Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

— Фу. Если бы ты знал, сколько раз в неделю я вынужден это выслушивать, ты бы пощадил меня и ограничился простым «Айгольд», но я тебя прощаю, — королевский сынок нырнул к Максиму и крепко пожал ему руку: вблизи не составляло труда рассмотреть, насколько зелёными и блестящими были у принца глаза. — Рад приветствовать в моём замке, уважаемый подмастерье. Ты свежеиспечённый Путник, верно? Я о тебе уже наслышан. Весь город только и делает, что перемывает вам с Арией косточки.

Юноша опешил от тёплого приветствия: хватило смелости только кивнуть и покоситься на наставника в поисках спасительной подсказки. Чародей наблюдал за их знакомством, скрестив на груди руки, и хмурился, наверняка всё ещё возмущенный наглым нарушением его физической неприкосновенности. Но молчал, хотя и торопился совсем недавно как можно скорее приступить к делу, вынудившему явиться ко двору.

— Молчаливый, скрытный, зажатый, неуверенный в себе, — сканируя пока не знакомую персону, Айгольд бегло осмотрел Максима с ног до головы, в особенности долго разглядывая что-то в чертах его лица. — Не гнушается презрения к окружающим и считает себя лучше других, самокритичный, горделивый… Забавно, вы довольно похожи. Только Ария отчаянный, как раненый волк, а ты, Максимус, похож больше на кролика, загнанного псами в угол.

— Не обращай внимания. Его Высочество увлекается художественной литературой и планирует стать писателем, когда вырастет, — в голосе магистра скользнула неприкрытая ирония. — Не разрушай его детскую мечту, подыграй.

— Прекрати выставлять меня в нелепом свете, я твой будущий король, как-никак, — принц даже не попытался изобразить оскорблённую мину.

— Да. И моя вечная головная боль.

Что бы между ними ни происходило, — решил Макс, наблюдая за обменом любезностями, — Мастер лукавил: они явно дружат.

— Так какими судьбами враждебно настроенного по отношению к моему папаше магистра Хаоса притащило в мой дворец? — принц улыбался безостановочно: быть может, настроение у него сегодня отменное, а может, и статус обязывает…

Ну, или он на каких-то стимуляторах. Интересно, в этом мире существуют наркотики?

— Я по отношению к Хэдгольду никакой враждебности в данный момент не испытываю, — помрачнел чародей. — А пришёл, потому что в городе появилась проблема, с которой должен разобраться Круг.

— Вот как? — улыбка королевича, никак не сочетающаяся с затронутой темой, растянулась уже до неприличных размеров. — И что, настолько серьёзная, что сам великий и могучий господин магистр Захария изволил почтить мою скромную обитель своим присутствием?

— Отнесись ответственно если не к факту моего появления, то хотя бы к благополучию подданных, — колдун отвернулся и прежним размеренным шагом двинулся к противоположному коридору, куда и держал путь до встречи с принцем. — И отпусти уже Максимуса, у него есть дела.

— Он всегда такой серьёзный, привыкай, — Айгольд хитро подмигнул и легонько подтолкнул парня в плечо следом за наставником. — Удачи с делами, Ария! Буду ждать здесь!

— Очень жаль, — усмехнувшись, кинул ему через плечо колдун и отвернулся уже окончательно.

Откровенно сказать, Максим не знал, как ему на это реагировать и как себя вести — никогда прежде ему не доводилось сталкиваться с подобными ситуациями. С одной стороны, это вообще не его дело, но с другой… С другой — его до чесотки сильно стала волновать правда. Вот прямо сейчас, а почему — не объяснил бы и под дулом пистолета.

Магистр производил какое угодно впечатление — в зависимости от настроения, как говорится, — но только не человека с нетрадиционной ориентацией. Нет, вернее, хотелось пару раз назвать его в сердцах тем ещё пидором за вполне конкретные действия — полёт из особняка спиной вперёд, например, или его молчаливое распоряжение Максима в камеру отправить. Вот только с предпочтениями в выборе партнёров это ничего общего не имело — как говорится, «пидор — это в первую очередь про характер». А так… Никаких жеманных движений, томных взглядов или классически взвивающегося голоска за колдуном замечено не было — уж Макс-то знал наверняка, он в чародейском доме и пожить успел, пусть и не долго, и в быту за Захарией понаблюдал… на всякий случай. Что до принца… Чёрт знает, в самом деле, но ни один, ни второй не были похожи на тех, кем их за глаза называли — вели себя, как обычные друзья, магистр позволял себе подтрунивать над молодым монархом вполне естественно. Почему тогда тот досмотрщик неприкрыто намекал?..

