Знак Огня (СИ) - Сергеев Артем Федорович

— Подожди, — перебил я его, — давай разберёмся. Он виноват в том, что тебя убил, или он виноват в том, что ты такой?

— Во всём! — рубанул вонючей, чёрной рукой воздух Григорий, — он! Он один! Сволочь! Гад! Убил безвинно! Похоронил неправильно! Брёвнами заложил! Брёвнами! Слезинки не проронил! Как собаку!

— Да, — согласился я с большим сарказмом в голосе, но Григорий его не заметил, — убили, значит, невиновного человека, а потом просто похоронили неправильно, и он вместо того, чтобы как невинно убиенный в рай пойти, ну или там в навь, правь, кривь, кось, не знаю точно, он вместо этого по лесу тут зомбарём бегает и крови живой жаждет. Так, что ли? Не привидение безвредное, не дух бесплотный, не что-нибудь доброе и хорошее, а обязательно именно такая гадость, как ты?

— Так! — затрясся Григорий, пропал мой сарказм весь, да что ж такое, — так! Правильно!

— Могу помочь, — холодно улыбнулся я ему, — давай, сожгу тебя прямо здесь всего без остатка, уйдёшь без возврата, у меня получится. Согласен?

— Нет! — заорала тварь во всё горло, резко отпрянув назад, — нет! Не надо! Нет!

— Почему? — деланно удивился я, — и не дёргайся, а то сожгу без разговоров. Так почему нет-то?

— Не надо! — тварь распласталась передо мной на земле всем телом, не рискуя поднять голову, и забубнила куда-то вниз, — прошу, не надо! Боль там, мрак и отчаяние! Бездна боли! Нет возврата! Нет спасения! Ужас, прах и пепел! На вечные муки обречёшь! Меня! Не трогай! Отпусти!

— И что, — перебил я это бессвязное, полное беспросветного отчаяния бормотание, — это со всеми так, что ли? Или только с тобой? Брёвнами потому что заложили? Всего лишь?

— Не знаю, — выдохнула тварь, — не знаю. Да! Да! Брёвнами! Саныч! Он виноват! Он убил!

— Не ври, скотина, — укоризненным тоном сказал я, — ой, не ври! И отползи ты чуть подальше, воняешь же, сил нет!

Григорий послушно отполз, и мы немного помолчали, я в раздумьях, а он всё ждал чего-то, испуганно поглядывая на меня.

— А я ведь знаю, кто ты, — и меня осенило, — заложный покойник, вот кто! Слышал я это название где-то, слышал. Эх, жаль, телефона нет, связи нет, посмотрел бы точно!

— Да! — подтвердил Григорий, — заложный! Брёвнами заложил!

— И всё же вряд ли ты тут трёшься в таком виде только из-за этого, — покачал головой я, — ой, вряд ли! Обманываешь ты меня, юлишь что-то, недоговариваешь. Всё ты знаешь, Гриша, знаешь, но стесняешься! И потому придётся мне, наверное, всё же тебя сжечь.

— Не надо! — снова затряслась тварь в смертельном испуге, — не надо! Ну буду обманывать! Спрашивай! Всё расскажу, всё, как есть!

— Ах ты хитрая рожа! — даже улыбнулся я, тварь эта была умнее, чем пыталась казаться, — вот это да! Спрашивай, значит, всё тебе расскажу. А если не спросишь, то и промолчу, так ведь? Нет, Гриша, мы с тобой не в полиции на допросе, со мной этот фокус не пройдёт.

— А как тогда? — удивилась тварь, — если не спрашивать?

— А вот смотри, — доброжелательно начал объяснять я, — давай представим, что мы с тобой лучшие друзья. Смешно, понимаю, но ты представь, ничего в этом сложного нет, понял? И вот ты как будто садишься со мною рядом, обнимаешь даже как будто за плечи — мысленно обнимаешь, мысленно, не дёргайся, сволочь, а то сожгу! Так, на чём мы… Ах, да! И говоришь мне — сейчас, друг, я тебе всё объясню с самого начала, ничего не скрывая, как на духу, так объясню, что ни единого вопросика у тебя не останется! Понял? Только на таких условиях, Гриша, только так, а если почую я, что крутишь ты, то не обижайся. Пойдёшь прямо туда, в бездну боли и отчаяния, жалеть тебя не буду.

— Ох-ох, — в задумчивости завертелась тварь, и я удивился:

— Ты чего-то стесняешься, Гриша? Так ты посмотри на себя, чего тебе стесняться? Ты не человек уже, умертвие ты, нежить, и уж, наверное, ты таким стал не от праведной жизни! Чешешь мне тут — не поплакали над ним, видите ли! Я понимаю, справедливости нет ни там, ни здесь, но не до такой же степени, Гриша! Рассказывай давай, ну!

