Навола - Бачигалупи Паоло

— В кредит, — пробормотал Мерио.

— ...и вернуться с фарфором, который можно будет продать за двойную цену.

Мое Вступление было поводом для торжества — в наволанском стиле, — а также оправданием для работы. Неделями, предшествовавшими этому событию, мощный поток партнеров, заемщиков и торговых делегаций тек в наш палаццо, шумно и публично принося дары, а затем тихо и лично и выпрашивая милостей в деньгах или торговле.

Пакас выжидающе смотрел на отца, но тот лишь кивнул в мою сторону, показывая, что все милости должны исходить от меня. Теперь мы сидели вместе, бок о бок, отец и сын, когда люди приходили, чтобы сесть парлобанко перед нами. Стол был заставлен горькими сырами и сладким чаем, как того требовало наше ремесло, и рубашка Пакаса была усыпана крошками. Приземистый человечек с редкими усиками, которые подрагивали, словно мышиные, жадно подался вперед, будто уже наслаждаясь доходами своего предприятия.

По знаку отца он сосредоточил все внимание на мне.

— Что скажете, юный Давико?

— Восемьсот нависоли — немаленькая сумма, — заметил я.

— По окончании в ваших руках окажется две тысячи, то есть в два с лишним раза больше.

Я подавил желание посмотреть на отца в поисках совета, поскольку знал, что это выставит меня слабым, а я не собирался выглядеть слабым. Только не перед этим торговцем. И не перед Мерио. И особенно не перед отцом. Я изобразил на лице равнодушие, хотя у меня скрутило желудок.

— Каковы гарантии?

— Те же самые. Доход. С вашими деньгами и моим трудом мы преуспеем. Это уникальный момент.

Я не ответил, и он неохотно добавил:

— Мой дом на Виалетта-Манара. Шесть комнат. В центре Шерстяного квартала.

Я решил, что он мне не нравится.

Мне не нравилось, что он просил крупную сумму, когда мог удовлетвориться меньшей. Не нравилось, что он пытался затуманить мне разум обещанием легкой наживы. Не нравилось, что он предлагал в залог свой дом, который ни при каких обстоятельствах не стоил восьмисот нависоли. Но больше всего мне не нравились слухи о его сыне.

— Ваш сын по-прежнему учится в университете? — спросил я.

Его глаза метнулись в сторону.

— В настоящий момент — нет. Я отослал его с поручением.

— С поручением?..

— В Весуну, с выплатой.

— Быть может... — Я поискал в памяти имя патро, который был родом из Паньянополя. — Быть может, для этого дела лучше подойдет архиномо Пуликас? У них там семья. Много связей. Много союзников. Они будут полезны в переговорах. Вы почти наверняка получите лучшую цену за ваш фарфор.

Глаза Пакаса сузились.

Едва заметно, но большего мне не требовалось.

Я встал и поклонился торговцу.

Удивленный отец тоже поспешно встал. Мерио, не ожидавший, что встреча так быстро закончится, изумленно выпрямился.

— Обратитесь к патро Пуликасу, — сказал я. — Уверен, он будет рад заключить с вами столь выгодную сделку. Скажите, что я... — Я покосился на отца. — Мы вас рекомендуем.

И на этом все кончилось. Я снова поклонился. Пакас поклонился. Мой отец поклонился. Мы все поклонились. Мерио проводил торговца к выходу.

Я с облегчением плюхнулся в кресло.

— Над предложением можно было поработать, — сказал Мерио, закрыв двери за Пакасом и вернувшись к нам, — но это было грубо. Вам не следовало так его прогонять. Вы слишком резко приняли решение.

— Най, — покачал головой я. — Пакас хотел нас обмануть. Он сбежит в Паньянополь и не вернется.

— Невозможно, — возразил Мерио. — У него хорошая репутация.

— И все же он не вернется.

Я невольно наслаждался тем, как расстроен Мерио из-за того, что встреча прошла вопреки его ожиданиям. Я откинулся назад, получая удовольствие от его раздражения.

— Вам не следует притворяться, будто вы видите будущее, Давико, — упрекнул меня Мерио. — Вы должны действовать разумно, а не как ребенок, который швыряет тарелки лишь потому, что скоро станет мужчиной и его никто не остановит. Ваше семейное дело — не игра. Все это не игра.

