Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

— Нет, Мастер, — наконец ответил он.

— Хотел куда-нибудь?

— В театральный.

— Служил?

— Нет, Мастер.

— Белый билет купили? — Захария хохотнул: то, что испускало из его трубки золотой дым, явно улучшало курильщику настроение. — Я тебя понял. Какие-то специфические навыки? Секции, кружки, клубы по интересам?

— У меня разряд по плаванию. Участвовал в городских соревнованиях.

— Какого города?

— Ярославля.

Колдун задумался.

— Я там бывал, — проговорил он задумчиво. — Правда, давно. Хорошее место. Ну, хорошо, разряд по плаванию, ещё чем-то похвастаешься?

— Так сразу ничего в голову и не приходит… — парень сосредоточенно вспоминал своё прошлое. — Учился в школе хорошо, принимал участие в олимпиадах… Драться умею.

— Это я уже заметил, — подтвердил Захария. — Удар поставлен. Не будь собой, решил бы, что ты его убьёшь.

Лестный комментарий от магистра вызвал у Макса плохо скрываемое удовлетворение. Он опустил взгляд, чтобы по глазам колдун не догадался, какую приятную вещь сказал, но скрывать от Захарии что-либо было примерно так же реализуемо, как шило в мешке утаивать. Авторитарные люди редко хвалили просто так — посему самолюбие такие вот умозаключения подпитывали вдвойне.

— Местный язык знаешь?

— Нет, Мастер.

— Плохо. Сколько ты здесь уже, говоришь? Неделю?

Максим кивнул.

— Тогда с первым заданием определились, — чародей слегка хлопнул ладонью по столу и полной грудью затянулся курительной смесью. — За мной.

Он бесшумно скользнул к лестнице. Максим с сумкой наперевес засеменил следом.

— Правило третье: в моей библиотеке ничего грязными руками не трогать, — вещал он, пока Максим непривычно медленно поднимался по лестнице следом: сложилось ощущение, что подобная физическая нагрузка для магистра очень тяжела, хотя на деле Захария медлил, чтобы объяснить важные вещи. — Книги и свитки возвращать на место, откуда взял. Даже если учебник лежал под стопкой тяжёлых изданий — ты их поднимаешь и кладёшь на законное место. Никакой грязи, никакой влаги, никакого членовредительства.

Магистр внезапно развернулся и, оказавшись на две ступеньки выше своего новоиспечённого ученика, с неприкрытой угрозой наклонился к его лицу.

— Предупреждаю один раз, — проклокотал он с уже знакомыми всполохами белых вспышек в глазах. — Если порвёшь или разломишь какую-нибудь обложку, если я увижу, что ты ешь над книгами или трогаешь их грязными руками, если увижу хоть капельку на странице — в пепел превращу и скурю в три подхода.

Вот это я понимаю — понятное внушение и доступная мотивация.

— Доступно объяснил?

— Да, Мастер, — для пущей убедительности Макс кивнул.

Ибо ну нафиг.

— Посмотрим.

Они поднялись на второй этаж особняка, почти полностью оборудованный под гигантскую библиотеку. Вдоль стен тянулись до самого потолка массивные шкафы из тяжёлого плотного дерева, уставленные книгами под завязку — некоторые полки прогибались под их весом. Стояли шкафы параллельно друг другу и посреди зала, их ряды тянулись по обе стороны от лестницы, и возникало ощущение, будто книг здесь больше, чем в библиотеке имени Ленина (хотя, конечно, на деле-то… впрочем, подождите, разве с улицы дом не выглядел поменьше?). Жилых комнат на этаже не наблюдалось — только небольшой диванчик справа от лестницы, видимо, для отдыха или для удобного чтения, и отставленный в дальний угол комод. Огромное пространство — и шутка ли! — весь этаж выделен только под книги! Привычный полумрак помещения не стал для Максима удивительным — судя по всему, колдун предпочитал обитать в прохладе и темноте.

Словно жизнь себе продлевает, — не без иронии подумал он.

