Сталь и пепел (СИ) - Ворон Дмитрий

На следующее утро наш взвод выступил. Настроение было сосредоточенно-мрачным. Мы шли на ощупь, в неизвестность. Я шёл в середине колонны, но всё моё внимание было приковано к правому флангу, к густой стене леса. Я не видел его. Но чувствовал — лёгкое, постоянное присутствие, как тень от высокого облака.

Первая ночёвка в лесу прошла без происшествий. Мы устроили холодный лагерь, без костра. Я выбрал место для сна чуть в стороне, под низко нависшей елью. Сержант Коршун бросил на это оценивающий взгляд, но ничего не сказал.

Я только начал проваливаться в лёгкий солдатский сон, как почувствовал, как воздух рядом со мной сгустился и потеплел. Я открыл глаза.

Тень стоял на краю нашего лагеря, как изваяние ночи. Его появление было настолько бесшумным и внезапным, что даже Сова, дежуривший на периметре, вздрогнул и молниеносно натянул тетиву, но не выпустил стрелу — его выучка взяла верх над инстинктом.

Все замерли. Рогар медленно положил руку на рукоять топора. Крот замер, словно стараясь стать частью пня, на котором сидел. Коршун встал, его единственный глаз сузился до щёлочки, изучая незваного гостя.

Тень проигнорировал их. Он прошёл через лагерь тем же величавым, безразличным шагом, каким некогда вышел к камню с едой. Его сияющая шкура переливалась в лунном свете, рога отбрасывали странные, изломанные тени. Он подошёл прямо ко мне, обнюхал мои сапоги, потом, с глубоким, удовлетворённым вздохом, развернулся и улёгся вплотную ко мне, спиной к лагерю, лицом к лесу. Его крупная, тёплая туша была твёрдой, как скала, но от неё исходило глубокое, успокаивающее тепло. Он закрыл глаза. Дело было сделано.

В лагере повисло ошеломлённое молчание.

— Лирэн, — тихо, но чётко произнёс Коршун. — Объясни.

Все взгляды впились в меня.

— Это Тень, — сказал я просто, пожимая плечами. — Помните ту ночь с фалькенхарским дозором? Ту самую «случайность»? Это был он. Я… помог ему раньше. Вытащил из капкана. Теперь он… считает себя в долгу. Или что-то вроде того.

— Это магическое существо, — буркнул Сова, медленно ослабляя тетиву. Его глаза-ледянки изучали Тень с профессиональным интересом охотника. — Из легенд. Чёрный зверь с рогами тени. Говорят, они привязываются к спасителю раз и навсегда. До смерти.

— До чьей смерти? — хрипло спросил Рогар, не сводя рук с топора.

— До любой, — без эмоций ответил Сова.

Коршун долго смотрел на спящего (или делающего вид) зверя, потом на меня.

— Он под контролем?

— Он не под чьим-либо контролем, сержант. Он — сам по себе. Но он здесь. И, судя по прошлому опыту, на нашей стороне.

— И что он будет делать? — спросил Крот своим скрипучим голосом.

Вместо ответа Тень приоткрыл один золотой глаз, посмотрел прямо на Крота, и снова закрыл его. В воздухе, казалось, повисло высокомерное равнодушие: «Что буду делать? То, что сочту нужным, мелкий двуногий».

Коршун вздохнул, потер переносицу.

— Чёрт с тобой. Если он начнёт проявлять агрессию к нашим — это на твоей совести. И на твоей же шкуре.

— Понятно, сержант.

С этого момента Тень стал частью отряда. Немой, загадочной, но неоспоримой частью. Он не просил еды — на вторые сутки пути он исчез на несколько часов и вернулся, таща в зубах тушку молодого оленя, аккуратно умерщвлённого. Он бросил добычу к ногам Рогара, который от неожиданности отпрыгнул, а потом сел и смотрел, как мы разделываем тушу. Когда мясо начало жариться на, наконец-то, разведённом с разрешения Коршуна небольшом костре, Тень улёгся рядом и принял свою долю — крупный кусок мяса на кости, который я отложил для него. Он ел неторопливо, с достоинством, как дворянин за столом, игнорируя нашу возню.

Он шёл всегда либо далеко впереди, либо на фланге, исчезая и появляясь с той же лёгкостью, с какой меняется рисунок теней под ветром. Но его присутствие ощущалось постоянно. И не только мной.