— Я не притворяюсь, будто вижу будущее, — возразил я. — На самом деле я действительно его вижу. И я никогда не стану играть в игры с нашим делом, потому что я уже мужчина, невзирая на дату моего Вступления. — Я хотел говорить твердо, чтобы одернуть Мерио, который усомнился в моем решении, но не смог сдержать улыбку.

Мерио прищурился.

— Что вам известно?

— И вы еще спрашиваете? — притворно удивился я, наслаждаясь нашим разговором еще и потому, что все это происходило на глазах у отца. — Вы тоже не понимаете? Да ведь это было буквально написано у него на лице. Вы постоянно твердите, что я должен освоить искусство фаччиоскуро. Что должен учиться и слушать, наблюдать и изучать, догадываться и скрывать. «Смотрите, Давико, смотрите внимательно, смотрите за тем, отмечайте это...» А я-то думал, что вы были внимательны, когда учили меня!

— Заносчивость никому не нравится, — кисло сообщил Мерио. — Или я вас этой истине так и не научил?

Я достаточно поиздевался над Мерио.

— Вы ничего не упустили на лице торговца. Все дело в университетских слухах. Вот что я знаю, вот как догадался. Сын Пакаса спал с незамужней дочерью маэстро Боччиа.

— Боччиа...

— Жена Боччиа — урожденная архиномо Тацциа, — подсказал я.

— Ай! — Брови моего отца взлетели. — Они гордые.

— Они кровожадные, и их чести нанесен урон, — ответил я. — Мне это известно, потому что ее кузены приходили в университет с обнаженными мечами, искали его. — Я не мог скрыть удовольствия от того, что знаю нечто, о чем не проведали Мерио и отец. — Сын Пакаса уже сбежал из города. Думаю, Пакас хочет получить аккредитив, потому что рискует столкнуться со стилеттоторе в переулке, не успев закрыть все свои сделки. Не удивлюсь, если он сбежит в Хур.

— Если его сын отправился в Весуну... — Глаза Мерио расширились. — Быть может, он прямо сейчас садится на корабль!

Отец стиснул мое плечо:

— Хорошая работа, Давико. Очень хорошая.

На лице Мерио тоже появилось неприкрытое одобрение, и я ликовал, что произвел впечатление на них обоих.

— Ай, Девоначи, если у нас и были сомнения насчет ума этого мальчика, можем о них забыть.

— Действительно, — согласился отец. — Я бы тоже не поверил Пакасу. Но до меня не дошли слухи о его сыне. Нам нужно больше ушей в университете. Дети болтают языками... — Он умолк, потому что за дверями библиотеки поднялась суматоха.

Кто-то пел, громко и, похоже, нетрезво.

Мерио вознес взгляд к небесам:

— Нет! Ради Амо, пожалуйста, скажите мне, что это не так. Он уже здесь?

Отец насмешливо улыбнулся.

— Когда этот человек опаздывал к вину или к обеду?

Мерио поморщился:

— Уверен, что он прыгнул на корабль, как только вскрыл конверт.

— Кто? — спросил я.

— А вы не догадываетесь? Используйте свой острый ум, Давико. Вы сами отправили приглашение.

Отец вывел меня из библиотеки. Мы спустились по лестнице из галереи в сады и прошли сквозь арочный проем в наш куадра премиа, где какофония достигла новых, небывалых высот. В центре куадра человек галопировал на огромном белом коне вокруг фонтана Урулы и распевал во все горло, снова и снова:

Узрите, вновь пришел герой!

Узрите, вот он на коне!

Со светом Амо на челе!

Узрите же его!

За ним гонялись наши стражники. Они обнажили мечи, но не понимали, следует ли им атаковать пьяницу или потворствовать ему, поскольку на незнакомце был изысканный наряд, на шее он носил толстую золотую цепь и его совершенно не беспокоила обнаженная сталь.

Он размахивал перед стражниками вислой бархатной шляпой, как тореадор, дразня их. Кто-то попытался схватить повод, но всадник ловко развернул скакуна в противоположную сторону и хлестнул стражника по голове шляпой, продолжая перевирать слова Торжества Амо: