Архитектор Душ III (СИ) - Вольт Александр

Я кивнул собственным мыслям. Что ж, мотивация у нее была более чем достойная.

— Итак, — начал я, понизив голос, словно мы были не в морге, а в библиотеке. — Ты уже видела психею. Помнишь то ощущение?

Она кивнула.

— Оно пришло само. Просто… появилось.

— Верно. Потому что ты была в состоянии стресса, а вскрытое тело служило мощным катализатором. Сейчас условия другие. Тебе придется сделать это самой. Осознанно.

Я встал чуть сбоку, чтобы она могла сосредоточиться.

— Закрой глаза, — сказал я. — Не пытайся что-то увидеть. Просто слушай. Слушай себя. Свое дыхание. Биение своего сердца. Почувствуй, как воздух входит в легкие и выходит.

Она послушно закрыла глаза. Я видел, как подрагивают ее ресницы, как напряглось лицо. Она старалась.

— А теперь самое сложное, — продолжал я. — Попробуй «посмотреть» внутрь. Не глазами. Сознанием. Представь, что у тебя в мозгу есть… мышца, которую ты никогда не использовала, и тебе нужно ее напрячь. Это почти физическое усилие, направленное не наружу, а внутрь. Сфокусируйся. И попробуй напрячь ее.

Я наблюдал за ней. Она нахмурилась, ее губы сжались в тонкую линию. Девушка пыжилась, тужилась, словно пыталась сдвинуть с места тяжелый камень силой мысли. Прошла минута. Две. Ничего.

— У меня… у меня не получается! — выпалила она, распахнув глаза. — Я ничего не чувствую!

Детская, искренняя обида на весь мир, который не хотел подчиняться ее желанию. Я понимал ее — сам прошел через это. Ожидание чуда, которое не происходит по щелчку пальцев.

— Успокойся, — сказал я ровным, почти лекторским тоном. — Ни у кого не получается с первого раза. Это не волшебная палочка. Это навык. Как научиться играть на рояле или фехтовать. Требует времени и практики. Ты же видела психею, верно? В тот раз?

— Да! — она снова нахмурилась. — Но это было… само.

— Вот именно. Организм сам среагировал. А теперь тебе нужно научиться им управлять. Вскрывать сегодня мы никого не будем, чтобы добраться до катализатора поближе, поэтому пробуй и тренируйся так.

Я подошел и встал за ее спиной, положив руки ей на плечи. Она вздрогнула, но не отстранилась. Я чувствовал напряжение в ее мышцах.

— Давай еще раз. Закрой глаза. Дыши медленно, ровно. Забудь обо всем. Есть только ты. Твое тело. Твое дыхание.

Я говорил тихо, почти убаюкивающе. Мой голос, голос врача, привыкшего успокаивать пациентов, действовал. Я чувствовал, как постепенно расслабляются ее плечи.

— А теперь снова. Не пытайся пробить стену лбом. Не силой, а концентрацией действуй. Тонко, как будто настраиваешь старый радиоприемник. Ищешь нужную волну. Не спеши. Просто ищи.

Она снова сосредоточилась. На этот раз — без прежнего отчаянного напряжения. Алиса просто стояла, дышала и… искала. Я видел, как едва заметно подрагивают ее веки, как меняется выражение ее лица.

И вдруг она тихо, сдавленно ахнула.

— О… — вырвалось у нее почти шепотом. — Кажется… кажется, я вижу!

Я не стал ее торопить. Просто молча ждал, продолжая держать руки у нее на плечах, словно страхуя.

— Что ты видишь? — спросил я через минуту.

Она не открывала глаз.

— Души, — прошептала она, словно узрела божество. — Разные… серые… голубые… — она повернулась ко мне. — И твою вижу, Виктор, — ее голова мотнулась в сторону. — И Лидии! Но ваши значительно ярче, чем те, в камерах…

Она сделала это. Она «включила» зрение. Сама.

— Вот, — сказал я тихо, чувствуя укол профессиональной гордости, как хирург, чей студент только что успешно провел свою первую самостоятельную операцию. — Вот теперь начинается самое интересное. Но пока что «выключайся». Тебе нельзя долго так стоять и глазеть — расходуешь много своей энергии.

Она послушно закрыла глаза. Сделала глубокий, чуть дрожащий вдох, а затем медленный выдох. Я почувствовал, как напряжение, сковывавшее ее плечи, ушло. Она снова стала просто девушкой из плоти и крови, а не напряженным клубком воли.

