Знак Огня (СИ) - Сергеев Артем Федорович

— Сообразил наконец, — усмехнулся я, кочегаря мангал, — нету, да. И дом мой по этому поводу сильно обижается и грустит, и просит найти. Есть у тебя кто на примете?

— Есть! — мгновенно сориентировался и обрадовался он, — есть, как не быть! Ну-ка ты, да, вон ты, под кустом грустишь который, а ну-ка, иди сюда!

И к нам в ответ на все эти его радостные вопли несмело приблизился молодой домовой, и глаза его были полны надежды.

— Бросили же недавно дом один, на двенадцатой линии! — взбудораженно и горячо объяснял мне Тимофеич, — хороший был дом, ладный! И семья хорошая была, с детьми, дружная такая! На лето только приезжали, правда, но и то хлеб! А теперь пропали! Вывезли недавно всё добро своё, отключили свет и воду, окна заколотили, двери законопатили, да и пропали, как и не было их! А у нас ведь в посёлке мест свободных нет, у нас ведь даже собачьи будки все заняты, вот до чего дошло!

— Но сюда не шли? — уточнил я, — что, прямо настолько хозяин плох был?

— Настолько, — решительно кивнул мне Тимофеич, — уж лучше к медведю в берлогу, чем сюда. А вот теперь, смотри, какая удача, и сарай у тебя ладный, и баня, и гараж — это ж сколько вакансий! Да это же почти все пустодомки наши место у тебя и найдут!

— Давай по очереди, — предложил ему я, — скопом не надо. На сегодня мне и этого хватит, остальные потом, по результатам. И как тебя зовут, парень?

— Так ведь нет имён-то у нас, — снова напомнил мне Тимофеич, — а прозвища заслужить надо, не успел этот ещё, и десяти лет ведь не прошло, как он жить начал. Так что пока просто кличь его соседушкой, и хорошо будет.

— Не тебя спрашиваю, — я бросил неприязненный взгляд на предводителя, и тот осёкся, — как тебя зовут-то, парень?

Стоявший передо мной домовёнок замялся, застеснялся ужасно, чуть не заплакал от огорчения, так ему хотелось в этот дом попасть, но сумел пересилить себя и выдавил чуть слышно:

— Никак… не заслужил ещё…

— Смотри, — и я повернулся к нему, и присел на корточки, чтобы быть поближе, — вы с Тимофеичем забыли, верно, что опасно тут будет, и очень. Это он там у себя отсидеться сумеет, а нам в случае чего нужно будет бой принять, ясно тебе? Так что ты подумай, парень, и подумай хорошо, куда голову суёшь, подумай, и дай ответ, потому что обратного пути не будет.

— Подумал, — кивнул тот не сразу, и мне это понравилось, ведь сначала он рассмотрел меня во все глаза, не торопясь и внимательно, дом рассмотрел, двор с постройками, прикинул что-то, а уже после этого и выдохнул решительно, как будто кидаясь в омут с головой, — согласен я!

— Ну-у, — сказал я, рассматривая его в ответ. А что, нормальный такой, небольшого ещё роста, на полголовёнки ниже Тимофеича, но опрятный, в отличие от многих, что не стеснялись ходить с мелкими веточками в бороде, и глаза хорошие, голубые и круглые, и лицо, если можно так сказать, доброе да застенчивое, и рубашка на нём была справная, и подпоясан он был чем-то даже, в общем, мне он понравился. — Тогда принимаю тебя на службу! И насчёт имени ещё, знаешь что, мне ваши обычаи не подходят, мне дух бесплотный в доме не нужен, а потому будешь ты Федькой! Ну или Фёдором, заслужишь если!

— Так не принято же! — ужом ввинтился между нами возбуждённый Тимофеич, — нельзя! Никак нельзя! Слишком много ты ему воли дал!

— Молчи! — шикнул на него я, — это у вас там, в обычных домах, с обычными людьми, нельзя. А у меня здесь стольный дом, крепость почти, и потому он… — тут я запнулся, вовремя прикусив себе язык на слове крепостной, и стал подыскивать определение вслух, — бастионный, может, или цитадельный, а то, может, фо́ртовый…

— Фа́ртовый скажи ещё, ага, — язвительно хмыкнул Тимофеич и раззявил было рот, чтобы снова затянуть свою шарманку, но я его перебил.

