Навола - Бачигалупи Паоло

— Ты... ты прекрасна.

Она шагнула ко мне.

— Ты действительно хочешь, чтобы я досталась ему?

Она убрала волосы назад. Глубокий вырез открывал впадину ее горла, верхнюю часть грудей. Платье обхватывало талию. Обволакивало бедра. Она выглядела как королева. Челия сделала еще шаг ко мне.

— Ты действительно хочешь, чтобы я легла с ним? Чтобы пошла в его постель?

— Челия...

Еще шаг.

— Он будет хорошим мужем...

Она приложила пальцы к моим губам.

— Я не хочу его.

— Сестра...

— Брат, — прошептала она.

Ее губы были рядом, поднятые, ищущие. Зовущие. Сила ее платья была как наркотик. Оно распалило мои чувства сильнее, чем ночная сорочка. Мягкость ткани, образ женщины, убранной для другого мужчины.

Я пытался обуздать себя, но теперь чувствовал ее еще сильнее, чем прежде. Чувствовал тишину комнаты. Наше уединение.

— Давико?

Она протянула руку, чтобы погладить меня по щеке. Я закрыл глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом, но не смог не отдаться ее прикосновению, не смог не положить руку ей на талию, не привлечь ее ближе. Не почувствовать под жемчугом и каменьями ее саму — и ее ускорившееся дыхание.

Челия...

Ее губы нашли мои.

Как описать первый поцелуй любви? Трепет ужаса и радости оттого, что кто-то другой желает тебя? Один поцелуй перешел в два. Два стали множеством. Лихорадочным, безумным от желания. Мы целовали губы, щеки, лоб и горло друг друга, словно желали заглотить целиком. Она шептала мне в ухо, и наше объятие уже не было объятием брата и сестры.

— Пожалуйста, — шептала она, — прошу, не отдавай меня ему... не дав познать тебя.

Я чувствовал, как колотится мое сердце. Слышал, как шумит в ушах кровь. Мои руки... Я дрожал, я трясся, словно в припадке, но это было желание, желание столь мощное, что оно грозило захлестнуть меня. Я не мог сжать ее достаточно крепко. Не мог притянуть к себе достаточно близко.

Широко распахнутые глаза Челии были алчущими, ее дыхание — быстрым и жарким, и внезапно мне показалось, будто прорвало плотину. Мы набросились друг на друга, изголодавшиеся, полные животной страсти. Я возился с ее платьем, тянул его, дергал вышитые петельки корсажа, а она помогала мне, и мы оба отчаянно задыхались. Наши губы вновь нашли друг друга. Поцелуй. Ее губы такие мягкие. Ее дыхание такое сладкое. Что за интимное ощущение — два соприкасающихся языка. Пробующих на вкус, целующих, сплетающихся, сосущих. Я не мог ею насытиться. Я целовал ее губы, шею, плечи...

Корсаж распахнулся. Она вцепилась в меня, притягивая мою голову ниже, к своим обнаженным грудям. Я нашел затвердевшие соски, облизал, услышал, как она ахнула. И Челия еще крепче притянула меня к груди, призывая сосать и ласкать, покусывать, лизать, поглощать ее... А потом вновь потащила меня вверх, чтобы еще раз встретиться со мной взглядом, и мы увидели в глазах друг друга лишь отраженное вожделение.

Наши руки рвали одежду друг друга. Я нащупал ее шнуровки, тянул и выдергивал их, распахивая платье, а она в это время возилась со шнуровкой моих брюк, а потом наша одежда упала на пол, и мы остались обнаженными, задыхаясь, соприкасаясь кожей, которая была живой. Ее ладонь обхватила мой член, и я содрогался от наслаждения, пока она играла на мне пальцами, пронзая мое тело молниями ощущений. Она опустилась передо мной на колени. Кинула вверх лукавый взгляд — и набросилась на меня, облизывая, обсасывая, заглатывая мой член и мою душу, совсем как на картинах Адиво, изображавших фат, которые ублажали Калибу. Я словно вознесся на небеса.

Чувствовать ее руки на моем члене... Ее губы, такие мягкие и влажные; язык ласкает меня. При этом она мяукала, едва ли не стонала от страсти, а потом вновь вскочила, с губами, мокрыми от ее собственной слюны и моей сущности, и мы снова принялись целоваться.

