— Знаешь, Лив, я ответил на кучу твоих вопросов, — сказал он, и его губы изогнулись в знакомой дерзкой улыбке. — Так что завтра за завтраком я жду, что ты будешь такой же щедрой. У меня есть вопросы к тебе, и поверь, их будет немало.
Лив посмотрела на него, её сердце пропустило удар, и она почувствовала, как в груди зарождается новая волна беспокойства, потому что его тон, его взгляд, его улыбка — всё это обещало что-то, чего она ещё не понимала, но уже боялась. Она отвернулась к окну, где мелькали тёмные силуэты деревьев, и попыталась сосредоточиться на дороге, но в её голове уже кружились мысли о том, какие вопросы Дориан может задать — и что он хочет узнать о ней, чего она сама, возможно, ещё не знает.
Глава 8.
Лив проснулась от шума — сначала неясного, словно далёкий гул, который она приняла за остатки сна, но затем он стал громче, резче, превратился в голоса, крики, доносящиеся откуда-то из глубины дома. Она села в постели, её сердце заколотилось, а босые ступни коснулись холодного деревянного пола, который тут же пробрал её дрожью, пока она на цыпочках пробиралась к двери, приоткрывая её с осторожностью, будто боялась, что звук выдаст её присутствие. Голоса стали яснее, и один из них, резкий, срывающийся на истерику, она узнала сразу.
Вероника.
Резкая, срывающаяся на истерику, почти рыдающая:
— ...Ты, Дориан, ты, сукин сын, притащил её сюда! И ты с ней везде таскаешься! Думаешь, я не вижу?
Голос Дориана прозвучал низко, глухо, но в нём кипела едва сдерживаемая ярость:
— А ты что, следишь за мной теперь? Или тебе мало, что я вообще впустил тебя в свой дом?
Лив замерла у лестницы, её пальцы сжали перила, а инстинкт шептал: останься в тени, не вмешивайся, но любопытство тянуло её вперёд, заставляя вслушиваться в каждое слово. Она затаила дыхание, стараясь не издать ни звука, пока голос Вероники снова не взорвался, захлебнувшись отчаянием:
— Я не следила! Но ты... ты же сам говорил, что я «особенная»! Что «таких, как я, не бывает»! Или это было только потому, что ты хотел затащить меня в постель, да?
Молчание повисло в воздухе, тяжёлое, вязкое. Затем Дориан заговорил, и его голос был лишён привычного обаяния, холодный, как сталь, безжалостный в своей откровенности.
— Ты всерьёз поверила в это? Ты думала, что я... буду перед тобой отчитываться? Что у нас было — это игра. И ты знала правила. Я тебе никогда ничего не обещал. Никогда.
— Но ты был нежным! — голос Вероники срывался в рыдания. — Ты называл меня...
— Слова — это просто звуки, Вероника. Я говорил то, что ты хотела слышать. Как и всем до тебя.
Лив сжалась. Словно пощёчина прилетела ей, а не Веронике. Как он говорит... Как он может говорить так с женщиной, которая... доверяла ему? Она вспомнила их первую встречу с Вероникой — холодную, полную яда, — но сейчас, слушая её рыдания, Лив не могла не почувствовать жалость.
— Ты чудовище... — выдохнула Вероника, в ней звучала чистая боль.
— Может быть. Но я — честное чудовище. В отличие от тебя, я хотя бы не вру, особенно себе.
Он выдохнул резко — тяжело, как будто сбросил груз с плеч.
Тишина. Лёгкие шаги. А затем его голос, громкий, резкий, направленный прямо к ней:
— Лив, хватит прятаться за углом, — сказал он, и в его тоне была знакомая насмешка, но с лёгкой усталостью. — Если подслушиваешь, будь добра, спустись и присоединяйся.
Он знал, что она там. Всегда всë знает. Такова его природа.
Лив медленно вышла из тени лестницы. Свет из зала подсвечивал только часть её лица. Она смотрела на него — и на Веронику, чьи глаза были распухшие, а губы дрожали.
Вероника вскинула голову:
— Посмотри на него, девочка. Посмотри хорошо. Думаешь, ты — особенная? Я тоже так думала.
Я тоже жила в этой иллюзии. И посмотри, что со мной стало. Я — будущая ты. Так что не обольщайся его сладким речам.
Вероника тяжело дышала. Руки сжаты в кулаки, грудь вздымалась, лицо красное — от злости, от унижения, от боли.
Лив стояла внизу, сжав плечи, будто ей хотелось исчезнуть. Она смотрела то на неё, то на Дориана. И не могла понять, кто из них страшнее в этот момент.
Он вызвал её — Лив это чувствовала. Он знал, что она здесь, знал, что она всë слышала. Но теперь... в его взгляде было сожаление. Лёгкое, почти неуловимое, но она поймала его.
— Я знал, что ты способна на многие глупые, жалкие поступки, Вероника, — холодно произнёс он, и голос его звучал отстранённо. — Но я всё-таки переоценил тебя.
Он сделал шаг ближе к ней.
— Ты решила устроить эту маленькую сцену зачем? Чтобы она услышала? Детка, она и так знает каков я. А ты — просто... крикливое напоминание о том, почему я утратил интерес к сближению с вампирами.
Слова вонзились, как иглы. Вероника вздрогнула, потом выпрямилась, подбородок дрогнул.
— Ты... — её голос был сорванный, с хриплый, обессиленный, — Ты отобрал у меня всё.
— Не ври себе, — перебил он. — У тебя уже ничего не было. Ты выстроила свою жизнь вокруг вулкана, который сжёг еë до тла. Не моя вина, что ты это сделала. Я этого не просил.
— Нет! — сорвалось у неё, и в её глазах вспыхнул настоящий бешеный огонь. — Ты забрал у меня то, чем я жила последние шестьдесят лет.
Она повернулась к Лив, её взгляд стал стеклянным, злобным, искажённым.
— Тогда я заберу у тебя то, что ты так хочешь сохранить. Посмотрим, как тебе понравится, когда твою игрушку сломают.
— Вероника, не смей, — голос Дориана был как удар хлыста.
Но она уже метнулась к Лив, быстрее, чем человеческому глазу под силу уловить, её каблуки стукнули по полу, а воздух разрезал резкий свист. Лив отпрянула, её сердце подскочило к горлу, но она не успела даже вскрикнуть.
В тот же миг — глухой хлопок, удар, и тело Вероники замерло в воздухе, словно остановленное невидимой силой. Дориан схватил её за горло, прижав к стене с такой силой, что его вены на руке вздулись, а его лицо стало стальным, без намёка на милосердие. Лив никогда не видела его таким — не просто опасным, а пугающе бесчеловечным.
