Чёрная печать империи (СИ) - Разумовская Анастасия

– В трюме нет мяса, кончилось пиво… – заорал мобильник.

– Да.

– Алексей Иванович, я просила вас к пяти быть дома, мастер маникюра подошёл…

– А Николай Николаевич попросил меня помочь на работе. Елизавета Григорьевна, сделайте одолжение: не нарывайтесь.

Лёша сбросил вызов.

Ну и где тебя искать прикажешь, Даша?

– Чёрт знает, что такое, – проворчал капитан, садясь за штурвал «тайги», – нормальные драконы прячут принцесс в пещеры. И сразу ясно: где искать, куда бежать. Хренового ты дракона ты себе выбрала, Дашка.

***

Дворец Шереметьевых на Фонтанке переливался огнями. Играла лёгкая музыка, и деревья разбитого перед главным фасадом сада искрились гирляндами. Лиза всё ещё ворчала и возмущалась – хотя кто там увидит эти ногти и волосы через белые перчатки? – но сейчас она почти не раздражала Баева. Он понимал, что его побег нанесёт непоправимый удар по репутации этой низенькой, пухленькой женщины со вздёрнутой верхней губкой и немного каплевидным носиком. Маленьким таким, словно кто-то прищипнул лицо и чуть потянул на себя, шутя. Лиза очень любила все эти светские тусовки: приёмы, променады, салоны. Но после того как от неё сбежит муж, в приличное общество госпоже Острогорской вход будет закрыт.

Баев знал, чем ей обязан: Катасонов действительно тянул его вверх, и действительно Лёша в свои тридцать пять мог стать майором. В сорок – полковником. Конечно, Николай Николаевич заботился не столько о преемнике, сколько о собственной племяннице. Сейчас Лиза могла посещать подобные рауты потому, что её дядя был главой Особого отдела, но если дядюшка выйдет в отставку…

А Николай Николаевич после такого позора непременно выйдет в отставку…

Лёша стиснул зубы.

– Да-да, дорогая. Обязательно сделаю. И маникюр, и эту… как её…

Лиза закатила глаза:

– Алексей Иванович, помолчите вы богов ради! Не позорьте ни меня, ни себя.

И он молчал. И расшаркивался перед всеми, с кем здоровалась Лизонька. И немного, вежливо так, улыбался. За эти годы Лёша поднаторел изображать мраморного истукана, величественного и углублённого в собственные думы.

Сегодня ему повезло: Шереметьевы устраивали домашний концерт со знаменитым пианистом, прибывшим откуда-то из Италии, и потому говорить с кем-либо о чём-либо было не нужно. Как граф умудрился протащить итальянца через все кордоны и сферы, Баеву было совершенно непонятно. Когда в конце семидесятых появились твари, и государства, едва не устроившие третью мировую, разобрались, что насекомые-гиганты – это не секретное оружие кого-то из них, а генетические мутации, и совместные действия против тварей нихрена не работают, все начали дружно отгораживаться, кто чем мог. И уж с конца-то восьмидесятых точно свободный проезд через границы был закрыт. А тут… музыкант! Что значит: богачам закон не писан.

Лёша взял бокал с шампанским (из Шампани, вестимо, это ж Шереметьевы) и выпил залпом.

Он родился в небедной семье. У его отца было имение под Царским селом, и ещё одно – под Выборгом. Но… сейчас капитана глодала зависть. Можно хоть из шкуры вылезти, но для Шереметьевых ты всегда останешься плебеем, которого они принимают из барской милости. Жаль, Даша этого не видит. Сразу бы поняла: законы написаны не для этих людей. Носатый кудрявый музыкант во фраке лопотал что-то на исковерканным историей языке древних римлян, и Баев только выхлебал третий бокал, как вдруг все разом смолкли.

Могучая Ирина Ивановна Шереметьева поднялась со своего кресла, простёрла пухлые ручки и, улыбаясь, заворковала:

– Галактион Родионович! Князь, какое счастье вас видеть!

Лёша обернулся рывком.

Его поразил рост и ширина плеч «дракона». Чёрный с серебром мундир опричника подчёркивал тело геркулеса. «Интересно, в кого обращается этот?» – угрюмо подумал капитан и взял ещё бокал. Лизонька уколола бок мужа шпилькой.

– Алексей Иванович! – прошипела, не разжимая губ.

