Лекарь Империи 4 (СИ) - Лиманский Александр

— Целитель третьего класса Крылов имеет узкую хирургическую специализацию, — Киселев явно цитировал заранее подготовленный ответ. — Он будет гораздо полезнее здесь, в операционной. К тому же, это прямое, личное указание Анны Витальевны.

Крылов изобразил на лице легкое смущение:

— Я, конечно, готов идти куда угодно, служить общему делу, но если начальство решило, что я нужнее здесь…

Эта самодовольная ухмылка Крылова… Заранее готовые ответы Киселева…

Это не случайность. Это подстава. Крылов не смирился с утренним унижением. Он пошел жаловаться напрямую к Кобрук или Киселеву. И они решили показательно высечь Шаповалова, отомстить за его утреннюю дерзость.

— Это несправедливо! — взорвалась Борисова. — Я только что выиграла ваш конкурс! Я дала правильный диагноз!

— Конкурс отменяется, — Киселев был непреклонен. — И вынужден напомнить вам подмастерье Борисова, что вы здесь не начальник. И не советовал бы вам повышать голос. — нахмурился он, — или вы хотите проблем?

Алина слегка побледнела и помотала головой.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Киселев, — Все трое — марш в первичку. Крылов остается здесь. И Муравьев, — он кивнул в сторону ошарашенного Славика, — тоже может остаться и помогать в отделении. Раз уж все равно здесь.

Шаповалов побагровел от ярости.

— Логичнее было бы терапевта отправить в первичку, а не моих лучших ординаторов!

— Шаповалов! — Киселев развернулся к выходу. — Ты сам сегодня утром начал эту войну. Анна Витальевна в бешенстве. Сказала, чтоб всех твоих «хомяков» отправили в окопы первички в наказание за твое самоуправство. Раз уж Муравьев здесь, пусть хотя бы тебе поможет и реального опыта немного наберется. Он хороший лекарь. Я слышал, он очень хочет к тебе.

— Но!..

— Конец разговора! — отрезал Киселев уже из коридора. — Это ее приказ. Исполнять немедленно!

Кобрук стояла в дверях операционной, ее оценивающий взгляд скользил от напряженных лиц персонала к увеличенному изображению на мониторе. Некрасов мгновенно выпрямился, словно кадет на генеральском смотре.

— Все под полным контролем, Анна Витальевна! — громко, почти бравурно, заявил он, даже не оборачиваясь в ее сторону. — Простая, рутинная операция, почти закончили.

Ага, под контролем. Контролем твоего раздутого, убийственного эго.

— Молодежь у нас нынче нервная, паникует по пустякам, — продолжил Некрасов, демонстративно игнорируя мое предупреждение и унижая меня прямо перед лицом главврача. — Увидят белое пятнышко на мониторе и сразу кричат — караул, перфорация! А я вот сорок лет оперирую и знаю, когда есть реальная опасность, а когда нет!

Он с видом оскорбленного достоинства и непререкаемого авторитета повернулся к операционному полю.

— Сейчас я вам покажу, как надо работать по-настоящему!

— Не делай этого, старый дурак! — взвыл у меня в голове Фырк, подпрыгивая на моем плече. — Он же сейчас…

Некрасов сделал еще один проход электрокоагулятором. Движение было резким, самоуверенным и совершенно, катастрофически неправильным. Раскаленный кончик инструмента прошел точно по побелевшему, некротизированному участку.

Сначала раздался тихий, почти интимный звук — как будто кто-то аккуратно порвал лист влажной бумаги.

А потом на мониторе появилось то, чего я больше всего боялся увидеть. Из только что образовавшегося крошечного отверстия в стенке кишки начала вытекать мутная, зеленовато-коричневая, дурно пахнущая жидкость. Кишечное содержимое.

Стенка кишки, ослабленная термическим ожогом, под давлением инструмента разошлась дальше, как старая, гнилая ткань.

— Илья! — голос Артема был резким, как удар хлыста, вырывая всех из ступора. — Септический шок! Давление сто на шестьдесят… девяносто на пятьдесят… восемьдесят… Тахикардия до ста сорока!

Операционная медсестра испуганно ахнула, чуть не уронив лоток с инструментами. Некрасов застыл с коагулятором в руке, его глаза были пустыми. Кобрук, стоявшая в дверях, побледнела так, что стала похожа на собственную тень.

