Демон Жадности. Книга 5 (СИ) - Розин Юрий

— Тебе предоставляется ограниченный доступ к технике, которую обычно изучают и отрабатывают только действующие комдивы и выше. Она позволяет значительно упростить начальное восприятие, поглощение и базовый контроль над мировой аурой. — Она произнесла это сухим, официальным тоном.

Вот это действительно было куда больше, чем я мог ожидать после провала с повышением. Прямой, легальный путь к силе. Искренняя, неожиданно глубокая благодарность сорвалась с моих губ прежде, чем я успел это обдумать или облечь в привычные ироничные рамки.

— Спасибо, комдив. Честно. Я это действительно ценю.

Шарона внимательно, почти пристально посмотрела на меня, оценивая мою искренность, затем ее лицо смягчилось, а в уголках единственного глаза заплясали знакомые озорные, почти бесовские огоньки.

— Можешь отдать мне этот долг сполна, когда станешь одиннадцатым полноправным комдивом этого корпуса, — сказала она, и в ее внезапно посерьезневшем голосе вновь зазвучали стальные, безжалостные нотки. — И тогда мы с тобой вместе наконец-то прижмем этого старого хорька ван Хорна и всю его прогнившую камарилью так, что они и пикнуть не успеют.

###

Следующие несколько дней я потратил, не вылезая из изолированного тренировочного зала, с головой погрузившись в освоение той странной техники, которую передала мне Шарона.

Она была до абсурда странной и контр-интуитивной. Никакого прямого роста чистой силы, никаких новых боевых эффектов или всплесков мощи. Ее суть заключалась в создании особого, тончайшего резонанса между собственной, привычной маной и мировой аурой.

Я учился направлять поток маны не прямо к цели, а по сложной, странной траектории, создавая из нее завихрения, которые, словно изощренные крючки, должны был зацепить и притянуть ничтожные, почти невесомые крупицы мировой ауры.

По сравнению с тем прямолинейным способом поглощения, что использовал я, это было мучительно сложно, а также невероятно затратно по концентрации. Я будто пытался с завязанными глазами и еще и левой рукой писать сложнейшие каллиграфические иероглифы, полагаясь лишь на мышечную память, которой пока что по сути не было.

Но я понимал, что у этой техники потенциал куда выше, чем у моего метода, который уже уперся в свой потолок, так что продолжал упорно тренироваться.

Десятки, сотни раз вихрь распадался, не успев сформироваться, или мана утекала по привычному прямому пути, игнорируя мои попытки ее закрутить. Но когда у меня наконец получилось, и я впервые не просто увидел, а физически ощутил, как мировая аура послушно, словно железные опилки за магнитом, следует за алым потоком моей маны, меня охватило настоящее, почти детское воодушевление.

С каждым новым успешным разом, с каждой крупицей мировой ауры, что удавалось поймать и удержать, я все больше поражался скрытой, дремавшей в этих крупицах мощи.

Они были иными, чем мана, фундаментальнее, древнее. Они не текли, а скорее присутствовали, почти нарушая локальные законы пространства своим весом. И привзгляде на них мне в голову пришла идея, очевидная и рискованная одновременно.

Если я не могу пока использовать свои утраченные татуировки, почему бы не попробовать усилить новые артефакты с помощью мировой ауры? Ведь я планировал и так прокачивать их до статуса квази-Предания, чтобы компенсировать потерю былого арсенала.

Первый эксперимент закончился мгновенно и оглушительно. Я выбрал пару новых, только что приобретенных «Прогулок», и попробовал по наитию вплести одну-единственную, тончайшую как паутина нить мировой ауры в их внутреннюю мана-матрицу.

В тот момент, когда мировая аура коснулась хрупкой структуры артефакта, та просто не выдержала. Раздался оглушительный хлопок, больше похожий на взрыв, и сапоги обратились в облако раскаленных осколков и едкого магического дыма.

Второй артефакт, пояс с усилением физической силы, прожил на три секунды дольше. Я был осторожнее, но и его внутреннее строение не выдержало чужеродной, подавляющей нагрузки и обратилось в расплавленный, дымящийся шлак.