— Слева крыло магии созидания, — будничным тоном продолжал вещать Захария и махнул рукой в указанную сторону. — Там всё, что касается магии жизни: первый сектор с физическим исцелением, второй — с ментальным. Если повернуть за угол — найдёшь всё по магии сотворения, дальние шкафы — по магии имитации жизни. Справа, — он ткнул кончиком трубки вправо. — Крыло магии разрушения. В первых двух шкафах магия физического разрушения, во вторых двух — магия ментального разрушения. По стенам — физическое и психическое насилие. Видишь металлические вставки на полках — не трогай и близко не подходи, это указатели на специфические воздействия, пригодные для пыток и дознаний. Испортишь что-нибудь из этих секций — будешь пеплом над Эпиркерком развеиваться, издания уникальные и стоят больше, чем ты целиком на долларовом рынке органов. За углом ритуалистика и магия призывов по левую сторону и артефакторика — по правую. Запомни как «Отче наш»: на втором этаже всегда должны быть зашторены и закрыты окна. Книги не любят влажность, не любят пыль, не любят солнечный свет. В этом мы с ними сходимся. Если испачкаются, будешь протирать каждую. Вручную. Их тут больше четырёх тысяч.

Слушая инструкции, Макс не мог не отметить, что в коллекционировании талмудов по магии разрушения его наставник преуспел гораздо больше. Логично предположить, что и владеет он этими знаниями куда искуснее.

— Практически все эти книги и свитки написаны на азракте, — продолжал объяснять Захария. — Это местный универсальный язык, основной для континента. Нечто среднее между земными латынью и ивритом, но с древней как мир грамматикой и уникальными особенностями. Забавное сочетание, я считаю, а главное — сложное с точки зрения логики. Чтобы овладеть хотя бы сотой частью всей информации, которая здесь присутствует, помимо хорошей памяти тебе потребуется в совершенстве азрактом овладеть — так что, пока не закончишь, поручений будет немного. За мной.

Они свернули влево, прошли вдоль веющих прохладой полок, зашли за угол — и перед Максом предстал небольшой прямоугольный угловой стол, обставленный со всех сторон стопками каких-то изданий. Они высились опасно сбалансированными столбами, загораживая рабочее пространство от остальной библиотеки, и у парня закономерно закрались подозрения, возможно ли вообще без ущерба просочиться между ними к стулу.

— Всё, что ты возьмёшь, необходимо класть на место… — повторил Захария. Подумав, он вдруг с усмешкой добавил: — Хотя нет, на всё, что в этих стопках, правило не распространяется. Из этого угла книги можешь оставлять где душе угодно, если потом найдёшь, конечно. Здесь преимущественно лингвистические справочники, словари и учебные пособия, где-то даже есть местный аналог букваря. Словом, не самые ценные экземпляры. Но, разумеется, правило «не жрать над страницами и не трогать их грязными руками» продолжает действовать. Испоганишь мне что-нибудь…

Макс кивнул. И даже успел спросить себя, не считается ли это за «перебить», но по лицу наставника понял: не считается.

— Что ж, увидим… В нижнем правом ящике стола найдёшь бумагу, я её сшил в тетради для удобства, в верхнем правом лежат писчие принадлежности: перья, чернила, тряпочки для промакивания — практикуй письменность. Ручек и карандашей в этом мире не придумали и вряд ли придумают, а то, что я с Земли забрал, брать нельзя — это мои личные вещи. И это четвёртое правило: ни в коем. Случае. Не трогать. Мои личные. Вещи. Вырву руки и заставлю отжиматься. Раз в сутки будешь предоставлять отчёт по проделанной работе. Так и быть, буду проверять… хотя вот мне делать-то нечего больше…

— Спасибо, Мастер, — искренне растянул губы в улыбке Максим. — Я понимаю, что буду для вас первое время обузой, но…

— Первое время? — колдун хохотнул. — Ты для меня до конца своих дней обузой будешь. Но спасибо и на том, что понимаешь, насколько мне всё это не нравится. Может, постараешься раздражать поменьше… Хотя о чём речь, боги, я на это даже надеяться не смею. За мной.

И снова они поднимались по ступенькам (которые, кстати, не издали ни скрипа, в настолько исправном состоянии магистр стремился поддерживать всё в своей жизни), на этот раз — смотреть место, где Макс, наверное, будет обитать. Сразу напротив лестницы на третьем этаже располагалась большая спальня с раскрытой настежь дверью: двухместная кровать, заправленная с военной кропотливостью, платяной шкаф и комод, зеркало во весь рост и небольшая дверь в правой стене — логично, что она вела в ванную. Ничего лишнего, только мебель первой необходимости и порядок. Колдун вёл довольно аскетичный образ жизни и только поспать любил в комфорте.