Игры иерархов (СИ) - Веден

Я-океан…

Вернее, нет. Уже нет.

Я-Рейн потянулся к тому неведомому, что пришло сюда за мной. А оно в ответ окутало меня невидимыми и несуществующими сетями и потащило прочь…

Я открыл глаза.

Глаза, которые у меня снова были.

И глаза, и все остальное, что полагалось иметь человеческому телу.

Был я вновь в нашей комнате в дормиториях, только уже не на полу, куда я рухнул, а на своей кровати. За прошедшее время кто-то успел затащить туда мое тело.

Тело это, кстати, ощущало себя вполне неплохо. Даже, я бы сказал, хорошо. А если вспомнить последние моменты жизни, то и вовсе чудесно. Во-первых, нигде ничего не болело. Во-вторых, дышал я нормально и в легких при этом не булькало. И, в-третьих, никакой слабости в руках и ногах, что было бы ожидаемо после болезни, и уж тем более после отравления.

Да, ощущал я себя хорошо, и похоже, что причина этого скорчилась сейчас рядом со мной, вцепившись одной рукой мне в плечо, а другую держа над моим солнечным сплетением. Бинжи — узнал я его с трудом. Все же огонь, облегающий тело подобием солнечного ореола, сильно меняет облик.

Мне вспомнился императорский советник — когда он сопротивлялся ментальному давлению, то алые огни бежали по его коже, одновременно подсвечивая изнутри кости его скелета и особенно черепа. С Бинжи ситуация оказалась похожа, только огонь был белым.

И еще одно отличие — глаза подростка. Я не мог различить в них ни радужной оболочки, ни зрачка, лишь огонь, даже более яркий, чем тот, который окружал тело.

И огонь этот вливался в меня, по ощущениям напоминая жидкий солнечный свет… если такой, конечно, бывает.

— Бинжи, — позвал я и, подняв руку, осторожно похлопал его по плечу. — Я очнулся, слышишь? Хватит тратить магию.

Что-то изменилось в устремленных на меня невидящих глазах, однако поток силы не прекратился.

— Эй, все в порядке. Честно!

Огненные глаза на мгновение прикрылись веками, а когда открылись вновь, сквозь слепящую белизну я уже смог различить очертания радужной оболочки.

— Ты… живой? — голос у подростка звучал чуждо, с иным тембром и иными интонациями.

— Живой, — согласился я, а потом добавил: — Ты меня вытащил.

В этом я был почти уверен. По крайней мере, никаких иных объяснений у меня не было, да и других кандидатов в спасатели не наблюдалось.

— Живой, — повторил Бинжи. — Живой…

Магия, текущая в меня, запнулась.

Веки опустились снова, а когда поднялись, взгляд стал уже нормальным, человеческим. Белый огонь задрожал и погас. Теперь рядом со мной скорчился обычный подросток, только болезненно худой и очень бледный. Похоже, белый огонь действовал на тело как долгий голод. Будто и не было последних недель, когда Бинжи начал есть нормально и перестал напоминать обтянутый кожей скелет…

Последняя мысль была словно толчок в спину перед падением в пропасть. Перед глазами у меня потемнело, а потом реальность сдвинулась.

Шею мне давил ошейник, широкий и тяжелый, из холодного металла, изначально предназначенный вовсе не для ребенка, но переделанный местным кузнецом. Цепь от ошейника шла к каменной стене, к которой был пристроен сарай, и крепилась к железному кольцу, глубоко вмурованному в кладку.

Голод — он был моим постоянным спутником. Зимой к нему добавлялся холод, летом мучила жара. Иногда я думал о том, как хорошо было бы замерзнуть насмерть — заснуть и не проснуться. Но этого так и не случилось. Я будто не мог умереть — ни от холода, ни от постоянной гложущей пустоты под ребрами… Я даже не мог заболеть.

Они кормили меня. Иногда. Нормальной едой редко, чаще — объедками.

Били. Просто так, ни за что.

Оно всё тут было ни за что.

Они говорили, что я был мерзостью. Порождением скверны. Извращением природы. Что я сам был виноват во всем, что со мной происходило. Говорили, что выбьют из меня это врожденное зло и заставят служить человечеству…

А я ненавидел.

