Я все еще не верила, что нам удалось вырваться. Мы сразу свернули с тракта и запетляли пустыми проселочными дорогами. Но сердце не унималось. Кони, наконец, сбавили бег, и я мешком подскакивала в седле под мелкую неровную рысь. Больше всего сейчас мне хотелось спешиться и размять ноги, но я не смела капризничать.
Мы совсем свернули с дороги и двигались вдоль кромки леса. Молчали. Все мои силы уходили лишь на то, чтобы удержаться в седле, и я была рада, что темнота скрывала мое измученное лицо. Я бы не хотела, чтобы Вито его видел. Я была совершенно разбита. Но я ни за что не признаюсь. Я не имела на это право. Мы попали в беду из-за меня. Только из-за меня.
Вито тоже молчал. Но я заметила, что он все время прислушивался, привставая в стременах, и неотрывно следил за происходящим вокруг. Но я не задавала вопросов. Значит, так было нужно. Наконец, он тронул повод моего коня, кивнул в сторону леса:
— Недалеко река. На ночь остановимся там.
Я кивнула, заранее согласная с любым его решением. Но лошади углубились в непроглядную чащу, и стало не по себе. Я робко подала голос:
— А если здесь есть дикие звери?
Вито покачал головой:
— Не беспокойся. Во мне яд ледяного змея — хищники чуют его за версту. К нам никто не приблизится.
Мы расположились на берегу небольшой речушки. На небе красовалась полная луна, и привыкшим к темноте глазам ее скупого света вполне хватало. Вито расстелил на траве свой плащ, и я села, прислонившись спиной к стволу раскидистой сосны. Лошадей привязали неподалеку, и они обдирали нежную поросль орешника.
На мои колени лег небольшой белый сверток. Я подняла голову:
— Что это.
Мой муж привычно хмыкнул:
— Успел стащить со стола. Это навык всех придворных, потому что во дворце никогда не знаешь, когда поешь в следующий раз. Еду куда только не распихивают. Ешь.
Я развернула салфетку. В ней было четыре круглых мясных пирожка с румяной лакированной корочкой. Их подавали к ужину во дворце. Я опустила голову: надо же, он подумал даже об этом. Я взяла себе половину, а половину протянула ему:
— И ты ешь.
Вито покачал головой:
— Оставь себе, я не голоден. А утром я поймаю рыбу или птицу. Ешь, ты устала.
Я упрямо покачала головой, вдруг чувствуя, что глаза защипало от слез:
— Без тебя не буду.
Нет, я не рыдала. Плакала беззвучно, зажимая в руке пирожок. И даже не смогла бы сказать, почему слезы полились именно сейчас. Нет, не из-за того, что произошло. Не из-за того, что страшно. Я сама не понимала, из-за чего. Я сделала вид, что нюхаю пирожок, а сама тайком утерла лицо. Нельзя так раскисать. Поплачу когда-нибудь потом. Потом… когда никто не увидит.
Вито опустился на траву и тоже прислонился спиной к дереву. Так, что мы теперь не видели друг друга. Я просто чувствовала, что он совсем рядом.
Он взял один пирожок, а другой всучил мне обратно:
— Хорошо, я тоже возьму. Ешь.
Я откусила кусочек теста, словно мышь, и снова ком подкатил к горлу. Мне сейчас казалось, что этот пирожок совсем не имел вкуса. Как бумага.
— Я должен извиниться перед тобой за то, что произошло в парке. Подобное больше не повторится. Я нарушил свое обещание, но, надеюсь, ты понимаешь, почему.
Теперь пирожок просто встал поперек горла, а глаза снова драло от слез. Я стиснула зубы, кивнула:
— Конечно, не беспокойся. Я все понимаю и не считаю, что ты что-то нарушил. — Я застыла, будто превратилась в ледяную глыбу. Изо всех сил старалась взять себя в руки. Лучше бы он ничего не говорил. Совсем ничего! Будто ничего не было! — Как ты узнал, что младшая принцесса так… разозлится?
— Я заметил, что она со свитой шла к павильону. При дворе все знают, что принцесса во всем пошла в свою покойную матушку. И даже превзошла, совсем погрязнув в благочестии. Хотя, куда больше. Покойная королева была совершенно нетерпима, и никто не хотел даже попадаться ей на глаза. Повод мог оказаться любым. Это она в свое время отлучила от двора мою мать.
