Родная земля (СИ) - Ступников Виктор

— Бежим! — скомандовал я.

Мы рванули вперед. Иван бежал первым, откидывая ветки. Глаша за ним, тяжело дыша. Я почти волоком тащил Машу, которая, не переставая, концентрировалась на удержании огненного коридора.

Из тумана по краям нашего тоннеля послышался шепот. Вначале тихий, потом громче. Десятки голосов, накладывающихся друг на друга, полных тоски и злобы. «Останьтесь…»,«Не уходите…», «Холодно…».

Из белой стены в проход потянулись бледные, расплывчатые руки. Я отмахивался кинжалом, рубя их под корень. Отсеченные конечности падали на землю и таяли, как снежинки на горячей сковороде.

Иван уже был у машины. Он дернул дверь, она была не заперта. Он распахнул ее.

— Быстрее!

— Садись, заводи! — крикнул я Ивану, вталкивая Машу на заднее сиденье.

Она почти потеряла сознание, ее силы были на исходе. Огненный шар погас. Туман сомкнулся за нами, поглотив вход в сарай. Но мы уже были внутри.

Иван вскочил на место водителя, ключ уже был в замке зажигания. Он повернул его. Стартер злорадно взвыл, мотор на секунду захлебнулся и, наконец, с рыком ожил.

— Пристегнись! — рявкнул Иван, включая передачу.

Я прыгнул на пассажирское сиденье рядом с ним. Глаша втиснулась сзади рядом с полубессознательной Машей.

Иван прибавил газу, и машина рванула вперед. Туман немедленно облепил лобовое стекло, пытаясь ослепить нас. Дворовые «обитатели», застигнутые врасплох, метались перед капотом. Раздался глухой удар, потом еще один. Мы что-то переехали. Машина подпрыгнула на кочках.

— Маш, свет! — крикнул я, оборачиваясь.

Сестра, собрав последние силы, подняла дрожащую руку. Маленький огонек, словно искра, ударил в лобовое стекло и растекся по нему тонкой пленкой. Стекло будто бы очистилось от тумана, создавая перед нами небольшой, но ясный обзор. За его пределами белая стена все так же бушевала.

— Держись за меня! — крикнул Иван, выворачивая руль и выезжая на дорогу.

Он вел машину почти вслепую, ориентируясь только на тот клочок асфальта, что освещали фары и сила Маши. Мы неслись сквозь белое забвение, и из этой белизны то и дело возникали фигуры. Они бросались на капот, бились о стекла, цеплялись за борта, но машина, тяжелая и мощная, сносила их с пути, оставляя позади лишь тихий хруст и расплывающиеся пятна.

Вдруг прямо перед нами из тумана возникла одна из них. Высокая, искаженная. Она не бросилась под колеса, а лишь подняла руку, словно приказывая остановиться.

Иван, не моргнув глазом, нажал на газ еще сильнее.

Фигура исчезла под колесами с отвратительным мягким звуком.

Мы мчались еще несколько минут, которые показались вечностью. Маша стонала на заднем сиденье, ее свет мерцал, готовый погаснуть. Иван сидел, вцепившись в руль, его костяшки побелели.

И вдруг… Свет фар уперся не в белую пелену, а в темноту. Туман резко оборвался, как будто его срезали ножом. Мы вырвались из него. Сзади осталась стена молочно-белого света, неподвижная и зловещая, а перед нами была обычная грязная дорога, мокрая от недавнего дождя, и темное, чистое небо с редкими звездами.

Иван резко затормозил. Машину занесло, и мы остановились посреди дороги. В салоне повисла тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием и ровным гудением мотора.

Я обернулся. Маша лежала, запрокинув голову, ее дыхание было ровным, она просто спала, обессиленная. Глаша смотрела в заднее стекло на ту самую стену тумана, которая теперь казалась просто далекой и странной полосой на фоне ночного пейзажа. Ее лицо было мокрым от слез, но она молчала.

Иван опустил голову на руль и несколько секунд просто так сидел, не двигаясь.

Потом он поднял голову, посмотрел на меня. В его глазах не было ни страха, ни паники. Была лишь усталая, каменная решимость. — Едем, ваше сиятельство? — его голос был хриплым.

— Едем, — кивнул я, глядя вперед, на темную дорогу, ведущую к Перевалу. — Теперь едем точно.

