Чем я занимался в следующие дни? — Пил по-черному, старался забыться…
Хорошая вещь алкоголь. Отвращение на минуту, а забыться можно на часы…
Вот бы всё начать с начала…
Не просто своровать и загубить чужую жизнь, а чтобы с нуля…
Пьяный и потрепанный, я бродил около детской площадки и услышав детский плач в колясочке, понял, что нужно…
Это и есть мой чистый лист…
— Какой интересный вариант… Проговорил Левиафан.
Решено!
Я извалялся в грязи, обосался, обосрался и весь такой вонючий и непрезентабельный — побрел к своей будущей мамочке с коляской…
Женщина не замечает меня…
Ребенок заплакал, увидев моё лицо.
Дети и животные вроде чувствуют демонов…
Но его смех оборвался, стоило нашим пальцам соприкоснуться. Теперь его душа в теле безутешного отца, а я… Я начинаю с чистого листа или… с обосранного подгузника…
Дальше вижу и слышу плохо…
У детей оказывается зрение расфокусировано…
А еще голова болит…
Похоже детский мозг не создан для взрослой личности…
Время спать…
* * *
Тем временем рядом…
Младенец во взрослом теле моментально упал на асфальт и зарыдал… Он еще не умел говорить, правильно двигать ногами и больше походил на алкаша с приступом эпилепсии.
Мать была в шоке!
Думала, что пьяный бомж напал на её ребенка и завизжала на всю улицу!
Невозможно заподозрить, что душа твоего ребенка запечаталась в теле мужчины, у которого по данным следствия милиции — дети отравились газом, а жена, не выдержав утраты — повесилась…
Муж официально сошел с ума и превратился в вегетативного человека…
Глава 24
Свобода без дома — это когда весь мир твоя комната, но ни одна дверь не откроется на встречу.
Свобода быть невидимым самая горькая из свобод. Я могу исчезнуть, и никто не спросит — Где ты?
Весь мой дом и пожитки помещаются в одну клеёнчатую сумку. Багаж может и легкий, но люди не видят, как тяжелы воспоминания…
Вся моя свобода измеряется шагами от вокзала — до помойки, от скамейки до подъезда. Иногда свобода — это не выбор, а приговор хуже тюремного. Единственное, чем бомж может распорядится — это угол, где тебя не прогонят.
Бомж — это человек, чьи сны давно истлели в кострах из газет. Он греет руки у чужих историй, но пламя не возвращает ему даже имени…
Моя жизнь — как старый поезд, который вечно сходит с рельсов.
Взлёты? — Да, тоже были. В денежном плане порой взлетал так высоко, что мог плевать на облака и ссать людям на головы.
Падения? — Разумеется. Чем выше поднялся — тем больнее падать… Разбивался вдребезги, пока осколки моей гордости не становились песком под ногами более достойных людей.
Женщины? — Их было много… Стройные, пышные, молодые и отчаянные. Но ни с одной так и не смог построить семью и завести детей.
Успешный бизнесмен не тот — кто заработал много денег и купил швейцарские часы, а тот — кому удалось к средним годам обрасти близкими людьми, надежными как швейцарские часы.
В этом плане я банкрот.
У меня нет никого, кого можно обнять и обменяться теплом, кроме теплотрассы. Любой приличный человек побрезгует пить со мной из одной бутылки. Моё последнее крушение закончилось бомжеванием и алкоголизмом.
Одиночество — это когда твоё “здравствуй” и “прощай” звучат одинаково.
Я пропил все до последнего метра жилплощади и табуретки, на которой стоял гроб моей матери перед похоронами.
Алкоголь выжег во мне последние остатки самоуважения, и я стал кушать с мусорки и ночевать где попало. Круг общения сузился — до таких же несостоявшихся по всем фронтам людей.
С одной стороны, хорошо — всё худшее в жизни, что могло случится — уже произошло и переживать не о чем. Остается только дожить пару заначенных лет, травится алкоголем и умереть никому не нужным и всеми забытым.
Смерть бомжей вообще явление социально незаметное.
