Проклятый Лекарь. Том 5 (СИ) - Молотов Виктор

— Операция прошла с осложнениями. Серьезными осложнениями.

Я обвел взглядом притихших дам:

— При извлечении осколка хирург повредил важнейший нерв. Спинномозговой нерв в области поясничного отдела позвоночника. Если точнее — нервус спиналис лумбалис, — так на латыни звучит «поясничный спинномозговой нерв». Пафосно и устрашающе. — Отвечающий за иннервацию нижних конечностей.

— Говорите по-человечески! — потребовала купеческая дочь.

— По-человечески? Хорошо. Барон парализован ниже пояса. Навсегда.

Несколько дам ахнули.

— Парализован? — переспросила графиня. — Но это же…

— Это значит, что он больше никогда не сможет ходить. Остаток жизни проведет в инвалидном кресле. Потребуется постоянный уход — кормление, мытье, смена белья, массажи для предотвращения пролежней.

— Пролежней? — не поняла фрейлина.

— Некроз мягких тканей от постоянного давления. Если парализованного человека не переворачивать каждые два часа, на коже образуются язвы. Глубокие, гноящиеся, с неприятным запахом.

Несколько дам поморщились.

— Но это еще не все, — продолжил я. — Паралич нижних конечностей часто сопровождается нарушением функций тазовых органов. Проще говоря — недержание мочи и кала.

— Фу! — воскликнула одна из сестер Веселовских. — Это отвратительно!

— Это медицинская реальность, — пожал я плечами. — Барону потребуются памперсы. Как младенцу.

Сестры Веселовские переглянулись.

— Я… мне нужно подумать, — сказала первая.

— И мне, — добавила вторая. — Это слишком… неожиданно.

— Конечно, — кивнул я. — Понимаю. Не каждая готова связать жизнь с инвалидом.

Они встали и быстро вышли, не прощаясь.

Две долой. Осталось восемь. Продолжаем отсев.

— Разумеется, — продолжил я, — инвалидность — это дорого. Очень дорого. Специальное кресло — сотни тысяч рублей. Сиделка — тысячи рублей в месяц. Лекарства от осложнений — еще пятьдесят. Массажист — тридцать. Врач для регулярных осмотров — двадцать.

— Двести тысяч рублей в месяц? — купеческая дочь быстро считала. — Это два миллиона четыреста тысяч в год!

— Минимум. А если начнутся серьезные осложнения — инфекции мочевыводящих путей, пневмония от застоя в легких, тромбозы от неподвижности — расходы удвоятся.

— Пять миллионов в год… — она продолжала считать. — За десять лет — пятьдесят миллионов. За тридцать — сто пятьдесят!

— А барон проживет тридцать лет в таком состоянии? — практично спросила баронесса.

— При хорошем уходе — возможно. Хотя средняя продолжительность жизни парализованных — десять-пятнадцать лет. Из-за осложнений.

— И все его состояние уйдет на лечение? — уточнила купеческая дочь.

— Все и еще придется занимать. Его состояния хватит на него одного лет на двадцать при экономном расходовании. И это единственное, что радует

— А потом?

— Потом — нищета. Богадельня. Или смерть от отсутствия ухода.

Купеческая дочь встала:

— Что ж, очень жаль барона. Искренне сочувствую. Но я не могу связать свою судьбу с… с банкротом. У меня репутация. И папенька не поймет.

Она направилась к двери, остановилась:

— Передайте барону, что я буду молиться за его здоровье. Это все, что я могу сделать.

Три долой. Молитвами паралич не вылечишь, но хоть совесть успокоит.

— Кстати, о деньгах, — продолжил я. — Есть еще одна проблема. Имение барона заложено в банке. Ежемесячный платеж — пятьсот рублей. С учетом расходов на лечение, он не сможет платить.

— И что будет? — спросила баронесса.

— Через год банк заберет имение за долги. Барон останется не только инвалидом и нищим, но и бездомным.

Баронесса фон Штейн встала:

— Без денег, без имения, без здоровья… Это уже не барон. Это никто. Пустое место.

Она подошла к двери, обернулась:

— Жаль. Он был красивым мужчиной. Был.

За ней вышли еще две дамы, имен которых я так и не запомнил.

