Куда приводят коты (СИ) - Фомин Олег Геннадьевич

Карри, наконец, меня заметила.

– Котик нагулялся, – прошептала тягуче и ласково.

Рука плавно взлетела ко мне, и вслед за кристаллами ногтей в воздухе рисуются пять изогнутых лент оранжевого света. Их концы быстро гаснут, но ладошка гладит мою спину, ногти оставляют надо мной новые сияющие полосы. Верчу головой, наблюдая за их танцем в дуэте с клубочками песка, и внутри просыпается игровой инстинкт, так и хочется подергать эту волшебную мишуру, словно бантик на ниточке.

Чувствую себя самым счастливым котом на планете!

Единственное, что смущает, – народ вокруг. Конечно, питаю симпатию к перемирцам, но в такой момент, когда Карри особенно прекрасна, хочется остаться с ней наедине.

Однако именно сейчас она является частью толпы, которая окружила пересохший фонтан. Коты и кошки, мужчины и женщины… Все держатся от фонтана на расстоянии. Дистанцию хранят и меж собой, сбиваясь в мелкие группки по двое-трое-четверо. Поэтому «толпа» сильно разрежена, больше подходит слово «собрание». Мы все в каком-то безымянном закоулке песчаного лабиринта, одном из сотен или даже тысяч…

Фонтан облеплен кошачьими силуэтами.

Парапет широкого бассейна заняли стражи Бальзамиры. В количестве семи штук. По крайней мере, смею думать, что это они. На некоторых я разглядел символ – крест с петлей. Среди них узнал белоснежную пышногривую фигуру Альхора, а на центральном столбе восседает над всеми, словно судья, Вуркис – дух Бальзамиры. Цепь его хвоста колышется, позвякивая колечками, на ременных шипах яркие отсветы, кроваво-красный знак стража на черной маске виден отчетливо даже издалека.

А под ним, в бассейне, на горке песка…

– Да чтоб тебя! – выругался я тихо.

Леон, собственной персоной.

В окружении, кажется, пяти сфинксов-телохранителей.

Там идет какое-то громогласное обсуждение. Я был увлечен Карри, а затем ошарашен тем, что Леон здесь, поэтому смысл слов начал улавливать не сразу.

– …не в восторге, и все же я считаю, – говорит стражница, – что изгнание Леона из Бальзамиры за проступки его сфинксов поведет за собой… недобрые последствия. Каждый кошачий сам по себе и за деяния остальных не отвечает. Так заведено испокон веков, и этот принцип должно чтить.

– «Его сфинксов», – процитировал другой страж. После чего заговорил: – Люция, даже твоя собственная формулировка «его сфинксов» ясно дает понять, что эти сфинксы уже не сами по себе.

– Не цепляйся к словам, Винил, – говорит Леон в свойственной ему елейной манере. – Я говорю «мои ребята», чтобы не говорить «ребята, которые солидарны со мной во мнении». Так просто короче. Все, что делают мои ребята, они делают по своей воле. Вот ты, Гарпун…

Черные линзы очков повернулись к одному из сфинксов.

– Скажи, я тебя к чему-то принуждал? – задал вопрос Леон.

– Нет, босс! Я делаю то, что хочется!

– А почему ты называешь меня боссом?

– Потому что мне так хочется!

Леон по-человечьи развел в стороны передние лапы, оглядев стражей.

– Вот видите!

Затем посмотрел на другую лысую фигурку рядом с собой.

– А ты, Барбара? Ты действуешь по своей инициативе?

– Конечно!

Главарь сфинксов чуть обернулся.

– Арнольд, Грация? Я вам когда-нибудь приказывал?

– Нет, шеф, – ответил мужской голос.

– Только просили, – добавил женский.

Леон обратился к сфинксу, который позади всех.

– А ты, э-э-э… извини, не помню имя…

– Все путем, мастер! – отвечает, судя по голосу, совсем еще юнец. – У меня его нет. У меня вообще ничего не было, пока вы меня не нашли! Я за вас любого на куски порву, мастер!

Леон запрыгнул на один из выступов фонтанного столба, развернулся к публике и вновь уселся. Вуркис, дух Бальзамиры, по-прежнему над ним, но теперь лидер сфинксов выше всех, кто на парапете бассейна и внутри него.

– Это еще вопрос, – говорит он, – у кого свобода выбора меньше. У моих ребят или… у вас, стражей? Если закон Бальзамиры нарушит, скажем, ваш друг или родич, вы поставите ему клеймо, потому что искренне этого хотите? Не-е-ет, потому что закон вынуждает!