Однажды Сова, вернувшись с разведки вперёд по курсу, подошёл ко мне.

— Твой… зверь. Он был там. На развилке. Сидел и смотрел на ту тропу, что ведёт к болоту. Когда я появился, он просто посмотрел на меня и ушёл в чащу. Но я проверил ту тропу — свежие следы фалькенхарского патруля. Он меня предупредил. Без звука.

Другой раз это был Крот. Он показал мне глубокую, чёткую царапину на коре дерева на уровне пояса — явно сделанную когтем. Рядом, на земле, лежала поломанная и примятая ветка с теми же маркировочными зарубками, что мы видели раньше. Тень не просто обнаружил след — он физически обозначил его для нас, для тех, кто понимает язык знаков.

Связь между нами крепла. Теперь образы приходили чаще и были сложнее. Я мог, сосредоточившись, передать ему мысленную карту с примерным маршрутом и точкой, которую нужно проверить. В ответ получал каскад ощущений: запах дыма (лагерь), вкус железа и страха (солдаты), чувство пустоты и разрушения (заброшенное жилище). Это был уникальный, невероятно эффективный канал разведки. Мы двигались не вслепую. Мы двигались, имея невидимого проводника, который читал лес как открытую книгу.

А вечером, у огня, Тень всегда возвращался и укладывался рядом. Его магическая, тёплая аура действовала как щит. Я заметил, что после таких ночей усталость была меньше, а внутренние ресурсы, та самая сила Эфира, восстанавливались быстрее. Он не просто защищал моё тело. Он каким-то образом стабилизировал ту самую энергию, которую я едва начал осознавать.

Когда до Штейнхагена оставалось меньше дня пути, я сидел, проверяя снаряжение. Тень лежал рядом, его золотые глаза были прикрыты. Вдруг в сознании возник не образ, а простой, ясный импульс, окрашенный цветом тревоги и запахом гари: Опасность. Там. Много. Спрятано.

Я поднял голову, встретившись с его взглядом. Он смотрел на меня серьёзно, понимающе.

— Понимаю, — тихо сказал я. — Завтра будет не прогулка.

Тень медленно кивнул, человеческим, слишком осознанным кивком. Потом положил голову на лапы, но его ухо оставалось повёрнутым в сторону деревни. Он уже был на работе. На страже. До конца. Как и было предсказано легендой. До смерти. Моей или его — пока было неизвестно. Но связь была поддельная. И теперь это было самым мощным оружием в нашем арсенале — беззвучное понимание между солдатом из иного мира и легендарным зверем этого.

Глава 37

Путь к Штейнхагену в последний день перехода превратился из движения в проникновение. Лес стал редеть, уступая место вырубкам, покосам, а потом и аккуратным, но пустым пашням. Тишина здесь была иного качества — не природной, а вымершей. Не пели птицы, не слышалось мычания скота, не доносился стук топоров. Воздух пах не навозом и дымом печей, а сырой землей, прелой соломой и чем-то еще — едва уловимым, горьковатым, как пепел.

Коршун дал знак остановиться в последней полосе леса перед открытым пространством. Отсюда, с пригорка, должна была быть видна деревня.

— Сова, Крот, вперед. Тихо. Только смотрим. Не лезь, — приказал сержант, его голос был глуше обычного.

Разведчики растворились в подлеске. Мы замерли в ожидании. Тень, который последние несколько часов шел буквально у меня за спиной, лег, слившись с корнями старой сосны. Его золотые глаза были прикрыты, но я чувствовал его внимание — острое, как отточенный клинок, направленное в сторону деревни. По нашей связи шла непрерывная, слабая вибрация: настороженность, чужая воля, скрытая угроза.

Минут через двадцать вернулся Крот, скользя между деревьями словно уж.

— Ни души на полях. Ни скота. Частокол цел, ворота закрыты. На одной из крыш — синий флаг с серебряным соколом. Фалькенхарский.

— Гарнизон? — коротко спросил Коршун.

— Не видно. Тишина мертвая. Но дым из труб идет. Не из всех. Три-четыре.

Сова появился бесшумно, словно вырастал из тени.

— На северной стороне, у речки, — его безэмоциональный голос звучал как приговор, — виселица. Пять тел. Недавно, дня два-три. Одежда — крестьянская. И… — он сделал едва заметную паузу, — на стене у ворот, на кольях, головы. Три. Две мужские, одна женская.