Она думает, это я от укола кричу. А это не от укола. Это — после. Укол я даже не почувствовал, он был как укус комара, или пытка крошечной булавкой.
А вот то, что приходит следом… Это как если бы все винтики и колёсики в моей голове, которые годами скрипели и отказывались крутиться, вдруг разом смазали и вставили на место. С таким грохотом и треском, что начинает звенеть в ушах.
И вместе с этим металлическим грохотом в голову приходят картины. Не сны, нет. Они твёрдые, настоящие, пахнущие.
Я вспоминаю тёплые руки, не нянькины, а чьи-то другие…. и добрый голос, который пел мне колыбельную. Я вспоминаю вкус чего-то сладкого, медового, из маленькой деревянной ложки. И я вспоминаю тот туман. Он подкрался к конюшне, а затем я вспоминаю скачку на коне… и эти руки отдали меня, оттолкнули… чтобы спасти.
Имя. Ее имя Софья. Оно обжигает меня изнутри. Да, ту женщину звали красивым именем София. И она была моей матушкой. Где она сейчас?
Нянька укладывает меня в кроватку, суёт в рот соску. Я лежу и не могу пошевелиться. Во мне бушует ураган. Я закрываю глаза, но мир снаружи не исчезает. Я чувствую, как по стене ползёт муха. Слышу, как на императорской кухне повариха режет овощи, и могу сосчитать, сколько раз стукнул нож о разделочную доску. Это оглушительно. Я хочу, чтобы это прекратилось. Немедленно.
«Хватит!» — мыслю я, сжимая кулачки, и весь этот шумный, давящий мир вдруг… отступает. Становится тише, приглушённее, будто я нырнул под воду.
Я открываю глаза. Моя детская комната на месте. За окном все также шелестят листья. Но я не чувствую прикосновения простыни. Я поднимаю руку перед лицом и не вижу её. Что происходит⁈ Я стал призраком, как Мстислав⁈ Воспоминания приходят с новой силой. Наша первая встреча с Мстиславом, этим вредным призраком. И последняя встреча, когда он дал мне это пюре…. Вот отчего я начал вдруг все вспоминать. Но я съел пюре слишком много и вот теперь сам стал невидимым….
Секунда. Две. И… моя плоть возвращается ко мне с лёгким покалыванием, как от онемевшей ноги. Я снова вижу свои миниатюрные пальцы, а с ними миниатюрные в меру пухлые ручки.
Страх сменяется диким, животным восторгом. Я делаю это снова. Замираю, хочу стать пустым местом, и… получается. Ненадолго. Сердце начинает колотиться чаще, в висках стучит…. И я вновь обретаю плоть. Но я могу становиться невидимым! Это ощущение окрыляет! А я даже не пил энергетиков.
В этот момент в комнату бесшумно вплывает Берендей. Большой, пушистый, цвета ночного неба кот. Его зелёные, с узкими щелями зрачков, глаза сразу находят меня. Он не мяукает, не подходит к миске, которая отчего-то стоит в моей детской комнате. Он просто садится у кроватки и смотрит. Пристально. Как будто ждёт чего-то.
В этот момент в моей голове, поверх гула от новой головокружительной способности, возникает не звук, а… мысль. Чужая. Острая, колючая, как кошачий ус.
«Наконец-то. А то я уж думал, ты так и останешься этим сопящим комком в подгузнике»…
Я замираю. Это что? Кот? Я
— Конечно, я. Кто же ещё? — мысль обретает ленивую, насмешливую интонацию. — Четыре месяца терплю твоё неосознанное мурлыканье. Скучно. А теперь от тебя пахнет грозой. Интересно.
Я пытаюсь ответить. Не ртом, а всем своим существом. Выталкиваю из себя образ: серый туман, боль, потерю.
