Стражи восемнадцати районов. Том 1 (СИ) - Крейн Антонина

– Я уверен, что это был верный выбор, – сказал я чуть погодя. – Мне… очень жаль, что такое случилось со Львом.

Феликс кивнул и, снова сев, задумчиво провёл рукой по могильному камню.

– И в остальном твоя история – жуткая, – отметил я. – Но я смотрю на тебя сейчас и, знаешь, горжусь тобой. Ты смог такое пережить, ох.

Я подумал, что мои слова звучат довольно криво.

– Это… не самое жуткое, – задумчиво и как-то неуверенно протянул Феликс. – Хотя я, признаться, боялся, что будет, если ты узнаешь о преступной части моей биографии.

– О том, что ты в подростковом возрасте был чуть ли не главным героем типичного young adult романа? – я вскинул брови. – Плохишом, от которого все вокруг кипятком писали?

Феликс рассмеялся так искренне, что я даже завис на минутку, глядя на то, как он закинул обклеенное пластырями лицо к небу.

– Ну, не переоценивай меня, – улыбнулся он наконец. – Я все-таки был не настолько популярен.

– Эй, я тебя вообще-то видел сегодня на арене. Там часть публики чуть от счастья башкой не двинулась, когда тебя объявили: а ведь десять лет прошло. Уверен, скажи я, что пришел с тобой, они бы либо порвали меня из зависти, либо попросили бы дать автограф.

– Женя, не надо хвалить то, что является грешной страницей в моей биографии! Я вообще планировал, чтобы ты об этом никогда не узнал! – застонал он.

– А зря. Даже будь ты плохим парнем до сих пор, я бы захотел стать твоим напарником, – сказал я. – Ходил бы за тобой всюду и учился, чему скажешь. Я теперь еще сильнее хочу с тобой сравняться, Феликс.

Он надолго замолчал, а потом медленно провёл здоровой рукой по лицу.

– М-да, – наконец выдохнул он. – Что-то у тебя не то с моральными ориентирами, Фортунов. Хотя… В то же время мне очень повезло с тем, какой у тебя позитивный взгляд на вещи, – тепло добавил он. – Да что там: мне вообще с тобой повезло. А сейчас… Ты не против, если я еще немного побуду здесь один?

Я смущенно пробормотал, что, конечно, не против, и пошел ждать Феликса к морю.

Сняв обувь и закатав брюки, я бродил по песчаному берегу и, рассеянно глядя на лунную дорожку на воде, обдумывал всё, что узнал сегодня.

Получается, дело не только в моём «грандиозном» даре. Феликс захотел работать со мной, потому что я – живое напоминание о его погибшем друге. Как к этому отнестись, я не знал.

Интересно, если бы Лев выжил, Феликс стал бы стражем? Или всю жизнь бы провел в мутных водах преступного мира? Кем бы он был? Как бы вёл себя? И что это, кстати, за мечта, которую упоминал и он, и Сигил?

Я задумался. Хотя я верил, что всё, рассказанное им о прошлом Истребителя Чудовищ, было правдой, я также осознавал, что Рыбкин поведал мне далеко не всё. Что-то еще чертовски важное крылось за его словами. В пазле не хватало огромных кусков. Но стоит ли мне спрашивать его об этом – или однажды он расскажет сам?

Я оглянулся на холм.

Сейчас там, возле надгробного камня и дерева, помимо Феликса находился еще один человек. Прищурившись, я разглядел Элизабет. Она тоже пришла с цветами – с букетом нарциссов. Они с Феликсом о чем-то говорили – но вроде бы спокойно, не на повышенных тонах. А потом он, помедлив, обнял ее – и Лиз не стала сопротивляться.

Я подумал, что это хороший знак. Будь я Львом, я бы точно не хотел, чтобы мои близкие люди ссорились над моей могилой. Наоборот – пусть мирятся. Пусть оставляют прошлое позади. Горе не реже разъединяет людей, чем объединяет, а ведь это чертовски плохо. Переживать его в одиночестве – будто набивать себе рот землей.

Какое-то время спустя Феликс попрощался с Элизабет, прикоснулся к надгробному камню и спустился ко мне.

– Пойдём домой? – предложил он, склонившись над водой и опуская в неё пальцы.

– Пойдём, – согласился я.

24. Утешение красотой. Арка призрачного корабля

Кто бы знал, как я люблю лето.

