Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Осязаемый свет вдруг задрожал, тряхнул его как следует, перевернул вверх головой, а стена — защитный барьер между непроницаемой тьмой — на миг прорвалась, и из пустоты внутрь его телепортационного коридора хлынул чёрный и вязкий туман, обжёгший лёгкие абсолютным нулём. Путешествие сквозь пространство длилось не более секунды, но для субъективного восприятия секунда растянулась в тысячу лет. И тогда Макс впервые осознал в полной мере, впервые на собственной шкуре прочувствовал, насколько сильным и острым может оказаться страх.

Панические атаки, случавшиеся с ним прежде, не шли с этим ощущением ни в какое сравнение.

Ослепительно сияющее солнце хлестнуло по глазам, ноги врезались в землю с такой силой, что не смогли удержать тела — Макс вывалился из космической бесконечности на светлую улицу и буквально нырнул лицом в мостовую. Острая боль во лбу от столкновения с камнем должна была отрезвить странника, но дрожь в теле не унималась. Весь его жизненный опыт схлопнулся подобно только что погибшей сверхновой, оставив лишь отголоски воспоминаний — то, что он только что испытал, что он только что видел, накрыло разум чистым ужасом. Коридор из магических потоков оказался чудовищно ненадёжным, падение в бездну, в невесомый и обезличенный космос было таким вероятным, таким… близким.

Хрен с ней, с тошнотой. Головокружение от вращения в невесомости и от столкновения с мостовой — ничто по сравнению с первобытным страхом, звериным и не поддающимся контролю. Дрожь в теле только усиливалась, пока Максим судорожно хватал воздух ртом, по щекам бежали обжигающе-горячие слёзы — и в них не было ни намёка на жалость к себе или слабость, это были слёзы доисторического животного, инстинктивные порывы тела избавиться от гормонов стресса всеми доступными способами. Он даже не подозревал, насколько невыносимо может перемениться состояние души за то мгновение, пока его несёт в другую часть города, не догадывался, насколько кошмарной окажется первая телепортация, даже не подозревал, что описанное в фэнтези действо на самом деле таит в себе столько опасности. Паника волокла назад, в недра бескрайней вселенной, он чувствовал, что чья-то невидимая сила тащит его обратно в пустоту, где даже схватиться не за что, где нет воздуха, чтобы им хрипеть, где нет голоса, чтобы им вопить о помощи, где нет ничего и никого…

Рука, мягко коснувшаяся плеча, в восприятии Макса приняла образ спасительного якоря, дотянувшегося едва ли не в последний момент. Наличием формы, веса, температуры и текстуры она силком вытянула парня из бесконечности, чёрной, как самая страшная тьма. И пусть от неё исходил всё тот же холод, до рвоты испугавший в портале, но это не был холод обезличенного Ничто, равнодушно взирающего на случайно залетевшую внутрь мошку из мрака необъятного… Хаоса. Мелкая дрожь сменилась крупной, сознание, забывшее о существовании гравитации, ещё парило где-то в стороне от тела, и только рука на плече не давала ему оторваться окончательно. Главное, что в мире вокруг осталось нечто, к чему можно прикоснуться и что может прикоснуться к тебе в ответ. Ориентир, за который можно зацепиться. Что-то, что не даст провалиться в бездну.

— Я, кажется, велел закрыть глаза, — тихо сказал Захария, и Максу почудилась в его голосе нотка… вины?

Зато не прозвучало ни упрёка, ни недовольства. Только спокойствие, присущее Захарии, и немного, совсем немного сочувствия. Этого оказалось достаточно.

— П-простите.

— То, что ты видел… — едва слышно шепнул колдун и решил не договаривать. Здесь и сказать-то толком нечего, не придумали ещё слов, чтобы описать это кошмарное ощущение, и не придумали слов, чтобы от этого фантома избавить. — Если будет необходимость поговорить об этом — скажи. Но сейчас нужно взять себя в руки. Много времени моё дело не займёт. Ты справишься. Встань.

