Хроники новуса (СИ) - Сторбаш Н.В.

— Снимай! Не хочу, чтобы чернь ходила в той же одежде, что и я!

— Культ дал, культ пусть и забирает, — не отрывая взгляда от полу, пробурчал я. — Тебе не дам.

— Ты на кого тявкаешь? — разозлился Фалдос.

Я мельком глянул на «собратьев». Не всем им это зрелище приходилось по вкусу, но некоторые захотели подсобить Фалдосу, подскочили ко мне, я уже приготовился бить так, как учил Ломач.

— Почему до сих пор не в зале? — раздался окрик брата Арноса.

— Да вот, надо поучить одну псину… — вальяжно ответил Фалдос и тут же согнулся от боли.

Брат Арнос едва коснулся его живота, а звук был, словно молотом по бревну ударили. А ведь Арнос едва ли старше Фалдоса и телом хлипок с виду, не чета ражему да могутному благородному.

— Да будет сие вразумлением для всех вас, новусов, ибо отныне вы все равны. Мы, невзирая на звания и достоинства, именуем друг друга братьями, лишь магистра почитаем как владыку. Призываю вас относиться друг к другу с должным уважением!

Фалдос, отхаркавшись и отдышавшись, сдавленно просипел:

— А ведь ты, брат Арнос, из простолюдинов! Потому его и защищаешь.

— Для тебя важнее осознать, что я уже не новус, но адептус. Выше тебя по званию в культе. Извольте следовать за мной!

В комнате с оружием брат Арнос всех разделил на пары и велел по очереди бить друг друга палками. Треск поднялся такой, будто в лесу деревья валят. И сразу стало понятно, кто силен в фехтовании, а кто слаб. Благородные не просто махали палками, а умело рубили, уворачивались да отбивали удары. Особенно выделялся Фалдос, который сразу загнал напарника в угол и принялся избивать.

Со мной, как и прежде, встал в пару брат Арнос.

— Бей изо всех сил! — велел он.

И я ударил что было мочи. Не так уж моя душа и спокойна, как я думал. С каждым замахом, с каждым шагом злость пробуждалась во мне, злость и обида, и вскоре моя палка разлетелась на куски.

— Ты бьешь неразумно, — тихо сказал Арнос. — Силы прикладываешь много, а толку с того мало. Любой благородный повалит тебя в один миг, и не потому что сильнее, а потому что его учили, как бить. Гляди и повторяй за мной.

Он показал, как надо брать палку, там, оказывается, тоже своя наука, как замахиваться, как уже после замаха менять место, куда хочешь ударить, чтоб обмануть врага, и куда направлять взгляд. А потом хорошенько избил меня, достав даже через двуслойный гамбезон.

— Не позволяй им довлеть над тобой, иначе будет хуже, — сказал брат Арнос напоследок.

— Но ведь они благородные…

— А ты новус.

Сказать-то он сказал, но как это сделать? Во время обеда меня попросту не подпустили к столу. Их вон столько, а я всего один!

Правда, и среди благородных единства не было. Фалдос, как самый старший и самый сильный, быстро выделил среди братьев своих ближников, видать, тех, кто пришел с ним в один день. Они занимали лучшие места за столом, первыми выбирали себе лучшие куски и поддакивали каждому слову Фалдоса. Хуже всех, не считая меня, приходилось Ренару и еще нескольким парням, кажется, из-за их родов, которые были не в ладах с родом Фалдоса.

Вроде бы Фалдос должен ненавидеть род и отца, который вышвырнул его из наследников и отдал в культ, откуда выхода почти нет, но почему-то это было не так.

После обеда и короткого отдыха мы снова направились к брату адептусу, чтобы постигать грамоту и истинный язык. Там меня тоже никто не трогал. Брат адептус строго пресекал разговоры, требовал повторять за ним буквы и слова, а под конец вновь взялся учить нас чистописанию без клякс и помарок.

За ужином еще один парень попал в немилость к Фалдосу. Он провинился тем, что хорошо владел пером и быстрее всех запомнил буквы.

— Я больше не буду, — прогнусавил несчастный, утирая кровь из разбитого носа.

— То-то же! Никому не позволено тут быть лучше меня! Если я не стану адептусом, то и никто не станет, — сказал Фалдос, обводя благородных тяжелым взглядом.

Я еле спрятал усмешку, уткнувшись в свою миску с похлебкой.

