Стражи восемнадцати районов. Том 1 (СИ) - Крейн Антонина

А еще я надеялся, что к нам не нагрянет полиция, вызванная какими-нибудь старушками, подозревающими молодежь в плохом: ведь грибы, ярко-синие, уже были видны с улицы. А зрение старушек имеет волшебное свойство становиться острым, как у коршуна, в те моменты, когда они что-то подозревают.

Хотя… Я вдруг понял, что уже очень давно не видел тех самых пожилых сплетниц и сыщиц, почти хрестоматийных городских персонажей, что раньше сидели на скамейках у подъездов и перемывали всем косточки. Куда они делись? Неужели умерли, а новое поколение предпочитает иные развлечения – например, интернет?

Что если львиная доля анонимных и злобных троллей в сети – те самые старушки? Хм.

Я всерьез задумался над своей теорией (а еще над тем, что из городов вместе со старушками пропали воробьи – конспирологи, ваш выход!), когда Феликс, открыв дверь в парадную, вместе с ней открыл и новый уровень нашей беседы.

– Кстати, о магии, – сказал он, и что-то в его голосе заставило меня напрячься. – Мне нравится то, с каким энтузиазмом ты поглощаешь энциклопедии о магическом мире, да и на наших с тобой доморощенных занятиях по применению артефактов и зелий ты показываешь себя молодцом. Но тебе надо изучить кое-что еще.

– Собственный дар? – предположил я.

– Ох, это обязательно, – вздохнул Феликс. – Но тут я пока не нашел тебе учителя… Сейчас я имею в виду практическое колдовство. Настоящие заклинания – как те, которыми пользуюсь я.

Это действительно важно. Никаких возражений у меня не было, да и не могло быть.

Другое дело, что интуиция не подвела меня, когда я ожидал подвох. Потому что Феликс продолжил:

– Давай начнём прямо сейчас.

– Ночь же на дворе! – здраво возразил я.

– Самое колдовское время, – обрубил он.

Вот как-то так и получилось, что моя учеба заклинаниям началась весьма принудительным образом и сразу после похода в бар, ведь, по словам Рыбкина, полученная перед сном информация усваивается лучше всего.

Я не был уверен в этом. Но был уверен в другом: Феликс – садист.

Сейчас, днем, разбуженный им так же жестко, как прежде усаженный на чтение (ей-небо, он чуть ли не привязал меня к стулу, так сильно я сопротивлялся), я прошел в ванную, мрачно сунул зубную щетку в рот и посмотрел на себя в зеркало. На щеке осталась вмятина от книги. Глаза такие красные, будто я всю ночь кутил, а не пытался разобраться в формулах заклинаний.

По просьбе Феликса я полночи изучал книгу, представлявшую собой ксерокопию личного дневника одного карельского шамана. Рыбкин заявил, что шаман, несмотря на пугающую безграмотность («дарагой днивник», – писал он) был гением своего времени – и мне стоит взять его работы на заметку.

Читать было непросто. То, как шаман обращался с деепричастными оборотами, делало его в моих глазах полным извращенцем. Видимо, в какой-то момент мой мозг просто не выдержал этого ужаса и отключился – вот я и уснул лицом в стол.

Приведя себя в порядок, я пошел на кухню. Там Феликс, бодрый, как пчелка, уже скакал возле тостера, намазывая выскакивающие из того поджаренные кусочки хлеба соленым маслом – на финский манер. На плите стояла джезва с кофе, на карнизе курлыкали, явно сплетничая, голуби, а за столом, на моём любимом месте…

Сидел молодой мужчина в светло-голубой рубашке с коротким рукавом, заправленной в свободные бежевые брюки со стрелками. Ремень с пряжкой люксового бренда, маленький логотип на поло, дорогие ткани, легкий аромат парфюма, идеальная посадка (привет виле; она исказила моё восприятие одежды навсегда)… Все говорило о благополучии, уместном скорее в виде фото на обложках журналов про изысканные будни аристократов, нежели на нашей с Феликсом кухне, где еда в холодильнике может съесть тебя даже быстрее, чем ты ее.

Удивленный этим духом тихой роскоши (мне показалось, в воздухе даже запахло идеально подстриженными лужайками возле Виндзорского замка), я не сразу сфокусировался на лице гостя.

И только увидев его тонкие изящные черты и нечитаемый взгляд темно-синих глаз, а также – иссиня-черные волосы, собранные в короткий хвост, я узнал в чужаке Клугге.