Однако я не сдался. Проблема была очевидна — в грубой, прямой силе. Аура была подобна концентрированной кислоте, разъедающей хрупкие, отлаженные каналы обычных артефактов.

После тридцатого сломанного артефакта я понял, что мне нужно было не вплетать ее внутрь, а осторожно, слой за слоем, обволакивать ею существующую структуру, создавая внешнюю, защитно-усиливающую оболочку, не нарушающую внутреннюю целостность.

Я замедлил процесс до предела, сократил количество используемой мировой ауры до минимума, и все свое внимание сосредоточил на филигранной точности, на создании равномерного кокона из темной энергии вокруг ядра артефакта.

На семьдесят шестой раз это сработало. Артефакт начал постепенно, но устойчиво и без признаков распада, напитываться маной Предания.

К тому же вскоре открылся еще один бонус. На создание квази-Предания обычно уходилось несколько месяцев, но благодаря мировой ауре я теперь мог закончить меньше чем за один месяц.

Преисполненный энтузиазма я продолжил тренировки и улучшение артефактов, благо спать мне все еще было не нужно. А спустя пять дней на базу корпуса прибыла уже знакомая мне яхта Гильома.

###

Ночью, когда база погрузилась в сон, а в коридорах горел лишь тусклый аварийный свет, я скрытной тенью прокрался к закрытому причалу, где стояла изящный «Серебряный призрак». Охранники у трапа, два артефактора в форме маркизата Шейларона, завидев мою форму капитана Коалиции, лишь молча кивнули и пропустили меня без лишних вопросов.

Гильома я нашел в капитанской каюте — он сидел, явно уже ожидая меня, и его обычно безупречная осанка выдавала глухое, копившееся напряжение.

— Три месяца, Макс, — произнес он. Его голос был ровным, но в нем слышались недовольные, мягко говоря, нотки. — Три долгих, бесполезных месяца ты разгуливаешь здесь в своем собственном обличье, транжиря впустую мое время и мои ресурсы. Мои тренировки вынужденно заброшены, прогресс застыл, а я вынужден скрываться от СМИ и своих знакомых, любой из которых может оказаться шпионом, получившим деньги за выяснение моей настоящей стадии, пока ты…

— Пока я борюсь с дискриминацией, грозящей исключением моего батальона из состава корпуса, — спокойно, но с нажимом прервал я его, снимая мундир и перекидывая его через спинку стула. — Пока мой батальон выжимает из себя все соки на учениях, чтобы не быть растоптанными теми, кто считает нас деревенщиной, не достойной носить форму четвертого корпуса. Пока я заключаю вынужденное пари на честь и будущее всего моего подразделения с одним из самых влиятельных комдивов здесь и выполняю миссию по зачистке логова повстанцев, которая по всем законам логики и тактики должна закончиться нашим полным и безоговорочным уничтожением.

Я тяжело сел в кожаное кресло напротив, намеренно встречая его холодный, оценивающий взгляд.

— Это не оправдания, Гил. Это факты. Ты хотел бы, поменявшись со мной, вместо тренировок заниматься разрешением не просто каких-то светских ссор, а настоящих столкновений идеологий? Мне пришлось сжечь почти всю оставшуюся жизнь, чтобы поднять шестьсот человек до Хроники и выше, просто чтобы дать им шанс выжить здесь и не быть раздавленными. У меня не было ни дня, ни минуты передышки, чтобы сыграть в твою игру в двойников.

Гильом слушал, его лицо, поначалу искаженное раздражением, постепенно теряло напряженность, сменяясь пониманием и даже легким удивлением. Он медленно откинулся на спинку своего кресла, проводя рукой по лицу, словно смывая усталость и разочарование.

— Ладно, — тихо, почти устало выдохнул он. — Похоже, я действительно недооценил обстановку здесь. Смотрел на все свысока. Признаю и прошу прощения за свое раздражение. Но фундаментальный вопрос никуда не делся. Когда, Макс? Мне нужна сила. Та, что откроет мне дорогу к статусу высшего потенциала. А я тут простаиваю, как корабль на мели, тратя время на интриги и представительские обязанности.

Я усмехнулся, ощущая знакомый, почти пиратский прилив азарта и предвкушения сложной аферы.