Дети Галактики (СИ) - Батыршин Борис

— Я читала про «Кольцо-1», — тихо сказала Оля. — Жуткая история…

Трагическая судьба исследовательской станции, подвешенной над плоскостью колец Сатурна, два месяца не сходила с первых полос земных газет. Во Внеземелье о ней не знали разве что, коты, которые теперь обитали на каждой станции, на каждом корабле, оснащённом гравитационными жилыми модулями — теми самыми вращающимися «бубликами».

На «Кольце-1» в числе двенадцати членов экипажа погиб начальник станции, опытнейший планетолог Пьявко. С Леонидом Андреевичем я был знаком со времён стажировки на лунной станции «Ловелл» и запомнил как великолепного специалиста и человека большой души — вот и Серёжка Лестев, успевший поработать с ним на Энцеладе, отзывался о Пьявко в восторженных тонах.

Кстати, о котах… я кивнул на три переноски, стоявшие в углу каюты.

— Привезла на «Арго» пополнение?

— Да, как видишь. Один рыжий и два серых, в полоску. Все воспитанники «Астры». Ты уже третий, кто спрашивает о них.

Я потянулся к дверце одной из переносок.

— Можно?..

— Открывай. Только они сейчас боятся всего на свете, не вылезут…

Я отодвинул шторку. В ответ раздалось мяуканье, и пару секунд спустя в окошке появилась серая, с тёмными полосками, морда. Внешне она выглядела немного помятой и крайне недовольной.

— Это Шуша. — сказала Оля. — Он у нас самый смелый.

Я протянул коту руку. Тот осторожно понюхал, лизнул палец.

— Ну вот, контакт установлен. Жаль, угостить нечем…

— Ещё успеешь. пообещала собеседница. У Шуши талант к попрошайничанью. Боюсь, как бы его тут не раскормили…

Кот, подтверждая её слова, тихонько мяукнул и выжидающе уставился на меня — «ну что, двуногий, зажал вкусняшку? Давай, делись, не жадничай…»

— Если вдруг останется невостребованным, могу забрать. Обещаю не раскармливать и вообще, следить за диетой.

Я, конечно, понимал всю нелепость такого предположения. За хвостатыми и ушастыми питомцами (на многих станциях кроме кошек держали ещё и собак) выстраивались очереди из желающих поселить их у себя.

— Размечтался! — Оля тряхнула головой. — Вот оклемаюсь и буду распределять, не дожидаясь, когда меня вместе с ними на кусочки разорвут!

— Что ж, не буду мешать. — я поднялся со стула. — Ты сейчас куда, принимать хозяйство? Как закончишь — приходи в кают-компанию…

— Приду. — пообещала Оля. — Кстати, у меня с собой тортик с «Гагарина» — «Ленинградский», сегодня только испекли. Это ведь ты его любишь, я не напутала?

Торт «Ленинградский» я обожал ещё с «той, прошлой жизни» и в своё время с радостью обнаружил, что кулинары «Гагарина» в точности следуют традиционному рецепту, разработанному в послевоенном 1946-м году в ленинградском кафе «Норд». Одно плохо — если открыть коробку в кают-компании, то от любимого лакомства мало что останется…

— е напутала. Что до тортика — может, лучше оприходуем его у меня в каюте? Места достаточно — я один в двухместной, Андрей Поляков уважил по старой дружбе… Кстати, и его позовём, если время найдёт, конечно, капитаны люди занятые. Посидим, наших вспомним, юниоров — как они там?..

VI

Серёжа пробыл на марсианской орбитальной базе «Скьяпарелли» меньше часа. Не успел он выгрузиться из лихтера, доставившего его и ещё десяток пассажиров с «Гагарина», как персональный браслет призывно запищал, требуя явиться к ближайшей панели внутристанционной связи. Женский голос из никелированной сетки сообщил, что его прямо сейчас ждут в диспетчерской для получения назначения и проездных документов; туда Серёжа и направился, волоча за собой багажную тележку. В коридоре рабочего, «безгравитационного» кольца станции, его перехватил инженер со знакомой нашивкой на комбинезоне. На нашивке по контуру была надпись «Заря», а в середине — знакомый по фильму «Москва-Кассиопея» силуэт звездолёта (анигиляционного, релятивистского, ядерного) с парой реакторных колонн с чашами фотонных отражателей.