Макс никогда раньше не испытывал уважения к людям — особенно мужчинам, — предпочитающим иметь отношения с другими людьми своей половой принадлежности. И он, и его брат, и его друзья, и его город, и вся его страна в целом считали это мерзким и неправильным, хотя бы по той причине, что… да не важно. Это было просто недопустимо — в общем-то, он и сейчас был в этом убеждён. Кто-то аргументировал свою позицию нарушением биологических законов, кто-то — нарушением законов Божьих, кто-то — простым отвращением на физическом уровне, вызывающем тошноту и провоцирующем желание помыться. Но практически все, кто на этот счёт высказывался, весьма однозначно заявляли: это мерзко. И хотя Максим любопытства ради посматривал периодически видео для взрослых, где мужчины вообще участия не принимали… Одно дело — девушки. У них как-то всё… чище, что ли. И совсем другое — мужики.

Ни в его окружении, ни в окружении его окружения люди с такими «приколами» не встречались: может, отечество вытравливало из молодёжи намёки на альтернативные вкусы с воспитанием, может (но это вряд ли) его город находился в эпицентре аномальной зоны, где эти самые альтернативные вкусы не проявлялись в принципе. Максим тупо не знал, как с ними взаимодействовать, как разговаривать и стоит ли разговаривать вообще — собеседник же должен быть чем-то интересен как личность, а чем может быть интересен такой собеседник?

По телевизору и в интернете периодически мелькали видео и фотоматериалы ряженых клоунов, в одних труселях вышагивающих по улицам Европы с разноцветными флагами наперевес, и этот карнавал безумия вызывал только оторопь и гнев. Принять нечто подобное как данность, позволить этому стать нормой было для юноши немыслимо: эти люди не имели гордости, о которой кричали, не имели чести, за которую сражались, а лишь выставляли напоказ свою якобы уникальность, становясь для здравомыслящего большинства посмешищем. Уж с ними-то точно беседы беседовать не о чем. И пускай где-то очень глубоко внутри Макс допускал, что люди свободны делать всё, что им вздумается, и любить всех, кого хотят любить, он не менее искренне верил — делай это, пожалуйста, за закрытыми дверями и плотно занавешенными окнами, любезный.

А теперь, размышляя над тем, что его наставник, возможно (но только возможно, мне ещё ничего не известно наверняка, вряд ли стоит всерьёз воспринимать городские сплетни), сам… такой человек — по крайней мере, если верить слухам, — Макс вдруг понял одну очень заинтересовавшую его вещь. Вещь, захватившую его внимание настолько, что портреты королей с их строгими внимательными взглядами незаметно отошли на второй план.

Есть большая разница между тем, что показывают по телику, и тем, что происходит в реальной жизни.

Захария в любом случае не такой, как те демонстранты. Даже если это правда, даже если имеет место подобная «дружба» (на этом месте размышлений парня рефлекторно передёрнуло), всё это… не его дело. Можно ли перестать уважать колдуна только по этой причине? Может, конечно, и рискнул бы кто, но результат у этого неуважения будет отвратительный, а Макс не дурак — ему критически важно сохранить с горем пополам выстраданную должность. Да, конечно, если правда окажется жестокой, жить с ним под одной крышей будет… тревожно. Хотя, с другой стороны, разве сам Максим, любящий красивых девушек всем сердцем и душой, домогается до любой, кто оказался в радиусе поражения?

Столько историй было выслушано, как чародей убивал по приказу прежнего короля, столько рассказов о его безжалостности, жестокости и хладнокровии… Факт, что магистр — один из самых страшных убийц, которых когда-либо знал этот мир, если говорить откровенно, был гораздо более пугающим, чем пустой трёп стражников Эпиркерка. Личная жизнь «цепного пса Харта» — какой бы она ни оказалась — однозначно капля в море его чудовищной биографии. Можно сказать, несущественная мелочь. Руки Захарии в крови — и далеко не по локоть, душа настолько тяжёлая, что сограждане боятся его хуже врага, лицо омертвело от кошмаров, которым ему пришлось стать причиной или молчаливым свидетелем — это, чёрт возьми, страшный человек, не имевший ничего общего с фотками полуголых придурков из интернета.