Дальний Рубеж (СИ) - Ступников Виктор

Через несколько минут передо мной лежала не куча лома, а аккуратный штат гладких металлических заготовок.

— Вот наше сырье, — я обернулся к Петру. Его лицо было бледным, но в глазах горел уже не страх, а восторг и дикое изумление. – Организуй людей. Найди тех, кто раньше работал на этом станке. И выясни, кто работал с металлом. Нам понадобятся гвозди, скобы, наконечники для стрел, клинки… Найди Немирова. Возможно, он подскажет даже как сделать огнестрельное оружие.

Я подошел к пульту и выключил станок. Гул стих, но эхо еще долго стояло в ушах. В наступившей тишине я посмотрел на Петра.

— Третьего не дано, Петр. Или мы построим все сами, или нас сотрут с лица земли. И мы уже не просто выживаем. Мы начинаем расти.

С этими словами я вышел из цеха, оставляя его осмысливать произошедшее. Воздух снаружи пах дымом и свежеотесанным деревом. С запада доносился ровный, уверенный стук молотков о камень. Ритм нашей новой жизни.

Я стоял у входа в заводской цех, вдыхая смесь запахов: свежеобработанного металла, машинного масла и пыли, которую подняло наше вторжение в это давно забытое царство. Из-за спины доносилось взволнованное бормотание Петра, уже делавшего первые пометки в блокноте — какие бригады снять со стены, кого из стариков-рабочих разыскать первым.

Но мое внимание привлекло не это. С востока, со стороны леса, донесся незнакомый звук. Не стук топоров, не скрип телег и не привычный уже гул стройки. Это был настороженный, тревожный лай собак. Не разрозненный, а слившийся в единый, почти воющий хор. Так лают только на что-то серьезное. На чужака. На зверя. На нечто, не принадлежащее этому миру.

Инстинкт сжал сердце ледяной рукой. Я резко обернулся, перекрывая поток распоряжений Петра.

— ТИХО ВСЕМ!

Пётр замолчал, пораженный не столько резкостью, сколько выражением моего лица. Я замер, вслушиваясь, отфильтровывая привычные шумы стройплощадки. Да, это было именно оттуда — из-за деревни, со стороны дальнего лесного карьера.

Лай не стихал. Он нарастал, становясь все более яростным и… испуганным. Видимо, это были Веретьевские собаки, сбивавшиеся в стаи, а может очередная деревня пала в огне.

— Петр, — голос мой прозвучал тихо, но с такой сталью, что управитель выпрямился по струнке. — Немедленно подними тревогу. По сигналу — все женщины, старики, дети в большой амбар. Рабочие — по бригадам, с оружием. К стене. Немедленно. И найди мне Немирова! Скажи, что на нас идут войной.

Он не стал спрашивать ни о чем. Кивнул и бросился бежать, крича что-то крестьянам.

Я же сорвался с места и побежал не к стене, а вперед, навстречу опасности. Мне нужно было увидеть. Понять.

Я пронесся через почти опустевшую деревню — люди уже реагировали на крики Петра, захлопывались ставни, слышались испуганные окрики. Я добежал до околицы, где дорога уходила в лес, и взобрался на груду свежих бревен, приготовленных для новых подмостей.

И увидел.

По лесу, пригибаясь к земле, бежали три фигуры. Двое поддерживали третьего, который ковылял, явно раненый. Это были мои люди, из той самой бригады, что должна была добывать камень в карьере. Их лица, даже на расстоянии, были искажены ужасом.

А за ними, из темной чащи леса, уже выкатывалась тень. Не просто группа нападающих. Это было нечто иное. Что-то большое, темное, двигавшееся странно, слитно, как единый, живой, разливающийся по земле ковер. Оно не бежало — оно ползло, перекатывалось, поглощая пространство с пугающей, нечеловеческой скоростью. И от него несло таким леденящим душу холодом, что мурашки побежали по коже даже отсюда.

Это не были ожившие. Это были твари, намного более опасные — дымные мурашки, как их называли в моем мире.

Я спрыгнул с бревен и побежал навстречу беглецам. Они уже почти достигли первых домов, их рваное, прерывистое дыхание было слышно отчетливо.

— Сюда! — рявкнул я, привлекая их внимание.

Один из них, молодой парень по имени Семен, поднял на меня безумный взгляд.