Даже оцепенение прошло. Я повернулась:
— За что?
— За драку с принцессой Авейро.
Я дар речи потеряла:
— За драку? Сеньора де ла Серда?
Вито усмехнулся:
— Ты ведь уже успела узнать мою матушку. Это не слишком удивительно. Не так ли?
Я сглотнула:
— А эта принцесса Авейро? Кто это? Я никогда о ней не слышала.
— Кто-то из дальних родственниц короля. Кажется, из графов Осорио. Осорио никогда не играли никакой роли при дворе, их никто не воспринимал всерьез. Их обеих отлучили. Был такой скандал, что его еще очень долго вспоминали. Мать отлучили, а мы с отцом все еще оставались приняты и бывали при дворе часто. О принцессе Авейро я тоже больше не слышал. Должно быть, ее сослали замуж. Но я все это помню очень плохо, больше со слов отца. Тогда мне было не больше Лало.
Я кивнула. Снова откусила пирожок.
— Что мы теперь будем делать?
— Вернемся в Кальдерон.
Сердце кольнуло.
— А если туда явятся и велят нам ехать обратно?
— Не беспокойся. Если кто-то явится, мать отведет им глаза. В Кальдероне ты в безопасности. Нужно лишь скорее туда добраться.
— Твоя матушка не слишком любит меня. Ты сам это знаешь. Захочет ли она…
— Ты моя жена, а не ее. Если кто и должен тебя любить, так это я. Остальные неважны.
Я замерла, съежилась, боясь даже вздохнуть. Эта фраза была брошена так странно, будто на груди у Вито лежала неподъемная каменная плита. Или я снова что-то себе придумывала, потому что очень хотела?
Повисла холодная пустая пауза. Кажется, он тоже это почувствовал. Повернул голову:
— Там, в парке, ты хотела что-то мне рассказать. Кажется, сейчас не самый худший момент. Так я слушаю.
Я вся похолодела, даже бросило в пот. Но, в конце концов, зачем что-то оттягивать. Сказать, как есть. Сразу. Наверняка. Без возможности отступить и все переиначить.
Я сжала кулаки, набрала в грудь побольше воздуха:
— Я тоже ведьма. Как твоя матушка. Ты должен это знать.
Глава 51
Вито молчал, и у меня внутри будто что-то ежесекундно умирало. Снова и снова. Нервы натянулись, меня кидало то в жар, то в озноб. Я больше не могла терпеть эту пытку. Сжала кулаки так сильно, что ногти до боли впились в ладони. Облизала пересохшие губы:
— Скажи что-нибудь… — От напряжения голос сел, и в горле засаднило. — Пожалуйста. Прошу.
Невыносимо. Господи, как же это невыносимо! Пусть накричит. Обвинит во лжи. В том, что я все намеренно скрыла. Хоть что-нибудь, только не презрительное молчание. Но мой муж лишь усмехнулся, я буквально почувствовала это, хоть и не видела его лица.
— Наконец-то… — Прозвучало мягко и устало. И облегченно. Он ничуть не удивился.
Я замерла, совершенно растерявшись. Сердце колотилось, как у зайца, а язык не слушался. Наконец, я с трудом сумела взять себя в руки, едва выговорила:
— Ты знал?
Вито отстранился от дерева и повернулся ко мне:
— Не забывай, что во мне яд ледяного змея. Я чувствую больше. Лучше слышу, лучше вижу в темноте, различаю то, что обычный человек различить не в состоянии. Это чутье магического зверя. Не думаю, что в полной мере, но какая-то его часть. Я знаю, как пахнет магия. И могу отличить одну от другой. Но сначала я думал, что это наследил твой… — он демонстративно хмыкнул, — Желток. К тому же разило магией моей матери. Ею и так пропитан весь дом.
Теперь я чувствовала, что заливалась краской. Мне было невыносимо стыдно. Я сглотнула:
— Так вот почему ты тогда так быстро его обнаружил…
Вито кивнул:
— Выходит, мать лично вручила тебе магического зверя. Лучшего из всех возможных. Полагаю, он подрос?
Я кивнула, невольно улыбнулась. И эта мелочь разом сняла напряжение.
— Мягко сказано. Он очень прожорлив. Пилар теперь называет его крокодилом. — Я подалась вперед: — Но почему тогда ты мне ничего не сказал? О том, что все понял. Я так мучилась.