Не успел Серёжа обрадоваться (инженер не был ему не знаком, но нашивка говорила сама за себя), как тот продемонстрировал пластиковый конверт с эмблемой станции «Скьяпарелли» — старинный телескоп на фоне стилизованного диска планеты Марс, исчерченного линиями каналов — и, не тратя времени на объяснения, двинулся в сторону пассажирского шлюза. Багажную тележку инженер волок за собой — его, Серёжи, тележку! — и пришлось плыть за ним, хватаясь за протянутые вдоль коридора канаты, гадая на ходу, как оправдываться перед диспетчером за эту невольную задержку.

Но этого не потребовалось. Они миновали гибкий полупрозрачный рукав переходного коридора и оказались в тамбуре. Под потолком, на самом видном месте, имела место точно такая же эмблема, как та, что красовалась на комбинезоне инженера, — только выгравированная на металлическом диске.

Створка люка с музыкальным звуком втянулась в стену. В проёме возник мужчина в пилотском комбинезоне с кометой «Знака Звездопроходца» над правым нагрудным карманом.

— Добро пожаловать на борт, Сергей… Викторович?

— Владимирович. — машинально отозвался Серёжа. —

Сергей Владимирович Лестев, пилот-стажёр, прибыл…

— Да-да, я в курсе. — мужчина принял у инженера конверт и, не заглядывая в него, сунул под мышку. — Спасибо, Роман, вы свободны… так я приветствую вас, Сергей Владимирович, на вверенном мне корабле. Мы ведь с вами уже встречались, не так ли?

«Да, это же Волынов! — сообразил Серёжа. — Капитан „Зари“ в том легендарном рейсе, когда был найден гигантский „звёздный обруч“ и погиб француз Шарль д’Иври. Удивительно только, что Волынов его запомнил…»

— Не так уж много нас было в этой экспедиции, чтобы кого-то забыть, — усмехнулся капитан, словно прочтя Серёжины мысли. — Рад, снова видеть вас на борту нашей «Зари». Вы, надеюсь, не забыли, что тут и где?

Серёжа помотал головой.

— Вот и славно. — он протянул магнитную карточку на блестящей цепочке. Карточка была украшена знакомой эмблемой. — Ваша каюта двенадцатая, располагайтесь, приводите себя в порядок. Воду можете не экономить, пока мы стоим у «Скьяпарелли», ограничения на потребление не действуют… впрочем, это вы и так знаете. Через час жду вас на мостике, обсудим вашу будущую стажировку…

И, прежде чем Серёжа успел ответить, повернулся и скрылся в проёме люка.

— … и, как выяснилось, рано я обрадовался, — вздохнул Серёжа. — Первое, что я увидел на мостике, — это карту западного полушария Марса, всю исчерченную какими-то кругами, линиями, сплошь в карандашных пометках. Я рта раскрыть не успел, как старший ареолог — вы должны его помнить, Шароватов, он был планетологом на «Звезде КЭЦ» — стал объяснять, что именно я необходим внизу, на планете в качестве пилота гирокоптера! И угораздило же меня получить права на управление этими стрекозами…

Серёжа сидел за столиком в кают-компании и потягивал какао из фарфоровой кружки. За здоровенным, больше метра в диаметре, иллюминатором (его уже просветили, что кроме прямого назначения он служит и аварийным выходом) — холмились до самого горизонта марсианские пески, терракотово-бурые из-за содержащегося в них оксида железа. У горизонта пески сливались с узкой полосой серо-жёлтого неба; выше оно наливалось темнотой и становилось чёрным, в россыпях звёзд. На фоне этой черноты неслись подгоняемые атмосферными потоками пылевые полосы — плато Большой Сырт недаром имело репутацию самого пыльного места на всём Марсе.

Слушатели — парень и девушка того же возраста, что и сам Серёжа — сочувственно кивали. В самом деле: летишь в такую даль, строишь планы, собираясь пилотировать орбитальные буксировщики (а может, если повезёт, и челноки, курсирующие между поверхностью Марса и орбитой) — а вместо этого тебя отправляют глотать марсианскую пыль! Сами они провели на поверхности Красной планеты — Егор Симонов попал на Большой Сырт на стажировку после окончания третьего курса планетологического факультета; его спутница, Таня Пичугина, тоже прибыла сюда на стажировку, от кафедры ксенобиологии Биофака МГУ. Все трое были знакомы ещё с тех времён, когда проходили обучение по «юниорской» программе Проекта — и не просто учились, а вместе отправились на практику, и не куда-нибудь, а в систему Сатурна, на легендарную станцию «Лагранж».