— Не важно! — с нажимом сказал я, — понял? Мой дом — мои правила. И вот ещё что — ночь на дворе, не видишь разве? Так что давай закругляться, знакомиться с тобой, Федька, по-нормальному уже завтра будем, иди пока хозяйство принимай, да и ты, Тимофеич, раз жечь нечего больше, давай до свидания. И остальным говорю, услышьте меня — всем спасибо, все свободны!

— Да как же нечего, — замялся тот, — я ведь за своим не ходил ещё, принесём сейчас.

— Самое вкусное напоследок оставил, что ли? — удивился я, — или там погань такая запредельная, что из ряда вон?

— Не совсем, — неопределённо ответил Тимофеич, смущённо глядя куда-то вбок и пожимая плечами, — да ты сейчас сам всё увидишь, пяти минут не пройдёт! Я быстро!

И он, свистнув своих подручных, да ещё с десяток самых крепких домовых, мгновенно исчез, а с ними испарились и все остальные, и остались мы с Федькой на заднем дворе одни.

— Дуй давай хозяйство принимать, не стой столбом, — скомандовал ему я, опускаясь в кресло, — и дров в печь подкинь, сушить дом надо, сырость изгонять, понял меня? Печь в подвале находится, кстати, дрова там же найдёшь.

Он кивнул мне и мгновенно испарился, а я взял с подлокотника кресла гранёный стакан с квасом и постарался перевести дух. Шутки шутками, но сейчас, после этого внезапного аутодафе, на дачах как-то посвежее стало, что ли, поспокойнее и потише, да и дышалось заметно легче, и не только мне, людям тоже.

И я снова потянулся к живым огонькам, разбросанным по посёлку, к своим побратимам по крови, и да, горели они нынче много спокойнее и умиротворённее, не раздражало их близкое присутствие погани, и тишина безмятежная царила меж двор, вот разве что по центральной улице ехала к моему дому какая-то мелкая процессия, с Тимофеичем во главе, и только вот там было всё не слава богу.

Но я лишь вздохнул и принялся ждать, и вот они свернули на нашу линию, и приблизились, и распахнули калитку, сумели же, и протиснулась в неё, будто сама собой, небольшая садовая тачка, поддерживаемая со всех сторон мелкими цепкими лапками.

— Ну и что это? — и мне вдруг захотелось выписать предводителю домовых подзатыльник, стоило только рассмотреть и понюхать содержимое тачки, — нафига ж ты дохлую собаку сюда притащил? О господи, а воняет-то как!

— Это не собака, — мягко ответил мне Тимофеич, предусмотрительно отбежавший на безопасное расстояние и вновь взявший подобострастный тон, — это Никанор! А что псиной воняет — так одичал же, в беспамятстве почти! Вошёл, значит, в процесс распада личности! Только долго у него это что-то, подзатянулось, лет тридцать уже распадает и всё никак распасть не может! Надоел до скрежета зубовного, мочи нашей никакой нет! Сделай с ним что-нибудь, князь, в чувство приведи, усовести, а если не можешь, то и не знаю я, что с ним делать! Пьёт же, сволочь такая, хозяйское пьёт, во все дома по ночам заваливается, ищет и жрёт её, горькую, и воняет, и пакостит, а нам потом тащи его отовсюду!

— Это домовой такой? — я всё же подошёл поближе, зажав нос. — И почему тогда у него имя есть?

— Бери выше! — надувшись, с внезапной и непонятной гордостью ответил мне Тимофеич, — это дядька! Это, значит, такой домовой, что много лет в услужении у сильного колдуна ходил, ума от него набрался, знаний хранителем стал, обычаев знатоком и традиций блюстителем! Прибился он к нам лет тридцать назад, говорю же, потерянный весь, израненный, и приютили мы его, на свою голову! А он ничего нам про себя не рассказывал, как мы ни расспрашивали, но горевал сильно! И были с ним три книги ещё, вон, он на них и лежит!

— Вот как? — заинтересовался я и нагнулся над тачкой, пересиливая отвращение, — дядька, значит?

На дне тачки и правда обнаружились три разномастные книги, старые, но крепкие, и вот это уже было по-настоящему любопытно. Да и на самого этого дядьку я взглянул по-другому, пусть и вонял он всё так же, но чего только, как говорится, в жизни не бывает.

— Ладно, — решил я и, взявшись за ручки, повёз тачку к пустой собачьей будке, — до утра пусть здесь полежит, здесь ему самое и место. А вот за книги отдельное спасибо, как же вы их сохранить-то сумели, тридцать лет — не шутки. Это я посмотрю обязательно.