Но тварь мялась, не хотела, она поглядывала на меня с опаской, и я понял, что таким путём правды не добьюсь.

— Сюда ползи, — со вздохом приказал ему я и достал из кармана нож, что уже прописался там, и приготовил левую руку. Вообще завязывать надо с этим, завязывать кровью раскидываться, да и больно же, пусть и заживать стало всё заметно быстрее, но всё же, видно, силой своей как-то я пользуюсь не так.

— З-зачем? — напряглась тварь, — что ты хочешь?

— Что-то, — не стал объяснять ничего я, — ползи сюда, говорю, морду суй в землю и не дёргайся. Но можешь и не ползти, колхоз — дело добровольное. В бездну так в бездну, это даже и лучше.

И он подполз, содрогаясь и поскуливая, и замер у моих ног, уткнув рожу в мокрую траву, запах падали усилился до того, что меня начало выворачивать, и потому я спешно, стараясь не дышать, полоснул лезвием по запястью, да щедро полил башку твари своей кровью, тут же дав ей приказ схватить эту сволочь, схватить, подчинить и замереть, но не жечь его пока, не время.

Тварь выгнуло дугой, она завыла во весь голос и тут же захрипела, потому что кричать я запретил, и принялась отчаянно сбивать с себя впитавшиеся и зашипевшие капли, но не смогла, куда ей.

— Отползай! — приказал я ему, — и времени у тебя, Гриша, до бездны совсем чуть-чуть. Понял? Ну что, будешь говорить? Только правду, сволочь, правду, за враньё сожгу.

И тварь Григорий, поглядев на меня со страхом и ненавистью, начала рассказывать. По первости нескладно у него это получалось, но с каждой минутой слова текли всё плавнее и плавнее, пасть открывалась всё шире, и вскоре полилось из него такое и так, что я только головой дёргал да старался сильно не кривиться в отвращении от всех этих откровений.

Оказалось, что был наш Григорий в начале сознательной жизни сильно непрост. Ну, как непрост — бандит он был, вор, мразь и убийца. Начинал подростком ещё, по ночам на втором Хабаровске, в компании таких же, как и он сам. Время такое было — простодушно сказал мне Григорий, разведя руками, и я в него чуть не плюнул от омерзения, время, ага, ну надо же.

Промышляли они сначала так просто, без какой-либо внятной цели, из любви к процессу, утвердиться чтобы, ведь избить кого, ограбить, изнасиловать, это так лихо и так круто, да и выходишь потом на район без страха, наоборот, это тебя все боятся, боятся и глаза опускают. Учиться в школе, работать — ну что за чушь, нет смысла, зачем, мы и так умные, а на работе денег по году не платят, и бардак в стране, зато свобода!

И тянулось такое пару лет, весело и безнаказанно, пока однажды не разглядели их старшие и не подтянули выше. Они тогда на улице, ночью, мужика здорового до смерти запинали, а бабу его трахнули хором и голову ей кирпичом проломили, а потом увезли обоих в багажнике в лес, да там и прикопали, и вот за эту предусмотрительность их и заметили. Не просто, мол, беспредельничают, а соображают, следы заметают!

В общем, стали они бригадой, и рулил у них Козырь, тот, что этот дом построил, а он, Гриша, ходил у него в торпедах. И был тот Козырь с самого начала хитёр и продуман, себе на уме, ушлый же был не по годам, и мутил он постоянно какие-то мутные дела, и получалось у него, и поднимался он, и шёл наверх, а Гриша был рядом.

Ведь ему самому, Григорию, просто нравилось жить той жизнью, злобной и рисковой. Деньги, да много, водки хоть залейся, бабы, какие хочешь, сами же прыгают, и постоянное, лестное ощущение чужого страха и чужой зависти.

Нравилось ему видеть отчаянную, безнадёжную мольбу в обезумевших глазах, нравилось по приказу залетать в заснувшие дома к непокорным да непонятливым и устраивать там кровавый беспредел, нравилось потом, в конце, навинчивать глушитель на ствол, потому что в этот момент ломались все, даже самые непокорные, в общем, это и была для него та самая, настоящая жизнь.

Не гнался он, в общем, за большими деньгами, не стремился съесть кого-то из своих, чтобы прыгнуть выше, зачем, если ему другое нужно, и заметил это Козырь, и подтянул к себе. К делам не подпускал, только к действиям, показывал пальчиком, кого и что именно с ним сделать, и устаканилось всё на этом, и тянулось много лет. И дел собственных Гриша не мутил, зачем вся эта морока, предприятия эти, торговые центры, пробовал раз, не вышло. Он тогда, во время первой и единственной планёрки, из себя чего-то вышел, разбил рожу директору и бухгалтерше, работяг отпинал, и разбежались все, в общем, не попёр у него бизнес, продавать пришлось.