Почти неприлично люблю – особенно для такого мрачного парня, каким я кажусь снаружи. Когда яркое солнце на набережных чередуется с благодатной тенью под пышной листвой дубов; когда птицы поют особенно ликующе и громко; когда всюду пахнет свежестью цветов, а в стакане с кофе позвякивает лёд, моё сердце буквально пляшет – недалеко до инфаркта, и пальцы тянутся к клавишам, чтобы играть такую же живую, бесконечно живую музыку, как живо всё вокруг.

– Как же красиво, – выдохнул я, наверное, в трёхтысячный раз за утро, и Феликс посмотрел на меня со странным выражением лица. – Невыносимо. Мне почти плохо.

– Тебя точно не подменил никто из доппельгангеров, которых мы на прошлой неделе ловили на Большой Морской улице? – он протянул руку и коснулся моего лба тыльной стороной ладони, будто меряя температуру. – И на больного ты не похож. Удивительно.

Мне даже не хотелось ворчать в ответ.

– Что удивительного в том, что я чувствителен к прекрасному? – лишь мирно спросил я.

Мы сидели за одним из уличных столиков «Астории», прямо напротив Исаакиевского собора. Красный тент накрывал нас, как ракушка, а покрытые белым шоколадом пирожные, которые официантка эффектно принесла на блюде под металлическим колпаком, напоминали жемчужины.

Было раннее утро субботы. Перед собором уже гуляли туристы, за соседним столиком слышалась быстрая французская речь. Какая-то модная девушка совершала пробежку в сторону Невы, сопровождаемая таким же кудрявым, как она сама, мальтипу. Всё вокруг благоухало чистотой и благополучием, и за это всеохватывающее ощущение гармонии я особенно любил июнь.

Я мог бы прямо сейчас встать и пропеть осанну Всевышнему. Даже тяжелая бессонная ночь не сказывалась на моём превосходном настроении. Много часов подряд мы гонялись за гремлином, который поселился в «Астории». Вероятно, его по ошибке привез в чемодане кто-то из постояльцев. Хотя, может, и специально: ведь лучший способ избавиться от преследующего тебя гремлина – это подкинуть ему какую-то более интересную, захватывающую жертву, чем ты сам. А что может быть интереснее, чем гостиница, полная самых разных людей со всех уголков мира? Выбирай не хочу!..

Управляющий «Астории» в благодарность за помощь предложил угостить нас завтраком, и вот мы здесь.

То и дело я ловил любопытные взгляды прохожих. Думаю, мы могли выглядеть достаточно интригующе.

Феликс получил фингал от брошенного гремлином пресс-папье, и поэтому даже в тени сидел в крупных солнцезащитных очках. Такие любому придают ауру загадочности, а в случае красавчика-Феликса очки становятся почти катастрофой, могущей остановить движение на городских улицах.

Вкупе с золотыми волосами, нечеловеческим изяществом черт лица, привычным чокером и бело-бежевой гаммой одежды они превращают его в кинозвезду под прикрытием. Думаю, основной секрет заключается в том, что в этих очках не видно живой мимики и, скажем так, шального оптимизма Рыбкина. Они скрывают эти утешающие признаки «своего» парня и делают Феликса недосягаемым и таинственным – настоящей знаменитостью.

Наверное, я в своей черной одежде мог бы сойти за его телохранителя, не будь я столь угловат и худ. Может, они думают, что я его менеджер? Или юрист? Или… Я взял со стола и надел свои очки.

Или тоже звезда, да. Теперь мы в равных условиях.

Я загадочно улыбнулся официантке, принесшей нам чай, а она в ответ вздрогнула и опустила взгляд. Жаль. Наверное, решила, что я ей угрожаю.

– Ты прав, в этом нет ничего странного, – задумчиво проговорил Феликс, и я не сразу сообразил, что он отвечает на мой давно прозвучавший вопрос о прекрасном.

Видимо, он всерьёз задумался над ответом. Или просто засыпает и поэтому отчаянно тормозит.

– Чувство прекрасного свойственно всем людям – хотя у некоторых оно почти атрофировалось из-за беспорядочных потоков информации, которые они не хотят или не могут остановить. Однако то, что я наблюдаю в тебе – это не просто чувство, а талант снова и снова видеть прекрасное даже в уже знакомых вещах.

Он обвёл взглядом Исаакий. Прямо сейчас величественный образ собора запечатлевался в памяти по крайней мере трех десятках смартфонов, наведенных на него туристами.