Глава 29

Я проснулся посреди ночи и не сразу понял, от чего. Кажись, дверь хлопнула. И резко пахнуло нечистотами, теми самыми, коими я еще в Сентиморе нанюхался. Наощупь я отыскал принесенную из города свечу, огниво с трутом, наскоро высек искру, зажег огонь и оцепенел. Вся келья была залита дерьмом, даже на одеяло плеснуло, что уж говорить про новенькую одежку, бережно сложенную в углу, чтоб не помять ненароком. И балахон, и великолепный гамбезон, и одна из двух нижних рубах — всё испачкано. Балахон и рубаху я как-нибудь отстираю, но гамбезон? Он пошит иначе, и его легко попортить.

Уставившись на замаранную келью, я долго просидел на лавке, потом опомнился, встал, кое-как оттряхнул одеяло, отыскал в мешке старые драные штаны, взял свое поганое ведро и начал собирать нечистоты. От дурного запаха и мысли, что это касается моих рук, меня замутило. Коровий навоз убирать было легче, даже куриный вонючий помет казался не столь мерзким, как вот эта жижа. Затем я отправился на поиски уборной, чтобы опорожнить ведро, проблуждал немало, но нашел дыру, куда слуги выливали наши нечистоты. Потом сгреб все испоганенное белье и потащил в мыльню. Вода в ней сейчас была холодной, зато в нескольких мисках осталась подсохшая мыльная смесь. До самого утра я застирывал одежду. На темном балахоне пятен не разглядеть, белая рубаха, конечно, вся осталась в желто-коричневых разводах, про гамбезон и говорить нечего: ткань изломалась, потеряла прежний вид и форму. Я едва не разрыдался, глядя на испорченную вещь.

Неужто это Фалдос так мстит за то, что я не снял гамбезон по первому его повелению? Или ему пришлось не по нраву, что брат Арнос вступился за меня? Или что Арнос занимался лишь со мной?

Выстиранную одежду я принес обратно в келью. К тому времени в коридорах уже замелькали слуги, я поймал одного и попросил дать чистое ведро с тряпкой.

— Для чего такое? — удивленно спросил он.

— Помыть кое-чего надо.

— Скажи, что помыть. Это наша забота!

Я привел его к себе, слуга поморщился от вони, но отказываться от своих слов не стал, позвал еще двоих помощников, и втроем они споро вычистили келью.

— Стирка — тоже наша забота, — сказал слуга, глядя на мокрый ком тряпок.

— Да? — такое мне почему-то в голову не приходило. Я всегда сам заботился о своих вещах, отстирывал их в мыльне, когда все уходили. — Тогда высуши их и принеси как можно скорее.

Вот только теперь мне не в чем было идти в оружейную залу. Пришлось надеть старое платье, в коем я ходил еще в Сентиморе. Конечно, я выбрал то, что получше, но оно всё равно никак не могло сравниться с гамбезоном.

— Теперь псина выглядит так, как ей и полагается, — рассмеялся Фалдос, завидев меня.

Прежде в такой одежде меня видели лишь Ренар и те трое, что пришли одновременно со мной. И хоть моей вины в эдаком неподобающем виде не было, я почувствовал себя жалким и ничтожным червем, который недостоин учиться вместе с господами в блестящих одеждах.

Хотя кто-то из них не побрезговал донести поганое ведро и выплеснуть его в мою келью. Даже не так! Уж слишком много нечистот для одного человека, особенно если вспомнить, что ведра опорожняют каждый день. Значит, участвовали все? От этой мерзости меня аж передернуло. И это благородные господа, что кичатся честью и достоинством? Довольно лишь подумать, как они испражнялись в общее ведро, как тащили его к моей двери, как выплескивали, сдерживая смех…

— Чего морду кривишь? Вонь свою унюхал наконец?

— Фуу, как из выгребной ямы вылез.

Сам я не мылся, но пока отстирывал вещи, явно стер с себя всю погань. Я чувствовал лишь сильный запах мыльной смеси от своих рук.

Как же мне хотелось влепить по этой мерзкой самодовольной роже! Но я опоздал. Брат Арнос прав, надо было сразу дать отпор, еще когда Ренар вступился за меня. Сейчас Фалдос уже подмял под себя других ребят, раз сумел уговорить их на такое дело. Сейчас они все замазаны в том дерьме и будут держаться друг за друга, чтобы не оказаться самым замаранным. В Сентиморе я такое видел: довольно лишь одного гнилого плода, чтобы испортилась вся корзина, жаль, что не сообразил раньше. Попросту не подумал, что благородные будут вести себя так же, как люди с городского дна.