Адвокат Демонов (СИ) - Богатых Ростислав

Остап обернулся к графу Петру Васильевичу Толстопалову, который, казалось, был готов уже уйти, но в этот миг их глаза встретились, и слуга увидел в них поддержку. Это было странное ощущение — знать, что кто-то ещё разделяет твои страхи и тревоги. Это придало Остапу сил. И он вышел из зала, полон решимости, чтобы отдать приказ о том, чтобы императору и его гостю накрыли стол с плюшками и баранками, так называемый «Five o’clock tea». А потом ему надлежало вернуться за малышами и отсортировать их по покоям.

Все эти сумбурные мысли я прочитал в голове Остапа. Негусто, но зато я могу читать мысли, что не могло не радовать.

И вскоре я попал в шикарную палату — спальню для будущего наследника императора. Здесь было всё, что только могло понадобиться такому миленькому и умненькому малышу, как я. Кроватка-люлька, обитая мягким атласом, весело покачивалась, обещая мне сладкие сны. Пеленальный столик, заставленный яркими полотенцами и милыми игрушками, ожидал своего часа, чтобы стать местом для моих забав.

Но самым замечательным был детский уголок — целая детская комната, наполненная игрушками, погремушками и даже небольшим бассейном с шариками. Каждый раз, когда я погружался в этот удивительный мир, искренняя радость переполняла меня. В прошлой жизни я давно не испытывал ничего подобного. Шарики, словно маленькие планеты, катались вокруг, а я, смеясь, пытался их поймать. Как ни странно, мне нравилось играть с ними больше всего. Они были яркими и шершавыми на ощупь, и я не мог удержаться от того, чтобы не сжимать их в своих ручках, пытаясь их раздавить, как делал раньше с глазами моих вражеских соперников на поле боя.

Дни полетели одинаковой чередой: я ел, спал, немного играл, а потом снова ел и спал. Это было простое, но в то же время утомительное существование. Я чувствовал, что в этих суровых буднях, хотя и не было ничего сложного, меня ужасно утомляло отсутствие разнообразия. Сколько можно спать и есть? Иногда мне казалось, что время застывает, и я останусь в этом состоянии навсегда. На веки вечные.

Несколько раз в день меня выводила на прогулку приставленная ко мне нянечка Маруся. Она была довольно симпатичной, с весёлыми глазами и доброй улыбкой, которая меня и согревала, и кормила и веселила и даже пела колыбельные. Просто идеальная женщина.

В прошлой жизни я бы, наверное, не ограничился с ней лишь прогулками по парку императорского двора. А пригласил бы её к себе на огонёк, предложил бы что-то вкусное ей на десерт. Хотя нянечка и так приходила ко мне на огонёк — ведь именно она включала мой ночник над кроваткой. Маруся всегда знала, как сделать так, чтобы я чувствовал себя защищённым, а ещё к тому же создавала мне уют. И я практически влюбился в неё.

В эти дни, полные однообразия, я следил не за картотекой судебных дел или там судебной практикой, а за тем, как мимо окна проплывают облака, и как солнце, играя с тенями, рисует на стенах забавные узоры. И вот, когда мне исполнилось четыре месяца, я вдруг задумался: а что умеют делать обычные дети в этом возрасте?

Переворачиваться со спинки на живот.

Поднимать голову и поднимать корпус.

Переворачиваться с живота на спину.

Эти ответы я получил через свой артефакт — оперфон, который я добыл от Семён Семеныча и оставил себе на добрую память.

А вот я в свои четыре месяца, научился вместо элементарных поворотов с живота на спину, вставать, придерживаясь за какую-нибудь опору. Но при этом я чувствовал себя скорее сорокалетним дедом, чем четырехмесячным малышом, который не может держать равновесие без опоры

Каждый раз, когда я вставал, у меня внутри разгоралась гордость, как будто я совершал нечто величественное. Я старался держаться за край кроватки или за ящики пеленального столик, и, уцепившись за него ручками, поднимал себя, с трудом балансируя на своих коротеньких ножках. Иногда мне казалось, что я могу достать до самой Луны, стоя на своих маленьких ногах, и это ощущение было просто чудесным.

