Навола - Бачигалупи Паоло

Скуро рассердился.

— Мое сердце разбито, а ты смеешься?

Калиба закатил глаза:

— Чи. Значит, у тебя каменное сердце, если его так легко разбить.

— Мое сердце из плоти и крови, и оно леденеет от стыда, потому что я так уродлив, — сказал Скуро.

— Ледяное сердце — это звучит неприятно, — согласился Калиба. — Но скажи мне, братец, с чего ты взял, что уродлив?

— Я покрыт чешуей.

— Драконы тоже покрыты чешуей, и все склоняются перед ними.

— Я рогат.

— Горный баран тоже рогат, а это величественное создание.

— На мне растет мех.

— У кроликов тоже есть мех, но они мягкие, и все их любят.

Наконец Скуро произнес:

— Я ничуть не похож на Амо.

— Амо! — воскликнул Калиба. — Так все дело в этом ссыкуне? Амо — дурак! Он спреми, что я вытираю о траву! Он кусок дерьма, приставший к кошачьему анусу! — (Тут я немного вольничаю, но предоставьте поэту право на вольности. Да и вообще, Калиба много чего наговорил, но это слишком грубо даже для меня, чтобы повторять, особенно рядом с катреданто.) — Амо стащит фигу и скажет, что это ты ее съел, — заявил Калиба. — Он ходит в свете, но сердце у него маленькое и сморщенное, как сушеная слива. А теперь спускайся оттуда, братец. Хватит глупостей.

— Но мне грустно.

— Тогда я тебя развеселю. Спускайся, и давай наслаждаться жизнью. Дело не в твоем облике, а в уродливой компании, которую ты предпочитаешь.

— Это не сработает.

— Еще как сработает! Да и какая тебе разница? Если я ошибаюсь, ты сможешь спрыгнуть со скалы завтра, ничего не потеряв. Камням все равно, когда ты расколешь о них свою черепушку. Ты же не назначил им встречу в определенное время. Да и скала никуда не денется. А потому сегодня пойдем со мной, и я буду тебя развлекать. Ты всегда успеешь вышибить себе мозги.

В конце концов Калиба убедил Скуро спуститься со скалы и устроил ему пир на берегу ручья, где вода текла медленнее и разливалась глубокими бирюзовыми заводями, согретыми на солнце. А потом явились фаты Калибы. Это были фаты деревьев, и камней, и воды. Они вышли из древесных стволов, и трещин в валунах, и глубоких, медленных речных заводей. Там были фаты урожая с полей и фаты вина с виноградников, и все они устроили великий пир. Они пили вино, смеялись и пели, и фаты гладили спутанную бороду Скуро и радостно сворачивались клубком у него на коленях. Они не боялись его змеиного члена, а целовали и ласкали его; они гладили руками мохнатое тело и превозносили его мощь. И вскоре вино было пролито, стол опрокинут, и начались погони в лесах, плескание в прудах, а потом были вздохи и шепоты.

— Зачем тебе смертная женщина? — спросил Калиба, когда все насытились и лежали, изнуренные, в лужах извергнутой спреми и пролитого вина. — Мы боги, а не люди. Зачем связываться с глупцами, выпавшими из плетения Вирги?

— Ты ее не видел, — ответил Скуро.

— Но разве тебе не нравится Чира?

Чира посмотрела на Скуро своими большими глазами и прижалась к нему своей обнаженной зеленой плотью.

— Я тебе не нравлюсь, Скуро? — спросила она, выгибаясь и выставляя зеленые груди с сосками тведрыми и яркими, как незрелый виноград, но слаще.

— Ты бы понял, если бы увидел ее, — сказал Скуро.

Но не отверг дар Чиры.

— Когда боги связываются с людьми, это добром не кончится, — проворчал Калиба.

Но Калиба всегда недолюбливал Амо, поскольку тот вечно требовал, чтобы Калиба подчинялся его правилам и выполнял его указания — которые, по мнению Калибы, сводились к лизанию задницы Амо, — а потому он решил сам проверить слова Скуро.

Он превратился в собаку и отправился на поиски Эростейи.