— Ваше сиятельство!.. Лес… Лес сам на нас напал!.. — он захлебнулся кашлем. — Они… они из тени… из-под земли…

Второй, более старший, просто молча покачал головой, не в силах вымолвить слова. Раненый стонал, прижимая к груди руку, обмотанную тряпкой, с которой сочилась черная, густая жидкость. Не кровь. Нечто иное.

Я обернулся. Тень уже выплеснулась из леса на очищенное поле. И теперь я разглядел, что это не однородная масса. Это были сотни, тысячи мелких, юрких существ, похожих на тени, на сгустки грязи и тьмы. Они двигались как одно целое, но каждое было отдельно. Их глаза, если это можно было назвать глазами, отсвечивали тусклым, зеленоватым светом. Холод шел от них волной, и трава под ними чернела и замирала.

Это была не атака. Это было нашествие.

— ВСЕХ К СТЕНЕ! — заревел я во всю мощь легких, и мой крик подхватили десятки голосов, разнося тревогу по всей округе. — ЗАНИМАТЬ ОБОРОНУ!

Стена. Наша ненадежная, недостроенная стена. Теперь она была единственным рубежом между жизнью и смертью. И мне предстояло удержать его.

Мой крик «К СТЕНЕ!» был подхвачен, как эстафета. Его повторили десятки голосов, и мерный, деловой гул стройки сменился нервным, лихорадочным гулом готовящегося к бою улья.

Я схватил раненого мужика за здоровое плечо и почти потащил его за собой, его товарищи, обессилевшие от ужаса, бросились следом. Мы влетели в деревню, где уже царила организованная паника — люди, организованные Немировым и самой жизнью, действовали быстро: матери хватали детей и бежали к большому каменному амбару, мужики с вилами, топорами и самодельными алебардами занимали позиции у первых, самых низких участков стены.

— Капитан! — заорал я, увидев управителя, который с окровавленным лицом (видимо, уже успел получить камнем или кулаком) организовывал растерянных рабочих в некое подобие строя. — Фланги! Укрепить фланги! Они пойдут на пролом везде!

Он кивнул, не задавая вопросов, и бросился к восточному участку, где стена сходилась с амбарами, крича что-то про баррикады из телег и бревен.

Я втолкнул раненого в руки бросившейся навстречу бабке-знахарке и взбежал по ближайшим деревянным подмосткам на стену. Тот самый участок, где я всего пару часов назад латал трещину.

То, что я увидел, заставило мое тело напрячься сильнее.

Темная волна уже накатила на очищенное поле. Это не была армия. Это было природное бедствие. Живое, мыслящее болото, состоящее из тысяч копошащихся, шипящих тварей. Они катились по земле, поглощая все на своем пути. Трава чернела и рассыпалась в прах. Небольшая одинокая сосна на окраине поля, которую оставили как смотровую башню, была атакована ими — существа взбирались на нее, как муравьи, и дерево буквально рассыпалось на глазах, превратившись в труху и черную слизь.

Они не издавали звуков. Только тихое, противное шуршание, словно кто-то сыплет на сухую сковороду горсть песка и хитина. И холод. Ледяной, пронизывающий холод, который я чувствовал даже отсюда.

Первые из них уже достигли подножия стены. Они не стали штурмовать ее — они начали ее поглощать. Камень, на который я только что потратил столько сил, темнел, покрывался инеем и… таял. Буквально. Известняк рассыпался, как песчаник под напором волны.

— КИПЯТОК! — прокричал я, вспоминая те методы борьбы, какие работали в моем мире. Это не было спасением, поскольку не убивало мурашей, но дало бы нам время. — НЕСИТЕ КИПЯТОК! ВСЁ, ЧТО ЕСТЬ ГОРЯЧЕЕ!

Снизу мне кто-то откликнулся. Женщины, прятавшиеся в амбаре, услышали. Через мгновение из дверей амбара повалил пар — они, оказывается, уже с утра грели воду для прачечной. Дюжие бабы и подростки понесли к стенам ведра и котелки с обжигающей водой.

Первый ушат кипятка вылили на ту самую точку, где твари разъедали камень. Раздалось шипение, похожее на крик, и клуб вонючего пара взметнулся вверх. На несколько секунд темная масса отхлынула, обнажив изъеденную, но все еще целую кладку.

Это ненадолго. Их были тысячи.

Я ощутил тяжесть в кармане — тот самый холодный, отполированный руками камень, что нашел в катакомбах. Я бессознательно ощутил, что он не так прост, как мог показаться, потому взял его как талисман и с надеждой после разобраться. Безотчетным движением я сжал его в ладони.