Маэстро нахмурился. Знак рисовала Зоя. Её он привёл сюда единственный раз, с величайшими предосторожностями. Привести ещё раз, чтобы подновила?
Не хотелось вновь подставляться. Конечно, у Зои хорошие резоны быть с ним. Страх. Она боится смерти, боится посмертия. Когда они познакомились, Зоя была поражена. Смотрела на него, как на чудо. Чудо, но не от бога, а от его извечного конкурента.
Она видела призрака, который сохранял человеческий облик и полную осознанность уже дольше года. Она впервые увидела картину посмертия, которое её не пугало и даже казалось привлекательным.
Страх — лучший мотиватор. И всё-таки людям свойственно менять убеждения. Например, если их внезапно что-то напугает ещё больше. Или они вспомнят о долге, любви, вере, о какой-нибудь другой ерунде. И передумают.
Тимур?..
Этот парень по-прежнему оставался для Маэстро загадкой. Верить ему не хотелось. Но факт оставался фактом: Тимур раздобыл для Маэстро идеальную душу. И ведёт себя не так, будто старается любой ценой втереться в доверие. Чего стоила одна только его выходка в госпитале. Маэстро был готов его разорвать за эти слова, но вынужден был признать: он говорит с равным соперником.
Тимур чётко знает, чего хочет. Взять мироздание за глотку и получить ответы. Его ведёт не страх. Им управляет бунтарство. Злость на устоявшиеся правила, ненависть к требованию принимать на веру. Маэстро видел в Тимуре самого себя.
Ох, как ему не хотелось доверять такому, как он…
Ладно. Над этим всем ещё нужно будет подумать. До следующей ночи души никуда не денутся. Вон, лежат себе, спят. Блаженствуют. Чего им ещё нужно…
Маэстро опустился на пол и пошёл к выходу. Восстановил завесу, потратив часть своих сил — которые тут же возместились энергией призраков.
Он был слишком погружен в свои мысли и не заметил, что одна из душ не спит. Два внимательных глаза следили за тем, как он взлетел к потолку, повисел там пару минут и опустился. Эти глаза проводили Маэстро, когда он уходил, и вернулись к камню, на котором был изображён знак.
Спустя время, когда Маэстро, восстановив завесу, удалился окончательно, Анастасия Феликсовна попыталась вылезти из гамака. Без девчонки, которая придерживала гамак, ничего не получилось. Гамак закачался, и она в испуге вцепилась в него обеими руками. С пугающей яркостью представилось, как падает, ломает ноги. А скорая сюда не приедет, и придётся медленно-медленно умирать на полу от боли и истощения…
Так. Какой «умирать»?.. Какие ноги?.. Пигалица-соседка права, нет у неё больше ни ног, ни рук. Смерть, и та уже позади. А тот красавец, на гусара похожий, так уверенно говорил, что она может летать. Вдруг и правда?
Как летать, Анастасия Феликсовна не знала. Этому её в далёкие школьные годы на физкультуре не обучали, она понятия не имела, какие нужно напрягать мышцы. Но из того же далёкого детства вдруг пришло воспоминание, как летала во сне. Как захватывало дух от невероятного чувства лёгкости и свободы. Каким простым и естественным во сне казался этот процесс.
Воспоминание охватило её всю, и Анастасия Феликсовна взлетела. Просто, без всяких усилий приняла вертикальное положение между полом и потолком.
Усмехнулась. Ну, вот! Оказывается, всё ещё чему-то можно удивиться и обрадоваться. Может, и нет смысла вот так болтаться в гамаке, ожидая небытия? Может быть…
Она подняла взгляд вверх и как будто бы увидела что-то сквозь камень и толщу земли. Как будто бы сама начала светиться, внутри сделалось так легко, хорошо…
— Ну, — шёпотом прикрикнула на себя. — Не время. Обещалась помочь — помогай! Ишь, куда захотела, грымза старая! Сто лет ждала — и ещё подождёшь, не развалишься.
Свечение потухло, едва разгоревшись. Старушка подлетела к тому месту, где недавно парил Маэстро. Нашла взглядом знак, который гусар рисовал на полу. И, кивнув, вернулась в гамак. Закрыла глаза.
Теперь оставалось лишь дождаться.
Глава 23
Обычно, если ложусь поздно, будильник мне до лампочки. Даже в памяти не остаётся, как его отключаю. Вот и в этот раз я его отключил, прежде чем лечь. Но когда около пяти утра у меня над ухом заорал петух, я тоже заорал и вскочил. Сон выбило моментально.