– Да, мы служим закону, – говорит Альхор, – но по собственной воле!

– Вот и мои ребятки служат мне на сугубо добровольных началах. Никто не запрещает им в любой момент развернуться и уйти в закат. Но пока что они со мной. Ими движет желание отплатить мне за добро, которое я для них сделал.

Со стороны стражей и в толпе одна за другой загораются реплики:

– Ты манипулятор, Леон!

– В любом законе можно найти лазейки…

– Можешь обойти закон, но те, кто его стерегут, все прекрасно видят. Ты собрал вокруг себя стаю и возглавил ее.

– Твое место среди собак!

Коты и кошки продолжают спорить. Мнения разделились на два лагеря. Одни считают, что сфинксы в обители Сехмет обнаглели до крайней степени, и их вожака пора заклеймить и вышвырнуть из Бальзамиры, несмотря на то что сам Леон закон не преступает. Другие опасаются, что такой прецедент повлечет за собой смуту в кошачьем мире, ибо будет нарушен главный его постулат – кот за кота не в ответе. Если стражи это сделают, то перестанут быть теми, кто охраняет закон. И превратятся в тех, кто его устанавливает. Проще говоря, захватят власть. Сами станут Леонами.

Гляжу на все это, слушаю, и меня одолевают темные чувства. Мало того что после некоторых событий в одном арабском городе у меня не самые приятные ассоциации с фонтанами… так еще и Леон торчит здесь как ни в чем не бывало. В то время как его сфинксы гоняются за мной по всему свету, продыху от них нет! Если бы не Карри, меня бы давно сцапали. А тот, кто их натравил, преспокойно сидит сейчас передо мной, ведет философские беседы и делает вид, будто ничего не происходит! Порвать бы гада!

– О, а наш юный стиратель где-то здесь! – воскликнул Леон. – Чувствую на себе его взгляд! Ох, и сила его… с нашей последней встречи… ощутимо… выросла…

Леон начал задыхаться, лапы подкашиваются, он едва не сорвался со столба вниз, от плаща заструился дым.

О нет!

Я поспешил отвести глаза и зажмуриться.

За миг до этого успел заметить, как два сфинкса из свиты Леона прыгнули к нему на столб, уберечь от падения, а трое других хищно напряглись, зашипели, головы и хвосты начали вертеться, не понимая, откуда пришла опасность. Я и сейчас слышу, как шипят, готовы вступить в схватку, защитить босса…

Что же я наделал?!

Конечно, не хотел так поступать, по крайней мере – сознательно. Но стражи могут расценить как нападение. Более того, признать такой случай нападением они обязаны. При стольких-то свидетелях! Я только что, будучи в священном месте, где всякое насилие – табу, на глазах широкой аудитории чуть не сжег другого кота.

И теперь меня заклеймят!

Даймен, который я успел полюбить, главный приют всех кошачьих… будет закрыт для меня навсегда!

– …там стиратель…

– Стиратель!

– Где стиратель?

– Как такое возможно?!

– …вдруг он и нас тоже…

Сижу, стиснув веки, и хочется провалиться в перемир. Но если сейчас сбегу вот так, трусливо, без объяснений, то тем самым признаю вину. Лишь это и удерживает меня, заставляет терпеть шепот и возгласы, жалящие со всех сторон сквозь каменную кожу.

Я ощутил на себе две теплые ладони. Одна обняла сбоку, вторая легла на макушку.

«Тш-ш-ш-ш», – закрадывается в уши баюканье.

Напряжение в мышцах начало стремительно уходить, ладони, словно насосы, выкачивают энергетический яд, оставляя успокоение. Вдохи и выдохи становятся глубже, свободнее…

В какой-то момент я, наконец, решился открыть глаза, поднял голову.

И замер.

Сбоку от меня в паре сантиметров застыла черная кожа намордника, обрамленная заклепками и толстыми швами. С ее поверхности на меня плотоядно взирает багровый крест с петлей. Из глазниц же смотрит не угроза, а… ледяная вечность. Беспристрастная, равнодушная. Как погодное явление, как стихийное бедствие. И мне слышно, как эта стихия дышит. Громко, но в то же время спокойно, будто рокот морских волн. Нечто подобное я испытывал, когда был пленником человека-ящера. Помню, он одной рукой держал за горло над полом мою тигриную (на тот момент) тушу, словно она ничего не весила, а из черных глаз смотрела холодная вечность…