Вот и дооперировался.

Чистая, плановая операция за пять минут превратилась в экстренную, многочасовую борьбу с разлитым каловым перитонитом. Сепсис. Шок. И очень высокий шанс летального исхода.

Дверь захлопнулась.

Славик остался стоять посреди ординаторской в полном оцепенении, не в силах поверить в то, что только что произошло. Он провалил испытание, но выиграл войну, в которой даже не участвовал.

Когда тяжелая дверь за Киселевым захлопнулась, в ординаторской повисла такая густая, звенящая тишина, что, казалось, можно было услышать, как пылинки оседают на пол.

— Вот сука! — не сдержавшись, прошипела Борисова, и ее красивое лицо исказилось от бессильной ярости.

— Алина! — одернул ее Шаповалов, но без особого энтузиазма. Он и сам был взбешен до предела.

Славик стоял посреди комнаты, ошарашенный, оглушенный, не в силах поверить в произошедшее. Получается, его сокрушительный провал обернулся… немыслимой удачей?

Он остается в хирургии, а победители, те, кто только что смотрел на него свысока, отправляются в окопы первички? Что за?

Крылов, с невинным, почти ангельским видом, подошел к Шаповалову.

— Игорь Степанович, так когда мне приступать к своим обязанностям? И с кем я буду работать в паре?

Шаповалов медленно поднял на него тяжелый, полный презрения взгляд.

— Приступайте хоть сейчас, коллега. Идите к сестрам, они выдадут вам судно. У нас в четвертой палате лежит Зинаида Прохоровна, дама весьма требовательная. Она любит молодых и энергичных.

«В смысле — любит гонять до седьмого пота и унижать» — мгновенно расшифровал скрытый смысл Славик, вспоминая больничные байки о вредной старухе.

Крылов непонимающе моргнул.

— Игорь Степанович, кажется, вы не поняли. Я — хирург.

— О, я все прекрасно понял! — рявкнул Шаповалов, с грохотом бросая на стол толстую историю болезни. — Ты — стукач. А стукачей у нас не любят. Пациент Кадыров, палата пятьсот сорок восемь. Тяжелый послеоперационный панкреонекроз. Ваш. Лично. Докладывать мне о состоянии каждые два часа.

— А вы, — Шаповалов повернулся к своим ординаторам, — чего встали? Марш в первичку. И чтоб без разговоров!

Борисова, Величко и Фролов нехотя потянулись к выходу, как осужденные на каторгу.

— Это все ты виноват! — шипела Борисова, толкая Фролова в плечо. — Надо было спорить с Киселевым, а не сидеть засунув язык! Ты, бездарь!

— А я тут при чем? — огрызнулся тот, но в голосе его не было уверенности.

Славик смотрел им вслед и все еще не мог поверить в такой дикий, нелогичный, но такой желанный поворот судьбы. Вместо сокрушительного поражения — неожиданная, незаслуженная победа. Правда, он понимал, что она временная — ординаторы вернутся. Но пока…

— Муравьев! — окликнул его Шаповалов. — Чего стоишь, как истукан? Иди готовься к обходу со мной. Раз уж остался — будешь работать!

— Есть! — Славик вытянулся по струнке, чувствуя, как по телу разливается горячая волна восторга.

Выходя из ординаторской вслед за Шаповаловым, он услышал, как Крылов вполголоса, прикрывая трубку телефона ладонью, говорил кому-то:

— Да, все прошло по плану. Я в отделении… Да, буду докладывать как договаривались…

«Точно подстава,» — окончательно убедился Славик. — «Но кто за этим стоит? И, главное, зачем?»

Я молчал, уже просчитывая в голове следующие шаги: немедленная санация брюшной полости, ушивание дефекта, установка дренажей, массивная антибиотикотерапия… Времени на панику не было.

Некрасов замер с коагулятором в руке. Его взгляд, до этого полный самоуверенной ярости, теперь метался между изображением на мониторе и реальным операционным полем, словно он не мог поверить в то, что видит.

— Я… это… как же… — его всегда громкий, уверенный голос дрогнул, превратившись в жалкий, растерянный шепот. — Не может быть…