу. Глянул из-под обвислых кустистых бровей.

– Разочаровали вы меня, Алексей Иванович. Думал, встретил мужика с мозгами. Рекомендовать вон хотел на майора. Ан нет, одни бабы на уме. У Выхи – каперсы, чтоб их через плечо. У вас же… вот это. Как кобель, сучкину течку почуявший, несётесь, не глядя по сторонам. Сергеич вон сопьётся со дня на день. Костомаров туп как пробка, но хоть исполнительный. И кто мне остаётся? Денисов? Проныра и шельмец без стыда и совести? Где мне смену искать прикажете?

Лёша велел себе проглотить и кобеля. Стиснул зубы покрепче.

– Я запрещаю вам влезать в это дело, Баев, слышите? Запрещаю. На правах командира, на правах дяди. Узнаю, что нарушаете запрет – уволю к чёртовой бабушке.

Капитан замер. И вдруг понял: так это… выход. Подать рапорт, забрать Дашку и махнуть… не в Москву, нет. В Сибирь. В Омск, например. В тмутаракань. Или, положим, в Таганрог, Севастополь, Ставрополь. На юг. И лучше к морю. Даша на море не была ни разу. Это будет честнее, чем предлагать ей бежать одной. И безопаснее. И вот оно – счастье. Незаконное, порочное, но честное.

– Но раз уж вы всё равно на работе, голубчик, – продолжил Николай Николаевич мягким, почти отеческим баритоном, – то помогите уж старику. В моё время, знаете ли, всей этой техники не было, и ничего, как-то справлялись. А сейчас вон понавертели-понакрутили всего, а что имеем? Теракт в Мариинском! До чего докатились! Позор. Я всё никак не разберусь, как эти отчёты – чтоб их авторов черти жрали! – оформлять. Поменяли всё, весь этот… как его… вы уж отправьте, сделайте милость. По-родственному. А я не обедавши совсем. Ажно желудок крутит. Сил нет.

«Вот же ты собака сутулая!» – восхитился Баев, вытянулся во фрунт. Козырнул.

– Сделаем, Николай Николаевич.

– Молодцом, молодцом, голубчик. А на грубости не обижайтесь. Я журю по-родственному, по-семейному. Как батюшка бы пожурил. Придумали тоже, под Шаховского рыть. Вот молодёжь непутёвая. Совсем страха не знает.

И, продолжая ворчать, глава Особого прошёл мимо Баева, потрепал «племянника» по плечу и плотно закрыл за собой дверь. Лёша обогнул стол, опустился за компьютер, открыл межведомственный сайт «Псы империи», поискал и нашёл стикер с логином и паролем, приклеенный к системному блоку. Вбил, а затем в поиске набрал «Иркутск». Пробежал глазами пару десятков статей. Записывать не стал: опасно. Глянул на время: четверть шестого. Время поджимало.

«Галактион Романович Шаховской, – решительно ввёл в строку запроса. – 1975 года рождения». Компьютер странно пискнул. Лёша стиснул зубы. Пошёл, пошёл сигнал на Псарню, что в овчарню волк забрался. Значит, времени мало. Информации тоже было немного, минут на пять чтения, и Лёша сразу вышел из сетки. Быстро отправил отчёты куда надо, выключил комп.

Пальцы мелко дрожали. Идея с собственным увольнением и поездкой инкогнито в Сибирь с Дашей оказалась на удивление привлекательной. В принципе, если так подумать, Дашино согласие не обязательно. Как-то ж похищает девчонок банда Нетопыря. Надо будет уточнить у коллег из полиции, как это проворачивают.

Лёша поднялся и вышел. Из кабинета, и участка, из решимости бороться с князем.

Да и бог с ней, с карьерой. Вечные переработки и недосыпы, террористы эти… малявки наивные – революционеры. А там – ширь лесов и… тундры? Где-то там ещё и тундра ведь есть. И сияние северное… Красота, должно быть.

Баев вытащил сигарету, задымил, вдыхая с наслаждением табачную горечь. И представил Дашу в вышитом сарафане, выходящую из реки, с веночком на голове. С косой до… ладно, ко́сы Дашенция не любит. Ну и чёрт с ними, с косами. Главное, что Даша выходит сама, своими ногами, а не кто-то выносит её распухшее, изъеденное рыбами тело.