Шесть долой. Осталось четыре. Переходим к деликатной части.

— Но финансы и инвалидность — это еще не самое страшное, — я понизил голос до интимного шепота.

Оставшиеся — графиня Воронцова, княжна Оболенская, статс-дама Курагина и фрейлина Волконская — подались вперед.

— Что может быть хуже? — спросила статс-дама.

— Повреждение спинного мозга затронуло не только двигательные функции. Пострадала также… интимная сфера.

— Что вы имеете в виду? — не поняла графиня.

— Я имею в виду, что барон теперь страдает от полной эректильной дисфункции. В народе это называют импотенцией.

— Импотенцией? — переспросила княжна.

— Неспособность к совершению полового акта. Член не встает. Совсем. Никогда.

Статс-дама Курагина резко встала:

— Мужчина, который не может исполнять супружеские обязанности — это не мужчина вовсе. Это евнух. А мне евнухи не нужны.

Она величественно направилась к выходу:

— Я слишком молода и не могу без платонической любви. Всего доброго.

Семь долой. Честная женщина — уважаю.

— А дети? — спросила фрейлина. — Он сможет иметь детей?

— Исключено. При таком повреждении нарушается не только эрекция, но и сперматогенез — процесс образования сперматозоидов. Даже если бы каким-то чудом эрекция произошла, семенная жидкость стерильна.

— Никаких наследников? — уточнила она.

— Никаких. Род Долгоруковых на нем прервется.

Фрейлина встала:

— Императрица никогда не одобрит брак без возможности произвести наследника. Дворянский род должен продолжаться. Это мой долг.

Она сделала реверанс:

— Передайте барону мои искренние соболезнования.

Восемь долой. Остались две самые упорные.

Я внимательно изучал оставшихся — графиню Воронцову и княжну Оболенскую. Они сидели друг напротив друга, не шевелясь, глядя мне в глаза.

Либо они действительно любят Долгорукова, либо у них есть очень веские скрытые мотивы.

— Что ж, дамы, — я сел на стул между ними. — Должен признать, я впечатлен. Ваши чувства к барону действительно глубоки, раз вы готовы связать свою жизнь с парализованным, нищим, импотентным инвалидом.

Графиня выпрямила спину:

— Доктор Пирогов, любовь не измеряется деньгами или физическими возможностями. Я люблю Мишу таким, какой он есть.

— Истинные чувства выше телесных немощей, — добавила княжна. — Я готова посвятить жизнь заботе о нем.

Трогательно. И похоже они обе действительно влюблены по уши.

— Прекрасно. Восхищаюсь вашей преданностью. Но есть проблема.

— Какая? — насторожилась графиня.

— Вас двое. А барон один. И в его состоянии любовный треугольник может стать фатальным. Стресс противопоказан парализованным — может случиться инсульт.

Дамы переглянулись.

— Что вы предлагаете? — спросила княжна.

— Вам придется договориться. Либо одна уступает другой, либо вы как-то делите обязанности по уходу.

— Делим⁈ — возмутилась графиня. — Я не собираюсь делить мужа!

— Я тоже! — поддержала княжна.

— Тогда решайте между собой. Но без драк. Барону нужен покой.

Они смотрели друг на друга долгим взглядом.

— Может, пусть он сам выберет? — предложила графиня.

— Пускай, — одобрил я. — Только не сразу. Для начала ему следует прийти в себя.

Посмотрим, как Долгоруков выкрутится.

Мы отправились в палату к барону.

Сам Долгоруков лежал на кровати, бледный как полотно. Последствия общего наркоза еще были заметны — расширенные зрачки, легкий тремор рук, периодическое помутнение взгляда.

Увидев нас, он попытался приподняться на локтях:

— Доктор Пирогов! Вы пришли!

Потом его взгляд упал на дам, и на лице отразился чистый, неподдельный ужас:

— Екатерина⁈ Александра⁈ Вы… вы обе здесь⁈ Вместе⁈

— Миша! — графиня бросилась к кровати. — Милый! Как ты?

— Мишенька! — княжна не отстала. — Родной!

Барон выглядел как кролик между двумя удавами:

— Ур-ра… — пробормотал он. — Вроде бы в порядке…

Бедняга совсем растерялся. Не ожидал такого поворота.