Имен у нас нет, остались только клички, а из одежды — вонючие лохмотья. Мы мало походим на людей внешне и обезличиваемся. Промышляем работой в основном по ночам, когда другие люди спят.
Бомжевание — искусство исчезновения.
Днём нас шугают сторожа, подростки могут избить ради смеха, бабки крестятся как от прокаженных, а менты отворачиваются, будто мы уже мертвы.
Бомжу крайне нежелательно видеть обычную частную жизнь людей.
Мужчин — спешащих на работу, влюбленных парочек и матерей с детьми — это пример того, что мы упустили… а бомжу, в отличии от сопливого подростка, подхватывать депрессию смертельно опасно.
Если ты опустишь руки, то конец — ни жена, ни сын, ни государство о тебе не позаботятся.
К счастью, я один из немногих своих соплеменников, кто смог разглядеть хорошее там — где хорошего нет. Прозрел, как Диоген в бочке и даже заслужил симпатию ангела свободы Микаэля.
Он пришел в момент, когда я выл от боли.
Крылья из рваных газет, а голос хронически простуженный. Он объяснил, что облик ангела постоянно меняется в зависимости от мировоззрения носителя, а еще наградил меня нечеловеческой силой и воспаленным чувством свободы.
И как вишенка на торте — возможностью летать.
* * *
Сначала думал — это бред. Но ветер подхватил меня у мусорных баков, и я… взмыл. Город превратился в игрушечный: машины — муравьи, окна — пиксели.
Поначалу летел — как мусорный пакет, гонимый ветром, но освоился уже спустя четыре минуты…
Хоть лицензию пилота выдавай…
— Зачем так резко!? Орал я в небо, боясь, что земля деформирует тело при падении.
— Чтобы найти Рагуила. Ответил Микаэль — Я чувствую, он в бедственном положении. Он — ангел справедливости. Его породили те — кому не дали сделать выбор. Рагуил резал рабовладельцев, а я освобождал заключенных. Вместе мы были третьей силой — ни ангелами, ни демонами, но правдой между ними!
Ясно, так бы и сказал, что хочет другана выручить…
Я без страха сиганул с крыши и пролетал мимо окон с ужинавшими семьями и переплетенными парами влюблённых.
Их мир — клетка с центральным отоплением, а мой — ветер и горизонт!
* * *
Константин сокрушался…
Состояние ужасное…
Фауна, этот ублюдок в волчьей шкуре, убил бы меня…
От него пахнет силой, блохами и шерстью, а ручные псы — просто мутировавшие гончие из недр ада…
Я сидел на ржавой бочке, прижимая грязную тряпку к культе. Откушенные пальцы ныли фантомной болью.
Вениамин стоял передо мной, худой, бледный и голодный на вид. Его выцветшее пальто висело лоскутами, словно с покойника после похорон сняли… Большой силы от него не чувствуется и вообще — Что за видок бомжеватый?
— Ну я как бы… Собственно, бездомный и есть… Признался он…
Бомж стал подручным одного из ангелов… Вот это страсти, хоть книгу лирическую пиши…
Мужик неопределенного возраста начал расписывать мне историю своих похождений, но не ту — где он катился кубарем по социальной лестнице, а с момента контракта с Микаэлем.
Как выяснилось, у него такая же острая чуйка на мерзавцев…
Вот только — Ты не можешь довести дело до конца? Я подразумеваю убийство…
— Да, не могу… Рука не поднимается. Убийство — это тяжкий грех как ни крути, и убивая, человек обрекает свою душу на страдания. Только что он сказал нечто любопытное…
— То есть как это… на страдания… почему?
— После каждого убийства душа покрывается язвами и рано или поздно они дадут о себе знать… И почему я такое узнаю от бомжа, а не от собственного ангела!?
— Получается, моя душа обречена? Обратился уже к Рагуилу.
— Вовсе нет. Начал оправдываться он — Я по своей задумке чистильщик, и могу очищать грязные пятна. Решать судьбы людей меня уполномочил сам Господь Бог и такие же судимые мною люди. Как всё заморочено…
