Хроники новуса (СИ) - Сторбаш Н.В.

— И начнем мы со слова «novus». Novus означает новый. Вы все новусы, которые только ступили на путь познания. Да, за стенами культа новус звучит сильно и гордо, но по сути вы всего лишь новобранцы, едва взявшиеся за копье. Вы в самом низу! И далеко не все сумеют перешагнуть на следующую ступень — adeptus. Adeptus на истинном языке означает «достигший». Тот, кто преодолел мирское, земное, человеческое и стал ближе к божественному.

Я слушал с разинутым ртом. Никогда прежде я и не слыхивал такого слова — адептус, и в деревне, и в городе говорили только о новусах, а это всего лишь новобранец. Даже Угорь не знал о таком и мечтал заполучить своих собственных новусов. Наивный дурак!

— Выше adeptus стоят sapiens — мудрецы, еще выше — custodes — хранители или защитники. Магистр нашего культа как раз custos. Никто из вас даже представить себе не может его силы. И говоря о силе, я не имею в виду обычную силу вроде бычьей или лошадиной. Нет, я говорю о его могуществе, знаниях и умениях.

Брат адептус зашагал по комнате, спрятав руки за спиной. А я ведь в начале подумал, что это его имя, а не чин.

— Полагаю, что вы все так или иначе готовились к испытаниям в культе, фехтовали, учились у опытных воинов.

Ну, если посчитать Ломача и Колтая за опытных воинов…

— Но всё это важно только для новусов. Когда вы выйдете за пределы вашего крыла, то обнаружите в недрах культа множество опытнейших воинов, достигших солидных лет, которые, несмотря на заслуги, остались новусами и не поднимутся до адептусов до конца своих дней. Ни ядра кровавых зверей, ни verbum не помогут им в этом. Причина кроется в том, что они оступились в самом начале и пренебрегли изучением истинного языка. Они полагали, что искусства фехтования и могучей силы довольно для восхождения, но без должного старания и знаний они навсегда останутся простыми воинами, жертвами своего собственного неведения.

Брат адептус остановился и спросил:

— Кто из вас обучен грамоте? Не кричите, а подымите одну руку, если обучены.

Я оглянулся. Примерно десятеро грамоту знали.

— А кто хоть раз пробовал писать пером?

На сей раз руки подняли почти все.

— А кто не умеет ни читать, ни писать?

Моя рука медленно поднялась, хвала древу Сфирры, она была не единственной.

— Тогда начнем с изучения букв истинного языка. Я покажу, как нужно держать перо и вести его, чтобы на бумаге оставались не только кляксы.

Вот где трудная наука! После избиения столба и побоев брата Арноса я сам весь подрагивал, а уж руки и подавно. На обеде я ложку держал с трудом, что говорить про тонкое гусиное перышко. Брать его нужно было не горстью, не в кулак, а кончиками пальцев, потом окунуть срезанный кончик в бутылек, стряхнуть чернила, поднести перо к бумаге и… Дальше я зайти не смог: чернила брызгали во все стороны, ломалось перо, один раз я нечаянно опрокинул бутылек. Теперь понятно, для чего нам такой темный балахон — на нем пятен от чернил не видать. Мои пальцы и ладони тоже измазались в этой жиже.

Впрочем, у других собратьев дело шло едва ли лучше. Лишь несколько человек держали перо умело и что-то начертали. Брат адептус долго возился с нами, показывал, как складывать пальцы, как стряхивать чернила, с какой силой нажимать, чтоб бумага не рвалась, а узор получался. Под конец у меня даже начало что-то получаться.

А еще я узнал, что слова сложены из кусочков — букв. К примеру, слово «novus» сложено из пяти букв. Первая — как проем в стене, вторая — как открытый рот, третья — зарубка на бревне, четвертая — сглаженная зарубка, а пятая изогнута, как уж в воде. Вот только запомнить их я запомнил, но не понял, как из проема, рта, двух зарубок и ужа выходит целый новус. А ведь букв этих тьма тьмущая! Пока брат адептус говорил, я смотрел на него и едва не плакал от отчаяния. Вдруг грамота подходит лишь благородным, а простолюдин не годится для этой науки? Вдруг я никогда не уразумею все эти хитрости? К тому же то не обычная речь, а истинный язык! Хотя слова я заучивал легко. К примеру, custodes — это куст, который защищает весь культ, как древо Сфирры защищает нас всех.