Отравление, — мгновенно приходит ответ от кота Берендея. — Я знал. Чуял яд в твоём молоке. Но сказать было некому. Не стал бы меня слушать этот ушастый люд. А Мстислав куда-то испарился, хотя, что взять с призрака⁈
Берендей встаёт, потягивается, подходит к кроватке и запрыгивает на бортик. Его мохнатый бок упирается в мою щёку. В голове возникает чувство, похожее на мурлыканье, — тёплое, успокаивающее.
— Теперь играй, — наставляет Берендей. — Притворяйся тем несмышлёнышем, каким ты был. Когтей не показывай. Пока не вырастешь и не окрепнешь. Или пока не научишься управлять магией невидимки.
— Ты и про это знаешь? — удивлённо спрашиваю я.
— Я знаю все, мур-мур, я же кот!
— Тогда ты знаешь, и откуда у меня появилась эта способность? — спрашиваю я, затаив дыхание.
— Мур, конечно! Они глушили твои магические способности, а Мстислав дал тебе противоречия. Так что жди — способности могут обрушится на твою голову, как грибной дождь среди ясного солнца. То есть неожиданно. Но ты не должен это показывать… Иначе полетят клочки по закоулочкам, — заключил кот и полностью переключился на свою лапу, которую принялся тщательно облизывать. — Тоже мне, дворец, а пыль протереть нормально не могут, все лапы грязные.
Он прав. Острее любого человека он чувствует возможную опасность. Те демоны, что гнались за мной в родильном доме и те, кто убивают аристократов, могут вернуться…
И если кто-то узнает, что яд не сработал… а я успел выпить противоядие…. Мне точно не жить.
С этого дня начинается великая игра. Днём я — Мирославушка. Я агукаю, раскидываю кашу, беззастенчиво улыбаюсь няньке.э и плачу, когда мокро в подгузнике — это знаете ли и правда неприятно. Я позволяю Дуняше одевать меня в эти глупые кружевные кофточки, которые подобает носить сыну императора, и целыми днями ворковать надо мной. Я стал мастером притворства. Моё тело делает то, что от него ждут, а ум в это время практикуется.
Лежу в коляске, будто сплю, а сам пытаюсь продлить невидимость. Сначала на пять секунд, потом на десять. Учусь не просто исчезать, а становиться тишиной, чтобы даже воздух не шевелился вокруг. Это сложно. Требует огромной концентрации, после которой я валюсь спать как подкошенный, и нянька тревожно щупает мой лоб, думая, что я заболел.
Но лучшие тренировки у меня с Берендеем. Он мой единственный собеседник, мой наставник, мой гуру, прошу не путать с инфо-цыганством. Мы общаемся без слов. Я показываю ему картинки из своей «прошлой» жизни, которые всплывают обрывками. Он комментирует их своими колкими замечаниями.
— А, так ты из рода Рублевких. Сильные князья. Глупые, но сильные.
Или:
— Тот серый дым… пахнет болотными духами. Склизкие твари. Эти демоны. Не любил я их никогда.
Иногда он позволяет себе роскошь — запрыгивает ко мне в кроватку и сворачивается калачиком. В такие моменты наша связь крепчает. Я не только слышу его мысли, но и чувствую то, что чувствует он: шелест мышиных лапок за стеной, вкус солнечного тепла на подоконнике, безразличие ко всей этой человеческой суете. Это удивительное чувство — быть котом и младенцем одновременно.
Однажды, когда я особенно усердно пытался стать невидимкой надолго, у меня закружилась голова, и я грохнулся на мягкий матрас. Берендей, дремавший рядом, вскочил.
— Не спеши, двуногий котёнок. Сила — она как мышца. Качай постепенно, а то порвёшь.
Я злюсь. Мне хочется всего и сразу. Хочется понять, кто я и почему меня травили ядом. Хочу найти свою мать, разобраться с отцом-князем и поставить всех врагов в коленно-локтевую. Но кот, как всегда, прав. Я должен быть терпеливым. Я должен быть тенью.