Но когда я падал, а это происходило довольно часто-таки, разочарование накрывало меня, как тёплое одеяло, и я начинал агукать нецензурной бранью.

Маруся всегда спешила на помощь, поднимая меня на ручки и шептала что-то успокаивающее сюсюкающее. В эти моменты я чувствовал, что, несмотря на все трудности, я не одинок.

Так шли дни, наполненные простыми радостями: поспать, пососать молочко из бутылочки и покушать пюрешечки. Да-да, мне начали давать поистине королевский прикорм: пюре из кабачков, пюре из манной каши, пюре из стейка well done, и пюре из белого хлеба с красной икрой. Последнее мне особенно нравилось. Я ел его серебряной ложечкой так быстро, что Маруся не успевала мне открывать новую баночку.

За Егорку я не волновался. Я периодически видел его на прогулках, когда нянечка Маруся выводила меня на свежий воздух. Он всегда был где-то рядом, я слышал его ор, истерики и смех. А когда он попадался мне на глаза, я замечал, как он стал еще больше — щечки его налились, как спелые яблочки, а пальчики и вовсе превратились в толстые огурчики.

В такие моменты мне казалось, что волноваться за него можно было бы только если бы он был поросенком. В этом случае, такого большого и полного, его бы, наверное, решили зарезать первым из всего хлева, чтобы поскорее подать на стол. Мне было весело думать об этом, хотя, конечно, я не хотел, чтобы с ним произошло что-то плохое. Я просто любил наблюдать, как он играет с царевичем Дмитрий, как тот смеётся и ползает, а Егорка, с трудом поднимая свои округлившиеся ножки и пытается догнать младенца королевских кровей.

Но было и то, что меня пугало. С каждым днем мой мозг все больше превращался в кашу. Я не хотел ничего, кроме еды и сна. Иногда, когда я лежал в своей кроватке, я чувствовал, как мысли расплываются, как облака перед ветром, и не мог понять, что со мной происходит. Я смотрел на яркие игрушки, которые висели над моей головой, но они больше не вызывали у меня интереса. Все вокруг становилось серым и безжизненным, как будто кто-то забыл включить яркие краски в этом мире.

Но сегодня все резко изменилось. Я проснулся от звука, доносившегося из детского уголка. Это был звук, который я давно не слышал — щелчки и какой-то непонятный треск. Я приоткрыл глазки и увидел, как Маруся раскладывает яркие кубики на полу. С каждой минутой мой интерес рос. Я почувствовал, как сердце забилось быстрее.

Маруся, заметив, что я проснулся, подошла ко мне с улыбкой.

— Скоро будет весело, малыш! — произнесла она, и я почувствовал, как внутри меня что-то щелкнуло. Я с трудом поднял голову, стараясь рассмотреть, что же происходит.

Вдруг меня охватило желание. Я хотел, чтобы мои ручки могли дотянуться до этих кубиков. Я попытался приподняться, но, как обычно, мои усилия оказались тщетными. Я свалился обратно на подушку и снова вздохнул, разочарованный, но в этот момент в голове мелькнула мысль: А если попробовать встать?

Я прижал свои ручки к бортикам кроватки, собирая всю свою силу, и, наконец, с трудом поднялся на ноги. Мои ножки дрожали, но я не собирался сдаваться. Я чувствовал, как внутри меня разгорается огонёк — желание быть частью веселья, которое готовит Маруся.

И вот, я, наконец, сделал первый шаг. Он был неуверенным и шатким, но я ощутил, что это — мощь. Я покачивался, но до меня доносились радостные восклицания Маруси, и это придавало мне уверенности. Я сделал еще один шаг и еще один, и каждый раз, когда мои ножки касались матраса кроватки, я чувствовал, как радость заполняет меня.