Иван кивнул, перевел взгляд на дорогу и снова тронулся. Машина плавно покатилась по мокрому асфальту, оставляя за спиной неподвижную, зловещую белую стену. Она медпенно уменьшалась в заднем стекле, пока не превратилась в тонкую светящуюся полоску на горизонте, а затем и вовсе исчезла за поворотом.

В салоне воцарилась тягостная тишина, нарушаемая лишь ровным гулом мотора да тяжелым дыханием Глаши. Она все еще смотрела в ту сторону, где остался ее дом, ее жизнь. Я не стал ее беспокоить. У каждого свои призраки.

Я проверял патроны в обойме, привычным движением руки вкладывая ее обратно в пистолет. Обычная сталь, обычный свинец. Против чего-то более серьезного этого будет мало, но против бледных тварей из тумана — вполне действенно. Кинжал, испачканный темной слизью, я вытер о тряпку.

— Как она? — тихо спросил я, не оборачиваясь.

— Спит, — так же тихо ответила Глаша. — Дышит ровно. Силы ее покинули.

— Восстановится. Она крепкая.

Мы ехали еще с полчаса, прежде чем Иван свернул на обочину рядом с одиноко стоявшей смотровой вышкой, оставшейся с лучших времен.

— Проверю подвеску, — коротко бросил он, вылезая из машины. — После той дороги и того, что мы по ним переехали… надо посмотреть.

Я кивнул и тоже вышел. Воздух был холодным, чистым и звонким после удушающей мглы. Пахло хвоей и мокрым камнем. Где-то далеко кричала ночная птица. Обычные звуки. Живые звуки.

Иван залез под машину, вооружившись фонарем. Я обошел вокруг, прикидывая ущерб. На бампере и дверях остались темные, влажные пятна, похожие на грязь, но пахнущие сладковатой гнилью. Несколько длинных, бледных царапин тянулись по краске.

Из-под машины послышалось негромкое руганство Ивана.

— Ваше сиятельство? Посмотрите-ка.

Я наклонился. Иван светил фонарем на внутреннюю часть колесной арки. Там, в самых потаенных уголках лепились комья влажной, темной земли. И не просто земли. В свете фонаря было видно, как они медленно, почти незаметно шевелятся, пытаясь просочиться глубже, в технические полости.

— Они… живые? — хрипло спросил Иван, и в его голосе впервые зазвучал неконтролируемый страх.

— Нет, — ответил я, хотя абсолютной уверенности не было. — Это не жизнь. Это эхо. Отпечаток. Они пытаются зацепиться, пробраться с нами. Выковыривай все. Дочиста.

Пока Иван, бормоча под нос, скребал и очищал арки, я поднялся на смотровую вышку. Старые деревянные ступени громко скрипели под ногами. Сверху открывался вид на долину и тот самый перевал, куда мы держали путь. Лес внизу был темным, непроглядным морем. И над этим морем, прямо над дорогой, которую нам предстояло проехать, висел тот самый туман. Не такой густой и всепоглощающий, как у Глаши, но все такой же неестественно-белый и неподвижный. Он стелился по склонам, заполняя низины, и медленно, неумолимо полз вниз, на дорогу.

Они ждали нас. Они знали, куда мы направляемся.

Спустившись вниз, я увидел, что Иван почти закончил с уборкой. Очищенная грязь лежала кучей на обочине и все еще слабо шевелилась, словно клубок червей.

— Сожги это, — приказал я.

Он не заставил себя ждать. Вспыхнула спичка, и через мгновение куча зашипела и затрещала, издавая тот же сладковато-гнилостный запах. Пламя было неестественно синим и жарким.

В этот момент из машины вышла Маша. Она выглядела бледной, но собранной. Ее глаза сразу же нашли туман на перевале.

— Они везде? — тихо спросила она.

— Везде, — ответил я. — Но мы его уже видели. Мы знаем, что это. И мы знаем, как с ним бороться.

Она кивнула, сжав кулаки.

— Я смогу жечь и дальше.

— Не сомневаюсь, — я положил руку ей на плечо и поцеловал в макушку. — Но береги силы. Впереди долгая дорога.

Глаша тоже вышла из машины. Она молча смотрела на горящую на обочине грязь, на синее пламя, которое не хотели гаснуть.

— Они никогда не отступят, да? — в ее голосе не было вопроса, лишь констатация горького факта.

— Нет, — честно ответил я. — Они будут ждать любого шанса. Все, что мы можем — не давать им этого шанса.

Иван потушил огонь, засыпав пепел землей.