А еще я наконец узнал verbum, который давали новусам в первый день, и слова на самом деле были на истинном языке. «Revelatio veritatis illuminat animam», что означает «откровение истины освещает душу». Но их даже проговорить трудно, а уж укреплять ими свой дух и вовсе невозможно. Отчимовы слова были хотя бы понятны.

На вечернюю трапезу я побрел, почти не разбирая дороги, повторяя про себя урок, а едва сел за стол, как меня оттуда вышвырнули.

— Черни не место за столом! — сказал один из моих новых собратьев.

Он выделялся меж прочих своими немалыми летами. Почти всем новусам было от пятнадцати до двадцати лет, а этому в последний день Пробуждения стукнуло никак не меньше двадцати пяти. Пока все знакомились, я краем уха подслушал, что в культ обычно отправляют третьих-четвертых сыновей из рода, а значит, незачем их держать дольше положенного. А этот дядя родился первенцем, и его готовили в наследники, но он слишком зарвался, разгневал отца. Я не совсем понял, чем именно, то ли обидел мачеху, то ли наоборот слишком приголубил, и его отправили в культ.

— Пусть ест на полу, как и полагается дворовой псине!

— Брат Фалдос, он ведь теперь тоже новус и наш брат, — вступился за меня Ренар.

— Мне такие братья не нужны! Я слышал, что род Эльмгартен славен своей гордостью. Судя по всему, молва врет.

Ренар побагровел:

— Если бы мы были не в культе, я бы вызвал тебя на поединок чести!

— Не дорос ты еще до таких поединков. Кем ты был? Оруженосцем? Или вовсе пажом? — Фалдос отвернулся от Ренара и посмотрел на меня: — Слушай ты, псина, отныне будешь есть на полу!

Если бы нас, как и раньше, кормили кашами, то я бы спокойно поел из своей миски и без стола. Мне не привыкать. В доме Воробья меня кормили с ложки, да и потом мы все ели, сидя на своих одеялах, столом так и не обзавелись. Вот только сейчас в мисках подавали лишь похлебку, а остальное стояло в общих котлах, и каждый накладывал себе сам.

Слуга молча подал мне мою миску, поставил возле кружку и ушел. Я съел похлебку, но живот уже привык к обильной пище и просил еще. Вряд ли Фалдос позволит мне наложить из общего котла рагу! Потому я решил подождать, пока все наедятся, чтобы взять остатки.

За столом было тихо. Время от времени мои новые собратья оглядывались на меня, в их глазах я видел не злорадство, а страх. Они боялись оказаться на моем месте. Под конец, когда все собрались уходить, Фалдос бросил:

— Хорошая псина. Может, и не сдохнешь так быстро!

На следующее утро слуга принес еще один наряд, хвала древу Сфирры, не балахон и не женское платье, а удобные штаны, еще одну рубаху и плотно прилегающий к телу гамбезон, пошитый из двух слоев с волосяной прокладкой. Обычно гамбезоны носят под доспехами, но небогатые воины носят их и вместо брони. В нем удобнее размахивать палкой, да и получать удары будет не так больно. Теперь у меня столько одежды, сколько не было ни разу в жизни!

От радости я почти и забыл вчерашнюю обиду, но едва вышел из кельи, как мне напомнили.

— Вот, значит, где псина живет. И чепрак у нее новый! Мне это не нравится.

До этого я не держал обиды на Ренара, ведь он ничего дурного мне не сделал, и на Фалдоса не злился. Они ведь и впрямь благородные! Если бы кто-то из них приехал в нашу деревню, мы все кланялись бы до земли и носа из пыли не вынимали. Они могли войти в любой дом и выкинуть жителей на улицу, чтобы переночевать под их крышей. Благородные, как и новусы, получают всё, что пожелают. Одного их слова довольно, чтоб тебя запороли до смерти.

Немудрено, что благородные не желают есть за одним столом с простолюдином. Если б не культ, так я бы даже не подошел к ним столь близко. Новус я теперь или нет, но кровь-то во мне течет обычная.

Но когда Фалдос велел снять гамбезон, я не послушался. Я впервые надел что-то поистине великолепное и удобное, мне нравилась гладкость нижнего слоя и прочность верхнего. Если я отдам гамбезон, они же его украдут или попортят!