«Этот Пёс преследует мою женщину. Из-за этого утырка её били. На семёрку били. Из-за него Дашка в бегах, неизвестно у кого, неизвестно с кем. Но я должен ему кланяться и улыбаться». Что-то приветливое промурлыкала Лизонька, и в её глазках просиял восторг. Баев не любил жену, но это была его жена. Бокал хрустнул в кулаке.

В Шаховском Лёшу бесило всё: аристократическая самоуверенность, высокомерная холодность. Князь принимал все эти знаки внимания, как нечто изрядно докучливое, но необходимое. Олимпийский бог, спустившийся к простым смертным. Осознающий, что своим появлением оказался всем честь. И Даша. Бабочка, которую вот этот раздавил и не заметил даже.

Баев поставил сломанный бокал на столик и резко встал.

– Ваша светлость, до концерта ещё минут пятнадцать, если не ошибаюсь. Могу ли попросить вас о приватной беседе? Мне хватит десяти минут.

– Алекс-с-сей! – забеспокоилась Лиза, всё так же сквозь зубы.

Чёрные, узковатые глаза холодно взглянули на Лёшу.

– Мы знакомы?

– Заочно. Алексей Иванович Баев, капитан отдела по особо важным преступлениям императорской Санкт-Петербургской жандармерии.

Вспыхнули золотистые искорки заинтересованности.

– Извольте.

– Но Галактион Родионович! – запротестовала Шереметьева, бросив укоризненный взгляд на Баева.

Казалось, даже тёмно-вишнёвый шёлк её платья замерцал осуждающе.

– Я не задержу Его светлость надолго, – улыбнулся Алексей.

Шаховской не счёл нужным что-либо комментировать.

Глава XVII

Они вышли во внутренний дворик, где журчал маленький фонтан.

– У вас пятнадцать минут, – князь обернулся к капитану. – Что вы хотели мне сказать?

– Прекратите преследование Дарьи Романовны Трубецкой, – выпалил Лёша.

У него не было времени заранее обдумать речь.

– Вы беспокоитесь о своей любовнице? – холодно осведомился оборотень. – И для этого…

– О любимой женщине. Неважно. Для меня – важно, для вас – нет. Давайте говорить прямо, как дворянин с дворянином. Дарья Романовна – профессиональный жандарм, специалист высокого уровня, рассекретивший…

– Я в курсе. Алексей Иванович, думаю, вы знаете о запросе в Особый из Опричнины?

– Знаю.

– Тогда не тратьте моё время. Все достижения могут быть перечёркнуты государственной изменой. И вы это понимаете.

– Даша? Государственная измена? – Баев расхохотался. – Князь, вы… Послушайте, давайте устроим ведомственную проверку. Передайте дело в Особый отдел, это наша…

Лицо оборотня поскучнело.

– Капитан, я вас услышал. Мой ответ: нет. Дело Трубецкой останется в Опричнине.

Шаховской учтиво поклонился и повернулся, чтобы уходить.

– Даша просто наступила вам на хвост, господин оборотень, – зло выдохнул Лёша. – И вы испугались. Не закона, нет, вы ведь на́д законом. Испугались предстать перед глазами общества тем, кто вы есть на самом деле. Что вот это ваше внутреннее дерьмо всплывёт наружу.

Он летел со скалистого ущелья в бездну, летел со свистом. «А и похрен», – подумал зло и весело. Князь медленно обернулся. Глаза его зажглись золотом.

– И кто же я есть на самом деле, господин капитан?

– Вы, – с наслаждением произнёс Лёша, доставая сигарету и ломая её пальцами, – мерзкий ублюдок, кровосос на теле общества. Растлитель невинных девушек и убийца.

– И кого же я растлил, позвольте спросить?

– Серафиму Гавриловну Птицыну. Пообещали, обманули и…

– … отказался жениться. Вот же подлец какой, – Шаховской вдруг усмехнулся. – Но вы не думаете ли, Алексей Иванович, что в этом случае мы с вами – одного поля ягода? Или Дарья Романовна с вами живёт в честном браке? Просветите меня, если я ошибся, сделайте милость.

Баев вытаращился на него, поперхнулся и раскашлялся.

– Не смейте! Сравнивать вашу связь с несчастной Симой и наши отношения с Дарьей Романовной! – ему вдруг отчего-то понадобилось оправдаться, и почти против воли вырвалось: – Я люблю Трубецкую, а она – меня. И я от неё ничего не скрывал…