Костлявая птичья пятерня мягко потянула Максима за загривок. Парень подчинился её воле и поднялся на ноги, всё ещё дрожа и дыша беспокойно и рвано, но стоило ледяным пальцам коснуться лба, как боль и страх отступили. Остановилась кровь, согревавшая кожу от портального озноба, ушла пульсация разодранных коленей, разбитых о камни, затянулись раны на оцарапанных ладонях. Сфокусировавшись на сосредоточенно-мрачном лице наставника, парень заметил, что его змеиные зрачки сузились в едва различимые щёлки, хотя обычно оставались широко раскрытыми и почти не отличались формой от человеческих, если не приглядываться. Возможно, они стягивались вот так, когда колдун применял особенно сильную магию? А может, всё дело в том, что обстоятельства вынудили его сконцентрироваться острее обычного.

По-прежнему недолюбливая солнечный свет, чародей надел на голову объёмный капюшон, полностью скрывший лицо. Теперь узнать Захарию можно было только по птичьему черепу и лёгким волнам холода, источаемого кожей даже сквозь плотную ткань парадной мантии.

— Идём, — ровно велел он и, поправив своё облачение, двинулся вперёд. — И… да. Так держать.

Максим огляделся, скорее, просто чтобы убедиться лишний раз, что разлом в пространстве, способный затянуть его в космос, заперт и в ближайшее время на горизонте не появится. Оставь колдун свой портал незакрытым и… кто знает, с какой скоростью и как далеко умчал бы сломя голову как можно дальше молодой Путник. Однако вместо портала увидел только красивую прямоугольную пешеходную площадь, посреди которой они материализовались из воздуха: дорога вымощена булыжником, камень подогнан один к другому; со всех сторон расставлены кадки с цветами; в центре — живописный фонтан со статуей широкоплечего статного мужчины: массивная нижняя челюсть, густые вихры волос, лихо сдвинутая чуть набок корона и меч, поднятый над головой; несколько фонарей, по ночам освещавшие ухоженные улочки, а сейчас потушенные, безжизненно сверкающие стальными столбами. Белоснежный мрамор искрился повсюду, куда хватало дотянуться взгляду. Всю площадь затопило выжигающим глаза светом солнца. И ни одного человека, праздно прогуливавшегося или занятого работой — только вооружённая стража.

Колдун кивком головы указал на мраморные ступени, ведущие к такому же белоснежному, как и всё остальное здесь, фасаду неприступного замка. Очевидно, им следовало сперва подняться к воротам с подъёмной герсой.

Архитектура серьёзного впечатления на Макса, впрочем, не произвела: наклонные стены, несколько величественных донжонов, рондели с многочисленными бойницами… Ничего примечательного. Только симпатичные островерхие башенки со светлыми крышами и отличали этот дворец от тысяч других таких же — на каждой из башенок красовалось по гигантскому циферблату: один показывал время, и парень в изумлении приоткрыл рот, будучи до этого абсолютно уверенным, что часов в этом мире ещё не изобрели; другой, с какими-то созвездиями, тоже обзавёлся стрелками, вот только стрелки эти (одна с солнцем, другая — с луной) явно имели какое-то отношение к сегодняшней дате. Лестница, ведущая к воротам, оказалась не только высоченная, но и широкая — настолько, что на ней без труда могло бы разместиться телег пять колесом к колесу. К счастью, ступеньки сделали редкими, длинными, и это, безусловно, не только вытягивало лестницу на многие метры, но и сильно облегчало посетителям подъём. Голубело прекрасное небо, тёплый и погожий денёк не предвещал ничего плохого, а Максу всё ещё было не по себе, когда он последовал за наставником наверх.

У ворот их уже ждали: двое стражников, но, в отличие от тех, кого довелось повстречать молодому Путнику в Эпфире или даже при въезде в Эпиркерк, этих никому и в голову не приходило вырядить в несуразные латы с птицей на груди. Да и лица безнадёжной тупостью не сквозили. Очевидно, караулившие вход в королевский замок люди принадлежали не к городским жандармам, а входили в число личной охраны правителя и относились к элите местных силовых структур — королевской гвардии. Двое мускулистых мужчин с загоревшими суровыми лицами, с мечами на поясах, в полном военном доспехе и в плащах за спиной отвесили Захарии глубокий поклон, не стесняясь скрежета металлических сочленений, и даже не попытались его досмотреть. А вот на Максима поглядели весьма красноречиво: грозно и пристально, как на прокажённого, посмевшего рискнуть здоровьем и подойти вплотную к чумным докторам.