Навола - Бачигалупи Паоло

— Не каждого пишет такой мастер, Челия. Ты должна быть польщена. Он оказывает тебе не меньшую честь, чем ты ему.

— Тогда ложись сюда.

— И правда, Джованни! — вмешался Пьеро. — Твоя задница вполне сможет заменить ее.

— Не начинай, Пьеро. Если что и является точной копией моей задницы, так это твое лицо, — парировала Челия.

Мы все взвыли.

— Чи! Мы оба нобили ансенс! — возразил Пьеро. — Ты должна лучше относиться к своим людям.

Он подобрался к Челии и попытался схватить ее руку и поцеловать, но она шлепнула его.

— Ты и твои нобили ансенс. У тебя точно задница вместо лица, потому что с твоих губ срывается исключительно дерьмо. — Челия снова упала в цветы. — Пишите меня, маэстро. Пишите.

Пьеро надулся. Все прочие принялись поддразнивать его.

— Она фата хаоса, — горько заявил он, но даже Джованни, который был добрее прочих и служил нашими веритас и амикус44, засмеялся.

Дни шли, солнечные, яркие, все более оживленные и теплые, и вскоре портрет был закончен.

Отец приказал повесить его в галерее с колоннами, которая вела к библиотеке на втором этаже.

— Чи. Это неизящно, — заявила Челия, увидев портрет.

— По-моему, ты красивая, — возразил я, разглядывая картину. — И мне нравятся цветы. Касарокка — настоящий мастер.

— Разумеется, я красивая, — раздраженно сказала она.

— Так разве не в этом идея?

— В том, чтобы лежать красивой среди цветов? — Она многозначительно посмотрела на меня.

Я нахмурился, пытаясь понять проблему.

— Тебе не кажется, что он очень хорошо написал цветы? Мне очень нравится. Если немного отойти назад, они превратятся в поле.

— И я вишу здесь, рядом с дверью библиотеки твоего отца, где бывают его самые важные деловые партнеры.

— Но разве это неправильно? Ты почти наша семья. Посмотри на себя: ты рядом со старым Быком. Кто может просить большего?

Она кинула на меня гневный взгляд и ушла прочь. Я разглядывал картину, пытаясь понять, что вызвало такое раздражение. Портрет удался. Она выглядела дразнящей, понимающей. Амо свидетель, это была Челия, написанная маслом. Игривая, живая и прекрасная. Касарокка превзошел сам себя. Он был таким же мастером, как Арраньяло.

Я отступил, чтобы окинуть ее взглядом целиком, и ощутил за спиной присутствие отца. Он подошел тихо, но, должно быть, я уловил дыхание или услышал шелест бархатных туфель, потому что совсем не удивился, обернувшись и увидев его. Он постоял рядом, разглядывая портрет.

— Челии не нравится, — сказал я.

— Конечно, не нравится. — Отец чуть улыбнулся. — Она видит волны Черулеи, но чувствует глубины Урулы. Челия умная девочка.

Я хотел поспорить, потому что ощутил упрек в недостатке проницательности, но отец сменил тему.

— Мерайский посол устраивает сегодня праздник, — сказал он. — В честь Апексии. Тебе следует там быть. Ашья выбрала для тебя одежду.

Я вздохнул:

— Не сомневаюсь, что она будет натирать.

— Скорее всего, — рассмеялся отец. — Но теперь ты представляешь нас, и Ашья лучше всех знает, как сделать тебя импозантным.

— Челия тоже там будет?

— Разумеется. И Филиппо.

— Шутишь?

Отец пожал плечами:

— Филиппо любит праздники.

Жесткий воротник и Филиппо. Я надеялся избежать хотя бы одного из них.

Глава 18

Воротник натирал, а глаза Филиппо возбужденно сверкали, когда мы подходили к резиденции посла.

— Всегда приятно увидеть наволанцев празднующими, — сказал Филиппо. — Намного приятней, чем смотреть, как они втыкают ножи друг другу в спину.

— Ты сам наволанец, — ответил отец. — Не следует столь грубо отзываться о своих людях.

— Я был наволанцем. А теперь... — Филиппо пожал плечами. — Сам не знаю. Нечто среднее. Немного Торре-Амо, немного Наволы. Но здесь я чужак. Я узнаю город, но не считаю его своим.

— Значит, жители Торре-Амо воспитанны и добры? — спросил я, в сотый раз дергая воротник.

