Знак Огня (СИ) - Сергеев Артем Федорович

Я отрицательно повертел головой, мол, нет, и лекция на бегу продолжилась.

— Так скусил я ей пальцы-то! — развеселился Никанор, — и морды лица половину тож! Какие ей теперь заклинания? Волшба какая? Говорю же — учёная она, не рождённая, тело человеческое у неё! У чернокнижников, к примеру, все зубы должны быть свои и на месте — не дай боги сшепелявишь во время читки! Понял теперь? Она не как ты, нет в её душе ничего свыше, собственное только!

— Понял, — выдохнул я в некотором облегчении, — ты молодец!

— А то ж! — горделиво отозвался Никанор, — медленные они! Учёные-то! У рождённых по-другому, в тех сила древняя, настоящая! Среди них даже добрые бывают, во как! А эти нет! Им обряды нужны! Заклинания! Руками чтоб водить и нашёптывать! Им людей мучить надо! У них только на амулеты и зелья вся надежда! И злобствуют они от этого! За это мы ей сейчас сердце-то и вырвем!

Ведьма услышала нас и рванулась исступлённо в сторону, пытаясь броситься в болото по левую руку, но я не дал, снова догнав её и направив куда надо, и завыла она во весь голос в злобе и ярости, прижав искалеченные руки в груди, как будто призывая помощь неведомую, я даже оглянулся, но продолжила свой бег, не такой прыткий, как раньше, спотыкаться она начала, взяла её усталость и отчаяние.

— На песке надо! — продолжил поучать меня Никанор, — у воды проточной! Чтобы не возник потом ведьмин круг! Знаешь, что такое? А, ну да! На камнях ещё можно! На соли! Озеро солёное высохшее — лучше всего! Моря-океана берег, тоже хорошо! А потом прожечь там всё до стекла, какое после молний на песке бывает! Видел такое?

Я кивнул, и Никанор заткнулся, потому что ведьма замедлила свой ход и начала выть просто исступлённо, во весь голос, и не замечала она уже когти мои, не пугали они её больше, а вот меня от её воя начало потряхивать.

— Почуяла кого-то! — определился Никанор, — на помощь призывает! Говорил я тебе, дураку, сжечь его надо было, сжечь! А не в лесу оставлять! На кровь свою понадеялся! А теперь вот что! Смотри теперь! И не приближайся к ней, орясина, укусит напоследок так, что костей не соберёшь!

Так уж получилось, что бежали мы всё равно по чуть угадываемым лесным тропинкам, и вывели эти тропинки нас прямо на землянку Григория. И кинулась ведьма туда, как будто почуяв что-то родное, и воодушевилась донельзя, и остановилась там, запрыгнув на разваленный сруб да выдав в небо ещё один протяжный, но уже торжествующий вой.

И я остановился тоже, потому что бросаться прямо сейчас на неё не хотелось, ведь всё моё доставшееся от тигры чутьё кричало мне, что подожди, что опасно, что вспомни, как она от тебя уворачивалась там, во дворе, не спеши, не спеши только, не надо, успеешь, и будь готов ко всему.

А в землянке между тем зашевелился лесной мусор и сквозь щели в наваленных брёвнах на поверхность, прямо к ведьме под ноги, длинной глистой выбрался Григорий, и был он не тем жалким и дрожащим умертвием, что обещало мне сидеть тихо и боялось смерти, нет, теперь эта тварь была полна решительности и сил, а злоба выплёскивалась из неё через край.

Я потянулся к собственной печати на нём, к своей крови, и наплевать мне уже было на собственные обещания, на глупую жалость к этой твари, заслужил ведь он свою бездну боли, но кровь моя была ко мне глуха, и я похолодел.

— А ты как думал? — раздражённо крикнул мне Никанор. — Чего один маг сделал, другой завсегда сломать может! Тем более ты, неумеха! Тем более она! Вот сейчас они нас вдвоём-то и распишут!

А ведьма тем временем лихо, одними обрубками своими, быстро сбросила с Григория всё то, что я оставил на нём, и выдала в небо ещё один, но уже победный, вой.

— Я беру поганого, — предупредил меня Никанор, — а ты её! И не жалей себя, Данила, то бой насмерть!

И я шагнул вперёд, отбрасывая все мысли, поздно думать уже, да и незачем, и мягко, кошачьими шажками двинулась мне навстречу ведьма, а ненависть в её глазах затмила её же боль, и напрягся Никанор, вот только Григорий, что был сейчас у ведьмы за спиной, вот он единственный почему-то замешкался.