Ненавидел их. Каждого по отдельности и всех вместе. Ненавидел то, во что они верили и чему служили. И ненавидел человечество, ради процветания которого мне приходилось страдать.

Ненавидел, ненавидел, ненавидел.

Реальность вернулась, и я резко втянул воздух.

Это… Что это было? Очередной вариант будущего?

Но нет, нет. Там я видел свои руки — тонкие худые запястья, принадлежащие ребенку.

Прошлое?

Вот только моё ли?

Пальцы, форма ногтей на них — нет, эти руки точно были не мои.

Я перевел взгляд на Бинжи, на его ладонь, все еще зависшую над моим солнечным сплетением. Да, там, в видении, были его руки, только меньше.

Это было его прошлое.

Раньше видения чужого прошлого мне не приходили.

Бинжи моего выпадения из реальности не заметил. Похоже, длилось оно совсем недолго.

— Пообещай, что не умрешь, — голос у подростка вновь стал нормальным, привычным, только сейчас слегка подрагивал. — Пообещай!

А потом вдруг разревелся в голос.

— Ну… я постараюсь, — проговорил я, пытаясь его успокоить. — Хватит, хватит. Уже не маленький — лить слезы из-за каждой ерунды.

— Ерунды⁈ — он вскинулся, сердито на меня глядя. — Это не ерунда! Ты умер! По-настоящему, понимаешь? Не дышал, сердце не билось! А внутренности — они все стали как… как кровавая каша. Я не… Я не…

Что именно он «не» уловить я не смог — все звуки потерялись в новой волне рыданий. А потом он весь как-то обмяк, а глаза закатились…

Я торопливо прижал пальцы к шее Бинжи — пульс был, хороший, четкий пульс. Значит, просто потерял сознание.

— Магическое истощение, — проговорил за спиной у меня чужой голос.

Я резко развернулся, одновременно задавшись вопросом, как так получилось, что я не слышал скрипа двери. Наверное, дверь открыли еще до того, как я очнулся, и все это время пришедшие молча стояли на пороге.

Чужой голос принадлежал незнакомому мне пожилому целителю в зеленой мантии, а рядом с ним застыл Теаган.

Вот ведь! И за весь мой разговор с Бинжи никто из них не проронил ни звука, просто слушали.

Хотя, судя по выражению лица Теагана и по тому, с каким видом он смотрел то на меня, то на подростка, был он в состоянии шока. Причем настолько сильном, что даже не попытался надеть ни одну из своих привычных масок.

А вот целитель шокированным не выглядел, скорее заинтригованным.

— Если позволите, юноша, — проговорил он, проходя вглубь комнаты, — я проверю ваше состояние и состояние мальчика, а потом займусь изучением яда.

Я кивнул и сел так, чтобы мне было удобно смотреть в сторону двери — и Теагана, который там так и замер.

— В коридоре кто-то есть? — спросил я его. — В смысле, лишние свидетели?

Он вздрогнул, будто вырванный из транса.

— Там моя охрана. Но я проверю.

Отсутствовал он минуты три. За это время целитель успел изучить мое состояние — «Отлично, юноша, просто отлично! Если бы не знал, никогда бы не поверил, что вас недавно отравили!» — и состояние Бинжи.

Подростка я перенес на его кровать и уложил поудобней. Над ним целитель укоризненно поцокал языком и сообщил, что магическое истощение — это не шутка, и что «талантливому ребенку необходим как минимум недельный полноценный отдых и обильное разнообразное питание». И с тем, и с другим советом я мог только согласиться.

Потом целитель подошел к выложенным на столе отравленным пирожкам, которых, судя по их виду, после меня никто не касался, и начал правой рукой чертить в воздухе руны, все до единой мне незнакомые, и так быстро, что линии предыдущих почти сливались со следующими.

Чем дальше, тем более недоуменным становилось выражение его лица. В середине вычерчивания очередной руны целитель замер с таким видом, будто что-то сообразил, затем поднял обе руки и начал создавать уже не руну, а скорее пиктограмму, напомнившую мне виденные в Городе Мертвых. Когда закончил, она вспыхнула белым огнем и распалась туманом, на мгновение накрыв кулек с пирожками, и карамельные крошки на них заблестели, будто свежие снежинки на солнце.