— О нет! — рассмеялся Филиппо. — Они намного хуже. Так и норовят пустить друг другу кровь без всякой причины. Князья вечно враждуют. На улицах — грабители. Карманники, шлюхи и козы бродят по всем куадраццо и руинам старых палаццо. Если устраивают вечеринку, ты нипочем не знаешь, выйдешь ли оттуда живым. Быть может, кто-то зарежет тебя или опоит и залюбит до смерти. — Он вздохнул. — Они очаровательные, ужасные, милые люди. Но очень живые. В Торре-Амо ты всегда помнишь, что живешь. Вам стоит увидеть, как они празднуют Апексию.

Сверкание резиденции посла было видно даже с улицы. Снаружи собрались беспризорники в традиционных для Апексии масках Амо. Им дали сласти — и пообещали дать еще, — чтобы они встречали архиномо и не тревожили прибывающих аристократов. И теперь дети улюлюкали и махали гостям своими масками и фейерверками в веселом вихре возбуждения и конфетных грез.

Посол Мераи арендовал палаццо у архиномо Талья. Этой семье выпали непростые времена, патро поразила душащая болезнь, когда четверо детей еще были совсем юны, а после выяснилось, что он оставил долги, проигравшись в карталедже и кости, а также немало спустил на любовниц, поэтому выбор матры был ограничен. Она сдала огромный дворец мерайцам, а сама поселилась рядом с деревней Монтевино, в маленьком фермерском доме на земле, которую семья прежде сдавала в аренду и которую, по слухам, теперь вдова возделывала сама, в то время как колоссальные деньги за палаццо отправлялись людям, которым задолжал ее супруг.

В любом случае палаццо был красив, в старом имперском стиле, с многочисленными огороженными садами и выложенными плиткой купальными прудами, присыпанными лепестками роз. Здесь жили много поколений Талья.

— Думаю, палаццо Талья мне нравится больше, чем палаццо Регулаи, — заявила Челия, когда нас провели через ворота. — В нем есть подлинное изящество и элегантность.

— А также прелестные низкие стены, — подхватил Каззетта. — Которые так любят убийцы.

В ответ Челия продемонстрировала ему два пальца:

— Не каждый планирует вас убить, стилеттоторе.

Каззетта лишь вскинул брови, словно услышал детский лепет. Затем Челия упорхнула внутрь, и я последовал за ней, оставив Каззетту сливаться с тенями снаружи, следить за прибывающими и уходящими, считать людей и заниматься всеми теми мрачными вещами, для которых ему требовалась эта информация.

В стенах палаццо скрывались изысканная мозаика и тайные сады, места, где, по слухам, часто уединялись влюбленные. Сияние ламп заливало огромные залы и балконы, комнаты были полны людей. Куртизанки сверкали, их подкрашенные губы и подведенные глаза обещали мастерское удовольствие. Профессионалки непринужденно смешивались с не столь знатными дамами, которые занимались тем же самым, но ради связей, а не нависоли.

В одном куадра актрисы в скандальных нарядах и актеры с гульфиками, набитыми до размеров дынь, исполняли страстную пьесу, которую специально для Апексии написал Дзуццо, теперь стоявший сбоку и беззвучно повторявший реплики; его руки то дергали окладистую седую бороду, то дирижировали музыкальным сопровождением.

Вино меравезе д’аффриццо подавали в хрустальных кубках, изготовленных стеклодувами из Феррейна с большим трудом и за большие деньги — и с огромной осторожностью доставленных сюда.

Кроме мерайского посла, здесь собрались послы множества городов-государств и королевств, герцогств и княжеств, каждый из которых смотрел на прочих, как подозрительный пес, пытаясь понять, кто с кем беседует, кто приобретает союзников и кто наживает врагов. Кажется, герцог Савикки улыбнулся мастеру гильдии ткачей? А посол Шеру слишком долго беседовал с супругой посла Чата?

Так оно и шло, в вихре блеска, смеха, песен, музыки, алкоголя и спетакколо45, и конечно же, поскольку мерайцы любят считать себя покровителями искусств, здесь было множество известных художников и скульпторов. Здесь был Касарокка, написавший портрет Челии; он выглядел юным и одиноким, несмотря на уважение, которое все ему выказывали. Здесь был Мадрасалво, с новым любовником в костюме одной из фат Калибы, с красиво накрашенным лицом. Юноша посылал воздушные поцелуи послам, чем очень сердил Мадрасалво.