Был он сейчас свободен от меня, и резко прибавил он в росте и силе, а сумерки, пусть и освещаемые огненными сполохами на моих руках, помогли ему, его это было время, и не чуял он ничего, кроме злобы, но странная то была злоба, не ко мне, не к всему живому, а к чему-то, чего я понять не смог.

И ещё он смотрел на меня безотрывно, но ничего в его глазах я не увидел, тьма и тьма, бессмысленная и страшная, нельзя в такое долго глядеть.

И я напрягся, и приготовился к самому худшему, а он взял и прыгнул на ведьму сзади, обхватив её своими длинными, как у жука-палочника, граблями, и вцепился ей в шею своей огромной пастью, и рухнули они вниз, в яму, да принялись метаться там как медведица и поймавший её капкан, разнося в клочья и так разрушенную уже землянку.

— Проклята! — рычал Григорий, а ведьма отвечала ему оглушительным визгом, — проклята будь! Небытия хочу! Небытия!

И тут же ведьминский вой прервался на самой высокой, от которой у меня заломило зубы, ноте, и затихло там всё, и не раздавалось оттуда больше ни звука, но мы с Никанором всё стояли и смотрели туда, не в силах побороть ступор.

— Ого! — дядька наконец отмер, сиганул на край торчащего над ямой бревна и с напористым любопытством уставился вниз, — да он же ей башку оторвал! Начисто! И сам сдох, гляди! Вот свезло так свезло!

— Ну да, — тихо согласился я с ним, стараясь очухаться, — день такой, наверное.

— Да не нам, дурья твоя башка! — скосился на меня Никанор, — а ему! Ушёл, ушёл же, гад, туда, куда и хотел! В небытиё! Рискнул, всем же рискнул! И получилось! А не должно было! Не по грехам ему такое! Не по заслугам!

— Ну, не нам судить, — устало сел на сухую корягу я, — что вышло, то и вышло. Он обещал мне тут тихо сидеть и думать о вечном — вот и надумал, видимо. Ладно, вот отдышусь, и командуй дальше. Жечь здесь всё будем?

— Нет! — затряс бородёнкой Никанор, — то есть да, но потом! А сейчас ты сердце у неё взять должен! У ведьмы-то! Ценный ингредиент! Мы его разделим на четыре части и под углами дома закопаем! Я тебя научу, как это делать и что говорить! А после спать спокойно будем, не сунется к нам никто из их племени на двор без разрешения, не смогут просто! Иди давай, нечего рассиживаться!

— Да подожди ты! — обомлел я, — как это — сердце?

— Да не бзди! — гаркнул на меня дядька, — посмотри — и всё поймёшь! Нет там уже человеческого, совсем нет!

Я медленно встал и подошёл к нему, а потом, борясь с рвотными позывами, заглянул вниз, но не понял ничего.

— Григорий твой помер полгода назад, — объяснил мне снисходительно Никанор, — а она, судя по останкам, уже лет сто как в долг жила. Просто время сейчас своё взяло, понимаешь? Истлело всё давно, пропало и высохло, огня только ждёт.

Я облегчённо кивнул, действительно, не было в яме уже ничего такого, ну, костей выбеленный ворох, спутанных волос клочья, мусор да листья. Разве что в одном углу, светя неярким, тёмно-рубиновым светом, лежало и слегка пульсировало что-то небольшое, с кулак размером.

— Бери, — подтолкнул меня Никанор, — да не бойся, не плоть это, а сила чистая. То есть грязная, конечно, ведьминская же, но сила, и нет там больше ничего другого!

Я осторожно спустился в яму, стараясь не дышать, не хотелось мне там дышать, и быстро, палочкой, выкатил сердце на середину, на чистое место.

— Руками бери! — наставил меня Никанор, — хозяином себя при этом назови, а потом мне отдай! Я сохраню, я умею, а ты ведь уронишь ещё!

И я сделал, как он велел, и на ощупь это напоминало холодное жидкое стекло, а когда я вслух назвал себя его хозяином, то попыталось оно сначала не услышать меня, пришлось настаивать, подействовала лишь угроза сжечь.

На этом моменте я и сам поморщился, потому что такие угрозы начинали входить в привычку, и не нравились они мне самому, но что поделать, если я могу пока только это.

— Вот оно и хорошо! — радовался Никанор, принимая сердце, — вот оно и ладно! Крепость теперь у нас будет вместо дома, чистый острог! Будем сидеть там крепко, сидеть и никого не бояться!