— Молодец, — похвалил я ее, убирая руки. В моем голосе прозвучало искреннее одобрение. — Думаю, для первого урока достаточно.

— Нет! — она тут же распахнула глаза. — Я хочу… я хочу еще попробовать!

Я вскинул брови. Упертая, чертовски упертая девчонка. Это качество, которое я уважал в людях больше всего. Не талант, не ум, а именно это бычье упрямство, заставляющее идти вперед даже когда кажется, что сил уже не осталось.

Кажется, я только на этом чувстве и двигался последние… а сколько я уже тут времени? По ощущениям целую вечность.

— Хорошо, — сказал я после короткой паузы. — Но сперва отдышись. Я пока «посмотрю» на одного из наших «клиентов».

Лидия, все это время молча наблюдавшая за нами из своего угла, едва заметно вздохнула, но ничего не сказала.

Я подошел к одной из холодильных камер. Снова этот скрежет металла по металлу, шипение воздуха. Я выдвинул полку, расстегнул молнию на черном мешке, откинул плотную ткань.

Внутри лежал мужчина лет тридцати пяти. Лицо было спокойным, почти безмятежным, если не считать запекшейся крови в уголке рта. Но торс… Это было кровавое месиво. Множественные пулевые отверстия, темные, почти черные дыры в пропитанной кровью одежде. Кажется, это был тот самый, которого расстреляли у барной стойки.

Я «включил» зрение. Его психея, слабая, тускнеющая, была похожа на изорванную в клочья ткань. Она была пронизана десятками темных узелков, пульсирующих сгустков боли и предсмертного ужаса. И каждый — отпечаток пули, разорвавшей не только плоть, но и душу.

Мог ли я его спасти как Корнея? Мысль была холодной, отстраненной, почти академической. Я прикинул шансы. Нет, ноль. Абсолютный, неоспоримый ноль. У Корнея была одна рана, которую я отчаянно пытался залатать. Здесь же решето. Это все равно что пытаться вычерпать воду из тонущего корабля наперстком. Или вилкой. Бесполезно.

И как мне теперь посмотреть, что с ним случилось? У Улины был один узелок, как и у Сычева. А здесь десятки. К каждому прикасаться по отдельности? Я почувствовал, как по спине пробегает холодок. Каждое такое прикосновение — это погружение в чужую агонию. Пережить это один раз — тяжело, два — уже на грани. Но десятки раз подряд… Я не был уверен, что мой разум выдержит такое.

А что если прикоснуться ладонью ко всей области сразу? Не выискивать отдельные узелки, а воспринять всю картину целиком? Получить не отдельный кадр, а весь фильм, пусть и смонтированный в хаотичном порядке. Чего гадать? Сейчас и попробуем.

Я протянул свою энергетическую руку, мысленно формируя ее не в виде пальцев, а в виде широкой, почти бесформенной ладони. Осторожно, едва касаясь, я накрыл ею всю область груди, там, где концентрировались эти темные сгустки.

И волна чужих воспоминаний, густая и горячая, как кровь, накрыла меня с головой.

Глава 22

На этот раз это не были рваные, смазанные обрывки, как раньше. Картина была объемной, четкой, наполненной звуками, запахами, ощущениями. Словно я не просто смотрел чужое кино, а стал его главным героем, проживая последние мгновения его жизни с пугающей реалистичностью. Гримуар был прав — навык рос с каждой такой вылазкой в чужую память.

…Запах. Первое, что ударило в сознание. Запах старого дерева, дешевого табака и жареной рыбы. Не тот изысканный аромат, что царил в «Мышлен», а простой, честный, мужской запах, который бывает только в таких местах, где собираются люди, чья жизнь — это работа и риск. Таверна «Морской Волк» была не просто заброшенным кабаком. Она была их убежищем. Местом, где можно было сбросить с себя груз имперской формы и протоколов, перестать быть бойцами элитного ЧВК и снова стать просто мужиками.

Я сидел за столом, и мои руки — его руки — сжимали запотевшую кружку с пивом. Руки были сильными, покрытыми сетью старых шрамов и мозолей. Руки человека, который привык держать оружие.

— … и я ему говорю, Сальва, — густой бас, принадлежавший здоровяку напротив, которого, как я понял, звали Бык, — «Ты, сынок, сначала научись автомат от швабры отличать, а потом уже будешь мне про тактику боя в городских условиях рассказывать».