Навола - Бачигалупи Паоло

Но Скуро не смог выкинуть образ Эростейи из головы, и он вернулся; он возвращался снова и снова, чтобы смотреть, как она купается. Чтобы дать глазам вкусить красоты, которая никогда не будет принадлежать ему, ведь он был уродлив и при виде его люди пугались. Вот почему он правил царством тьмы.

Но в конце концов, опьяненный, он позвал ее. Она очень испугалась, когда его голос донесся из сумрака пещеры, и попыталась прикрыться и убежать. Скуро опечалился, увидев ее страх, и поспешил заверить Эростейю, что не причинит ей ничего плохого и что он не похож на людей, а совсем другой, как фата в озере, или рыба в ручье, или олень в лесу. Ведь он создание пещер.

Что было правдой — но не полностью.

Однако Эростейя успокоилась и, ведомая любопытством, а может, и тоской по музыке языка, подошла ко входу в пещеру, во мгле которой прятался Скуро, и они побеседовали и получили удовольствие от общества друг друга.

Впоследствии Скуро часто поднимался из своих Невидимых земель и разговаривал с Эростейей в той пещере, где свет встречался с тьмой. Они говорили много дней и много ночей. Он дарил ей опалы из своего подземного мира и фаланги королевских пальцев. Когда солнце спускалось за горы, а звезды любезно скрывались за тучей, он даже выходил из пещеры и садился рядом с красавицей, дивясь тому, как близко лежат на траве их руки, не соприкасаясь.

Но он никогда не показывал ей свое лицо, потому что был уродлив.

Однако во мгле его облик не имел значения. Он мог рассказывать Эростейе шутки, которым она смеялась. Мог сочинять легенды о далеких землях. Мог раскрывать ей тайны богов. Он назвался правителем своего царства, что было правдой, но не поведал о созданиях, которыми правил.

Но в конце концов, потеряв голову от желания, Скуро захотел предстать перед Эростейей в своем подлинном обличье. Однако он не знал, как это сделать, был смущен и напуган, а потому обратился за помощью к своему брату Амо, который всегда ходил при свете дня и знал пути людей, что выпали из плетения Вирги. Если кто и мог дать совет Скуро, так это был Амо, прекрасно знавший людей, в чьи дела часто вмешивался.

Амо посмеялся над стыдливостью Скуро, но согласился помочь, потому что был рад оказаться полезным и польщен тем, что Скуро склонился перед его мудростью. Но когда Амо увидел Эростейю, он возжелал ее и решил сделать своей. И потому он вывел Скуро из его пещеры на яркий свет, говоря, что единственный путь к сердцу женщины лежит через неприкрытую правду. Он привел Скуро к Эростейе, и, как Амо и предполагал, при виде Скуро она испытала отвращение, страх и неприязнь, но была очарована Амо, который весь состоял из света и сияния и всегда был приятен взгляду.

Эростейя отвергла Скуро.

Амо, в свою очередь, изъявил свою страсть, и Эростейя возлегла с ним. У них родились дети Эло и Эла, которые ходили среди людей и богов.

Но Скуро был Скуро — и он не сдался.

Он по-прежнему любил Эростейю. Он приносил ей дары из тьмы. Когда она попросила звезды, он принес ей целую сеть, полную звезд. Когда пожелала увидеть цветок, какого никогда не видела, он отправился на поиски вороньей орхидеи, которая цветет только при свете луны в пустыне Зурома и только после дождя, выпадающего лишь раз в сотню лет.

Эростейя улыбалась дарам Скуро, но не желала возлечь с ним, потому что он провонял дымом и склепом, а его голос, даже нежный, напоминал треск ломающихся черепов. От его дыхания несло падалью, его крики напоминали вопли стервятников, а зубы он взял от мертвецов. Амо был высоким, чистым и могущественным, с симметричными руками и ногами и бугрящимися мускулами. У Скуро же одна нога была от козла, а другая от ворона, а его тело покрывала спутанная шерсть медведей, которые уснули в его пещерах, чтобы никогда не проснуться, и стали частью Скуро.

Скуро был чудовищем. Но он любил Эростейю.