Мы вместе рухнули на постель. Я раздвинул ее бедра и нырнул между ними, жадный, изголодавшийся, отчаянно желающий попробовать ее на вкус, как она попробовала меня, познать ее, найти ее сущность. Я был как как зверь, и вдруг подумал, что понимаю рисунки в отцовской библиотеке лучше, чем прежде, потому что мы уже не мужчина и женщина, а животные — най, демоны наслаждения. Мы были воплощением похоти.

Я лизал, я пробовал, я вгонял язык глубоко в ее тело. Я любил ее запах, ее вкус, скользкость ее влагалища на языке; я хотел пожрать ее целиком; я не мог насытиться ею. Я пировал ее телом. Она вцепилась пальцами мне в волосы, призывая меня продолжать, а потом с силой притянула мой рот к себе и застонала. Складки ее влагалища раскрылись, будто цветок, а я был пчелой, отчаянно жаждавшей нектара. Я отыскал ее клитор, жесткий бугорок женского наслаждения, и принялся работать языком. Целовать его. Лизать. Преклоняться перед ним, пока она стонала и прижимала меня все крепче. Ее бедра сомкнулись вокруг меня. Была только она. Только это мгновение. Я скользнул в нее пальцами, нажимая на эту влажную гладкость. Ее бедра раскрылись. Она выгнулась...

— О! — вскрикнула Челия.

Ее бедра вскинулись, жадные, алчущие, принимающие мои пальцы, трущиеся о них, а потом я оказался на ней, и она направила мой член между своих бедер. Мы оба задыхались, оба были в упоении. Мой член был тверже железа. Он стал клинком, и я не мог думать; мной владело лишь жгучее желание отыскать для него ножны.

От ощущения ее плоти у меня закружилась голова, словно я выпил бочку вина. Я был опьянен ею, ее телом, и ее глаза тоже были опьянены мной, широко распахнутые, голодные. Она начала заталкивать меня в себя, направлять в свои влажные, скользкие складки. Ее пальцы впились мне в ягодицы. Глядя ей в глаза, я входил в нее дюйм за дюймом. Казалось, меня засасывает.

— Ай, — выдохнула она. — Ай. Да! Так. Да! — Затягивая меня все глубже.

Я почувствовал сопротивление. Понял, что это ее девственная плева, и помедлил. Я слышал, что для женщины первый раз не такой, как для мужчины. Я не хотел, чтобы она испытывала...

Со стоном она сильнее притянула меня к себе, внезапно сопротивление исчезло, и я оказался глубоко в ней. Мы оба смотрели друга на друга во все глаза. Мы слились. Полностью слились. Я перестал дышать. Она была прекрасна.

— Медленно, — прошептала она. — Медленно.

Я с трудом сдерживался. Я уже чувствовал, как нарастает давление семени, но не хотел, чтобы это кончалось. Я боролся, чтобы не утратить контроль над собой. Не двигался, ощущая наши прижатые друг к другу скользкие тела. Я смотрел в ее глаза, потрясенный глубиной чувства, которое видел в них: изумления, желания и любви.

Она притянула меня к себе, и мы нежно поцеловались.

Когда мои друзья рассказывали об акте любви, об этом они не говорили. Мы снова поцеловались, а потом она принялась целовать мои щеки, веки, лоб, а я старался не шевелиться внутри нее. Потом ее руки добрались до моих боков, обхватили мои ягодицы. Она притянула меня ближе, глубже.

— Я...

— Ш-ш-ш... Медленно.

Кризис миновал. Мы держали друг друга, двигаясь как одно целое, сплетясь алчущими телами. Теперь слишком поздно, дело сделано, мы стали одним, слились с нежностью, какую Скуро испытывал к Эростейе, со страстью, какую Калиба испытывал к своим фатам. Мы любовь и похоть, мы разные люди — и единое целое, создание страсти, одно существо, жадно, отчаянно ищущее удовольствия. Я задвигался быстрее; я больше не мог себя контролировать; моя страсть была слишком сильна. Я чувствовал игру пальцев Челии в месте нашего слияния, она возбуждала себя, в то время как я вторгался в ее тело. Близилась кульминация.

— Челия! Челия!.. Я не могу...

— Да! Ай! Сейчас, Давико! Сейчас!

Я почувствовал, как ее влагалище сжалось вокруг меня. Это было слишком. С криком я вонзился в нее — и ощутил, как она затягивает меня еще глубже. Мое тело содрогнулось от облегчения. Семя изверглось, волны наслаждения захлестывали меня. Ее влагалище стискивалось, словно выжимая меня, а потом она тоже достигла кульминации и выгнулась, крича: