Я не ошибся. Не успел я допить первую чашку чая, растягиваясь в кресле у камина и пытаясь прогнать остаточную дрожь после карьера, как Иван доложил о новом гонце. На этот раз — в ливрее канцелярии. Письмо было запечатано личной печатью Воронцова. В нём вице-канцлер многословно извинялся за «недоразумение», вызванным «некомпетентностью низшего клерка», и заверял, что вопрос с заводом уже улажен, а его «доброе имя» и репутация нашей семьи для него дороже сиюминутных формальностей.
Я бросил письмо в огонь рядом с первым. Печать воска вспыхнула ярким синим пламенем.
— Вот и всё, — проворчал я. — Мелкие пакости. Пока Чебек и ему подобные плетут паутины, а из-за угла выглядывают твари пострашнее Велеславского, мне приходится размениваться на таких вот Воронцовых.
Дверь кабинета приоткрылась, и на пороге возникла Анна. На этот раз на её лице не было и тени игривости. Она была сосредоточена и серьезно.
— Я слышала, вы вернулись, — сказала она, закрывая за собой дверь. Её взгляд скользнул по моей фигуре, будто ища раны. — И я слышала шепотки. О карьере. Немиров выглядит так, будто видел саму смерть.
— Он был недалёк от истины, — мрачно ответил я, жестом приглашая её сесть. — Борис мёртв. Но это не конец.
Я вкратце, без лишних эмоций, рассказал ей о том, что произошло. О превращении Бориса, о чёрной сфере, о её побеге. Анна слушала, не перебивая, её лицо становилось всё бледнее. От прежней её усмешливой мордашки не осталось и следа.
— Надеюсь, вы отловите эту тварь до нашей свадьбы, — строго поинтересовалась Анна.
Я резко обернулся к Анне. Её слова, произнесенные с такой ледяной невозмутимостью, на мгновение выбили меня из мрачных раздумий.
В её глазах читалась не шутка, а стальная решимость. Весть о смерти Бориса и появлении нового чудовища не испугала её, а лишь утвердила в намерении связать свою судьбу с моей. В этом безумии была своя, зловещая логика.
— Можете в этом не сомневаться, — спокойно ответил я, держа план в голове по отлову той твари, что вырвалась из груди Велеславского.
Я не сомневался, что вырвавшийся шар скоро обретет форму гуманоида,и мы столкнемся с ним на поле боя.
Дверь кабинета закрылась за Анной, оставив в воздухе напряжение неразрешённого спора. Её решимость была похвальна, но слепа. Она видела в надвигающейся угрозе лишь досадную помеху на пути к браку, к укреплению своего положения. Она не понимала, что если эта «помеха» не будет уничтожена, то брака, положения, да и самого мира, каким они его знали, не станет.
Я остался один. Гул в ушах от столкновения с существом постепенно стих, сменившись навязчивой, похожей на звон тишиной. Я подошёл к окну. За стёклами медленно опускались сумерки, окрашивая снега усадьбы в синеватые тона. Где-то там, в этом охлаждающемся мире, летела частица абсолютного Ничто, учащаяся потреблять плоть, камень, энергию, саму реальность.
Мысль о том, что оно обретёт форму, стала во мне не предположением, а уверенностью. Хаос стремится к порядку, голод — к эффективности. Безформенная сфера была подобна младенцу, тычущемуся в мир щупальцами. Но младенцы растут. А голодные младенцы — растут быстро.
«Громовержец» был сломан, но его суть, его ядро, было живо. И оно искало новый сосуд. Не привязанный к душе одного человека, как у Бориса, а более универсальный. Более прочный. Оно создаст себе тело. И это тело будет идеальной машиной для убийства и поглощения.
Мне нужно было думать. Действовать. Готовиться.
Первым делом — информация. Я приказал Немирову мобилизовать всех наших агентов, всех информаторов, всех «уши» и «глаза», что были в нашем распоряжении. Задача была одна: искать аномалии. Внезапные исчезновения людей и животных целыми стаями. Области выжженной, но не обугленной земли. Странные болезни, при которых жертвы словно высыхали изнутри. Сообщения о чёрных, беззвучных призраках.
Второе — укрепление. Я вызвал к себе управляющего и старого инженера, отвечавшего за оборону усадьбы. Мы провели ночь за чертежами. Я приказал установить по периметру новые прожекторы, работающие на кристаллических батареях, — их холодный, направленный свет, возможно, был бы менее «вкусным» для существа, пожирающего энергию. Я распорядился о создании хранилищ с сырой рудой и гранитом — инертная материя, лишённая жизни, могла стать менее привлекательной мишенью или, на худой конец, временным барьером.
Но я понимал: сталь и камень не остановят то, что пожирает саму ткань мира. Нужно было оружие иного порядка.
Я закрылся в библиотеке, в той самой, где когда-то нашёл дневники предка, столкнувшегося с «Громовержцем». Я лихорадочно перебирал фолианты, искал любые упоминания о сущностях извне, о поглотителях, о войнах с пустотой. Большинство текстов были туманными аллегориями или откровенным бредом. Но в одном из трактатов по алхимической герменевтике я нашёл любопытный пассаж:
«…Ибо Голод, что пришёл из Межмирьев, не есть сила, но отсутствие оной. Он не творит, но вбирает. Не живёт, но отрицает жизнь. Противопоставить ему можно лишь творение, утверждение, сложность, кою он не в силах упростить и сожрать. Как вода не может утолить жажду огня, но лишь расплескаться впустую, так и пустота не может поглотить иной порядок, коий противоречит её природе».
«Иной порядок». «Сложность». Лабиринт, который я создал в карьере, ненадолго остановил его. Я был на правильном пути. Но мне нужна была не временная мера, а постоянная ловушка. Или оружие.
Мысль пришла мучительная и опасная. Если я однажды смог поглотить часть сущности «Громовержца», связанную с Борисом… смогу ли я сделать это снова? С его основной, свободной частью? Но риск был слишком велик. Тогда я едва справился, и то потому, что это был всего лишь «осколок». Теперь же я имел дело с ядром. Попытка вобрать его в себя могла закончиться тем, что я сам стану его новым сосудом.
Нужен был иной способ. Не поглощение, а переработка. Не уничтожение — его невозможно уничтожить, ибо это сама пустота, — а трансформация. Заключение.
Я вспомнил о заводе. Очистка дурмана была сложным процессом, основанным на тонком балансе химических реакций и энергетических резонансов. Что, если создать не физическую ловушку, а энерго-информационную? Матрицу, постоянно генерирующую бесконечно сложный, самоусложняющийся код, который существо будет вынуждено вечно анализировать и «переваривать», не в силах поглотить до конца? Вечный лабиринт для вечного голода.
Эта идея захватила меня. Я набросал первые схемы, смешав принципы алхимии, кристаллографии и той самой искажённой магии пространства, что я использовал в карьере. Это была безумная авантюра. Но другой у меня не было.
Прошла неделя. Было глубоко за полночь, когда в кабинет, не постучав, вошёл Немиров. Его лицо было серым от усталости, но в глазах горел тревожный огонёк.
— Ваше сиятельство. Нашли.
Я отложил ручку.
— Что именно?