Это удивило меня еще больше.

– Ты сейчас в нем дырку взглядом прожжешь, – хмыкнул Феликс. – Клуг, не бойся, он тебя не ненавидит и не укусит, он просто всегда так выглядит, когда нервничает или недоспал.– Феликс! – возмутился я. – Я тебе что, собака, чтобы обо мне так говорить?!

И тотчас смутился, потому что вспомнил, что собакой – или, точнее, псом, Черным Псом – в Небесных Чертогах называют как раз-таки Клугге.

Тот в ответ на нашу перепалку продолжал флегматично и молча пить кофе, аккуратно держа чашку.

– А теперь ешьте, проглоты! – гордо провозгласил мой напарник, ставя в центр стола тарелку с тостами и плюхаясь на свободный стол. – Женя, так как вокруг тебя уже чуть ли не порхают вопросительные знаки, я коротко объясню, что здесь делает незабвенный страж Центрального района. По сути, Клугге пришел попросить нас об услуге. Еще одной, – со значением добавил он, и Черный Пёс в ответ лишь устало и слегка раздраженно закатил глаза. Мол, какой же ты мелочный, Феликс.

Тот лишь беззастенчиво улыбнулся и подмигнул.

Я не знал, о чем речь, но Рыбкин уже как-то упоминал, что Клугге у него в долгу. Лезть в чужие отношения казалось мне невежливым, так что я никогда не просил рассказать мне детали.

– Дело в том, что сегодня ночью произошло убийство в заброшенном бассейне на Фурштатской улице. И Клуг полагает, что я могу быть полезным при расследовании, так как обстоятельства дела, скажем так, мне ближе, чем ему. Поэтому нас с тобой ждёт внеплановая детективная работа. А кое-кого, почему-то прямо сейчас игнорирующего мои великолепные, с заботой и старанием сделанные тосты… – Феликс со значением вскинул брови, но Клугге не пробрало: он так и сидел, не спеша есть. Зато я поспешил отдать дань кулинарным стараниям Рыбкина, – …Этого кое-кого ждёт морока с агрессивным полтергейстом Адмиралтейства, который с какой-то радости стал буянить в кабинетах высокопоставленных чиновников. Короче, меняемся районами на какое-то время. И домами, чтобы было удобнее добираться до места действия.– Нет! – Ответил Клугге так быстро, что я поразился.

Это было первое, что он сказал за сегодня.

– Домами – нет, – пояснил он.

Феликс разочарованно цокнул языком:

– Эх, а какая была попытка!... Чтобы ты знал, Женя, наш пёсик живёт в настоящем замке. Я бы не отказался провести там пару дней. – И он мечтательно зажмурился.

– Только в обмен на списание обоих долгов, – спокойно ответил Клугге.

Феликс задумался над ценой, но потом с сожалением вздохнул.

– Увы, это мне не подходит. Что ж, тогда как-нибудь в другой раз. Рано или поздно ты всё равно пустишь меня к себе. Надо просто набраться терпения.– И не надейся, – покачал головой Клугге. – Я не потерплю у себя хаос, а ты – его воплощение.– Сочту за комплимент.

По итогам совместного позднего завтрака я выяснил, что Клугге чем-то похож на хромированный чайник, поставленный на плиту. Долгое время холодный и молчаливый, он постепенно начинал отвечать на непрекращающуюся череду подколок от Феликса – пузырьки его реплик становились все быстрее и импульсивнее, а потом…

Бам. Феликс – с видимым удовольствием – довёл его, и он закипел.

Я тотчас поверил в те слухи, которые повествовали о том, как Клугге может отпинать кого-нибудь на небесном пиру так сильно, что тот провалится сквозь толщу облаков прямо на Невский проспект, или сделать такое метко-разоблачающее замечание, что человек сойдет с ума от стыда и угрызений совести.

От гнева разъяренного Клугге мы просто сбежали. Из собственного дома. Да.

– Я надеюсь, он там всё не разнесёт! – расхохотался Рыбкин, оказавшись в безопасности под прикрытием растущих у реки лип. У него на лбу буквально было написано легендарное: «Шалость удалась!».

По дороге на Фурштатскую улицу Феликс зашёл в какую-то пышечную и попросил там бумажный пакет, который затем вручил мне с просьбой дышать в него, если «поплохеет, когда мы приедем».