Я смотрел на петуха. Петух, стоя на тумбочке, смотрел на меня.
— Бли-и-ин… — Я потёр лицо ладонями. — И тебе доброе утро.
Петух повторил свой задорный клич. Я же, натянув джинсы и сунув ноги в тапочки, схватил до странного безучастную птицу под мышку и вышел из номера.
В коридоре немедленно наткнулся на идущего от лифта обитателя соседнего люкса. Это был лысый худой мужчина в очках и сером деловом костюме, со спортивной сумкой через плечо. Он с удивлением окинул меня взглядом, задержав его на петухе.
— Доброе утро, — по устоявшейся привычке сказал я.
— Доброе утро…
— Вам случайно петуха в номер не приносили?
— Н-не знаю…
— Вы проверьте. Безобразие, на самом деле. Заказал яичницу на завтрак, а принесли петуха. Ладно бы курицу, ещё худо-бедно понятен юмор. Но петух⁈ Пойду, жалобу напишу.
Обалдевший мужчина вошёл в свой номер, сперва заглянув туда с опаской. А я подошёл к номеру Вана и постучал.
Ван открыл спустя минуту.
— Это что? — показал я ему петуха.
— Петух, — сказал Ван.
— Вижу, что не курица. Спрашиваю, на кой-ляд ты его приволок ко мне в номер, больной извращенец?
— Аллельгия, — невозмутимо сказал китаец и чихнул. — Уноси!
— В смысле, «уноси»? Вот, ты красавец, конечно!
— Залежь его. Нам нужна только кловь.
— Не буду я его резать. Он этого не заслужил.
— Но нам нужна кловь.
— Твоя нация, Ван, очень жестокими категориями мыслит. Посторожи пока.
Я сунул петуха не успевшему сгруппироваться Вану, и тот его схватил.
— Стой! Тимул, ты куда?
— В аптеку за шприцем.
— А-а-апчхи!
— Вот-вот, и я о том же.
* * *
Аптека находилась недалеко, в том же доме, что и цветочный салон. Проходя мимо салона, я приветственно помахал хозяйке. Нарине Рафаэлевна, любовно собирающая букет, ответила кивком. Кажется, в отношении меня сменила гнев на милость.
В аптеке я подошёл к прилавку.
— Будьте добры, от аллергии что-нибудь. И шприц.
С таблетками от аллергии вопрос решился быстро. Со шприцем внезапно возникли сложности.
— Какой вам шприц? Двойку, пятерку?
— Не знаю. Мне чтобы кровь взять. У петуха.
— У петуха? — изумилась девушка в красивом зеленом халате, стоящая за прилавком.
— Ну да. Петух у меня как-то странно себя ведет. Крыльями бьёт, орёт на весь квартал. В агрессию, впадает, в общем. Того гляди, на людей кидаться начнёт. Ну, в смысле, на меня. Я на пятнадцатом этаже живу, а петух на балконе. Когда орёт, слышно, соседи жалуются. Да и в принципе беспокоюсь, раньше он себя так не вёл. Нестандартное поведение, понимаете? Может, конечно, это у него гены проснулись, мне говорили, что предки по материнской линии в петушиных боях участвовали. А может, петушиное бешенство — тьфу-тьфу-тьфу, конечно.
— Петушиное бешенство? — окончательно офигела девушка.
— Угу. Не слышали?
— Нет.
— Ну, и слава богу. Мерзкая штука. Вы мне шприц продайте, пожалуйста.
— Если для птицы, то, наверное, двойка нужна, — пробормотала девушка. — А вы сами будете кровь брать?
— Ну да. А что? Думаете, не справлюсь?
По выражению лица девушки было ясно, что она в принципе не знает, что обо мне думать. То ли сочувствовать переживаниям за питомца, то ли в психиатричку звонить.
В итоге мне продали два шприца поменьше и два побольше, на всякий случай. И резиновый жгут.
С аптечным пакетиком в руках я вернулся в отель. Постучался к Вану.
Выглядел он не очень. Аллергия успела расцвести в полный рост. Глаза у Вана слезились, нос распух, а рот кривился.
— Апчхи! — приветствовал меня Ван.
Я вошел в комнату. Петуха нигде не увидел.
— Ты! Живодёр! Уже зарезал, что ли? Кровь собрал, останки уничтожил?