Амо весьма забавляли попытки брата соблазнить ее. Он наслаждался тем, что сам ходил прямо, высокий и гордый, в то время как сгорбленный Скуро прыгал и семенил боком. Амо нравилось это сравнение, как и многие другие, и потому он держал Скуро поблизости. Он смеялся над неуклюжим желанием брата. Он с удовольствием наблюдал, как Скуро кладет дары к ногам Эростейи — и как та презрительно отвергает его. Но в конце концов Амо устал от одержимости Скуро, а потому однажды ночью позвал брата посмотреть, как лежит с Эростейей и как та удовлетворяет его вожделение.

— Видишь ее восхитительную плоть? — дразнил Амо. — Видишь, как она вцепляется меня, жадная до моего тела? Видишь, как я прикасаюсь к ней? Слышишь, как она вздыхает? Видишь, как она выгибается и раздвигает бедра? Она отдается мне. Видишь ее удовольствие и страсть? — дразнил он. — С чего ты решил, что предназначен для нее? Ни одна женщина не полюбит существо вроде Скуро. Ни одна не захочет, чтобы клыки рассекли ее губы, чтобы когти разодрали груди. Ни одна не пожелает, чтобы к ее коже прижималась грубая чешуя, и не обрадуется зловонию падали, когда возляжет с мужчиной. Возвращайся в свои пещеры, братец. Удовлетворись Невидимыми землями. Свет не для тебя.

И Скуро ушел, опечаленный, потому что Амо говорил правду.

Но Скуро был Скуро — и он не сдался. Он не вернулся в свои пещеры, а отправился странствовать. Он переплывал далекие моря, жил в Аталате и в Гефестосе, пересекал пустыни, которые были больше даже пустынь Зурома. Он взбирался на горы выше пиков Чьелофриго, катался на облачных колесницах вместе с чародеями Ксима. Он побывал во многих краях и повстречал самых разных людей, но где бы он ни появлялся при свете Амо, ни одна женщина и ни один мужчина не посмотрели на него с желанием.

Но Скуро был Скуро — и он не признал поражения. Он изготовил маску, отправился к слепому оракулу Плифию и попросил помощи, но Плифий сразу узнал его и сказал, что Скуро никогда не отразится красивым в глазах других, пока все не ослепнут, и даже тогда Скуро останется Скуро и его не станут любить.

— Возвращайся в свои пещеры. — Таков был совет Плифия. — Удовлетворись Невидимыми землями.

Но Скуро был Скуро — и он не удовлетворился. Однако он устал от страха и отвращения, которые видел в глазах созданий Амо, и потому покинул земли людей.

«Я буду жить в лесах, — решил Скуро. — Звери не отпрянут в омерзении от моего запаха. Деревья не будут смотреть на меня с гадливостью. Ручьи не побрезгуют коснуться моей плоти. Я уйду в дикие края».

Так он и сделал и стал жить один. Говорят, живя в лесах, он научил Соппроса ходить в темноте, не спотыкаясь, и подсказал воину Ишебе, как одолеть Тиросскую гидру, однако это другая история.

Но как ни пытался он отвлечься, ему не удавалось забыть Эростейю. Она всегда была с ним, фата памяти. Снова и снова он поворачивался и тянулся к ней — и чувствовал лишь воздух. Она приходила к нему во снах. Целовала его клыки, обнимала чешую, в страсти срывала с него грубую одежду и садилась на его змеиный член. Во снах она не боялась его уродства. Она любила его так же, как любила Амо.

Но он всегда просыпался — и всегда оказывался один.

Наконец, измучившись, Скуро захотел умереть. Он решил прыгнуть с высокой скалы и разбиться о камни, чтобы сбежать от фантазий и снов, избавиться от воспоминаний об Эростейе.

Если бы Скуро просто пошел и утопился в одном из своих черных озер, об этом не узнал бы никто, кроме пещерных сверчков, серых пауков, летучих мышей, крыс и грибов его царства, и все они радостно попировали бы его телом.

Но вместо этого он забрался на вершину самой высокой скалы, встал над самой глубокой пропастью, готовясь к смертельному прыжку...

И в этот момент его увидел Калиба.

— Что такое?! — крикнул Калиба. — Что ты делаешь там наверху, Скуро?

— Не смотри на меня! — прокричал в ответ Скуро. — Я уродлив, и теперь я умру!

Он приготовился прыгнуть — и прыгнул бы, — но тут Калиба начал смеяться над ним.

Калиба смеялся, и хватался за живот, и показывал на Скуро пальцем, и пытался заговорить, но не мог, потому что смеялся. Он ахал, охал, задыхался, утирал слезы — и не мог перестать смеяться.