Калибе весьма понравилось, что Эростейя ворковала над ним, чесала его за ушами и под подбородком. А особенно понравилось то, что, когда он перекатился на спину, пыхтя и высунув язык, и подставил ей живот, она энергично терла его и гладила, по крайней мере, пока не увидела собачий член, алый, нахальный и неприглядный. Но Калиба был Калибой — и больше всего ему понравилось то, как при виде его отвратительного подношения Эростейя вспыхнула и отвела взгляд.

Однако она была всего лишь человеком.

— Что ж, я бы не прыгнул со скалы ради Эростейи, — провозгласил он, вернувшись.

Но Амо был увлечен Эростейей, а Скуро был другом Калибы, и потому тот придумал, как увести Эростейю.

Он вернулся в обличье собаки и заговорил с ней. Сказал, что пусть он всего лишь грубый пес с нахальным членом, но собаки разбираются в верности и Амо не был верен Эростейе.

Она не поверила, и потому Калиба разжег огонь и показал в игре пламени и теней, как Амо выставил ее перед Скуро, когда они занимались любовью. Как велел Скуро взглянуть на роскошь ее наготы, как велел ему смотреть внимательно, пока она выгибалась и вскрикивала от страсти. А потом Калиба показал, как Амо продемонстрировал Скуро все подробности того, как она ублажала Амо, как ласкала его, целовала, восхищалась его чреслами, и тут Калиба не упустил ни одной подробности, демонстрируя все интимные детали, загоняя шип все глубже, пока Эростейя не покраснела от гнева, поскольку ее любовь была драгоценностью, подаренной Амо и никому больше.

В гневе она покинула Амо и его дворец света, а Калиба последовал за ней. Амо погнался за ними. Он приказал Уруло призвать бури с ужасными молниями, швырять пыль и песок в лицо Эростейе, чтобы замедлить ее, поднять моря, чтобы она не могла их переплыть, и повалить деревья, чтобы они преградили ей путь. Так разгневал его ее уход.

Но Калиба пришел Эростейе на помощь и призвал фат пустыни, чтобы защитили ее лицо от песка, и фат воды, чтобы уговорили Урулу отогнать ветра брата и успокоить волны, и фат лесов, чтобы провели ее целой и невредимой сквозь густые, цепкие заросли, и так она вновь оказалась в дикой Ромилье и в безопасности, и Амо пришлось явиться к ней с мольбами о возвращении, но Скуро преградил ему путь, и они спорили, пока она сама не вышла к ним.

— Я дарила любовь и думала, что меня тоже любят, — сказала она Амо. — Но меня не любили. Я была призом, и меня использовали. Я больше не стану смотреть на твой свет, потому что ты уродлив внутри. — Затем она повернулась к Скуро. — Пусть ты и любишь меня, я не для тебя, — сказала она. — Но ты хотя бы никогда не оскорблял меня.

Им обоим она сказала:

— Я не буду причиной вашей братской битвы.

И превратилась в луну.

И потому Амо, создание света, не может по-настоящему лицезреть ее красоту. Он преследует ее по всему небосводу — и она постоянно опережает его, потому что Калиба по-прежнему помогает ей; и даже когда солнце с луной вместе идут по небу, Амо видит всего лишь бледное воспоминание о ее красоте. Но Скуро, тот иногда видит Эростейю. Когда тени вытягиваются и темнота сгущается, он выходит из своих Невидимых земель, чтобы посмотреть в небо. И время от времени — когда ей того хочется и только тогда — Эростейя встает высоко над ним, яркая и сияющая, и делится с ним своей красотой.

Таков конец моей истории.

Разве что...

Разве что осталась еще кода.

Ходят слухи — и я им верю, потому что знаю героев этой печальной комедии. Ходят слухи, что ни Амо, ни Скуро не ведают, что иногда Калиба (хитрый, но верный пес) навещает Эростейю в небесах.

И заставляет ее смеяться.

Они часто беседуют ночь напролет, и она ждет его визитов, потому что им приятно общество друг друга, и во время этих встреч она может не тревожиться о своей красоте, как если бы пребывала в одиночестве на берегу лесного ручья. Она спокойна и счастлива, будто ее вновь защищают каменные медведи, и разница лишь в том, что теперь у нее есть настоящий друг, потому что Калиба желает только своих фат.

Эростейе это очень нравится.

Глава 17

–И потому торговля фарфором из Паньянополя заметно выросла, — заключил торговец Мелонос Пакас. — Я бы хотел экспортировать наволанское вино...