Такой части они удостоились как лучшие в своём потоке — и ни разу об этом не пожалели. Егор и Татьяна видели себя учёными, исследователями Внеземелья, открывателями его тайн — и рады были оказаться именно на Марсе, и не где-нибудь, а именно на плато Большой Сырт, где по некоторым признакам стоило вскоре ожидать удивительных открытий. Другое дело их однокашник Серёжка Лестев — он ещё в системе Сатурна, твёрдо решил стать пилотом и водить тахионные планетолёты, такие, как «Заря», а дальше, чем Внеземелье, не шутит, — может и звездолёты. А его ссылают на дно гравитационного колодца, заниматься делом, мало чем отличающимся от обязанностей водителя наземных машин!
— Я понятия не имел, что «Заря» занята в этих поисках, — продолжал меж тем Серёжа. — На «Скьяпарелли» я и часа не пробыл, даже из безгравитационной зоны не выбрался, а то бы узнал, конечно…
— Да, там бы тебя вмиг просветили, — сочувственно поддакнула девушка. — Я была на «Скьяпарелли» неделю назад, получала запасной комплект оборудования для микробиологической лаборатории — так на станции все словно с ума посходили! Во всех трёх столовках, не говоря уж о кают-компании, висят огромные карты Марса, и на них ежедневно отмечают заново обследованные районы. А в рекреационном отсеке стоит марсианский глобус — здоровый такой, метра полтора в диаметре, и не поленились же притащить с Земли! — весь истыканный булавками с бумажными флажками. На каждом — дата и точное время, когда это место было обследовано; народ собирается вокруг глобуса, спорит, новые флажки втыкают, порой даже до ссор доходит!
— Ну, кому подключаться, как не тебе! — Егор говорил он неторопливо, с едва уловимой иронией. — Опыта по части «звёздных обручей» у тебя побольше, нежели у иных прочих. Они их только на фотографиях или на экране видели,, — а ты и на Энцеладе ото льда «обруч» расчищал, и потом, в Поясе Астероидов тоже… Так что не жалуйся, сам виноват!
— Зато здесь ты будешь знаменитостью! — Таня сделала попытку утешить собеседника, даже взяла его за руку. Ладонь у неё была прохладной и ласковой, отчего Серёжа на миг замер. Татьяна нравилась ему давно, ещё с Энцелада, но он до сих пор не решился как-то это проявить.
— Ты сам подумай, — продолжала девушка, — тут все бредят «звёздными обручами», только о них и говорят — а тут человек, который их, в буквальном смысле, руками щупал! Вот увидишь, тебя ещё замучают расспросами.
— Была бы охота… — пробурчал Серёжа. Таня не отпускала его руки, и ему очень хотелось, чтобы это продолжалось подольше. — Ты вот что расскажи: а, правда, что на Большом Сырте водятся летучие пиявки?
Егор рассмеялся.
— Всё ждал, когда ты о них спросишь… — смешок его был мелким, каким-то кудахчущим. — Нет никаких пиявок, всё это выдумки здешних старожилов, чтобы разыгрывать начитавшихся Стругацких новичков. Те, кто тут работает, ни в каких пиявок не верят — разве что, совсем уж восторженные романтики, вроде нашей Танюшки…
Девушка вспыхнула, отчего, по мнению Серёжи, стала ещё очаровательнее.
— И никакая не выдумка! Дюбуа, уж на что старожил — так он несколько дней назад видел пиявку, когда возвращался с дальних выселок! Говорит, двигалась какими-то рваными прыжками, метров до десяти в высоту и полсотни в длину!
«Дальними выселками» на базе именовали астрономическую площадку, расположенную в восьми километрах от базы. Ведущиеся там съёмки марсианского звёздного неба требовали время от времени менять плёнки в автоматических камерах. Для этого кто-то из сотрудников отправлялся туда на краулере — лёгкой машине на пневматиках низкого давления, предназначенной для движения по марсианским пескам и пылевым озёрам. Делалось это по графику, как и дежурство по камбузу, и прочие рутинные работы на базе, — и обычно не вызывало никаких трудностей.
— Дюбуа? — Серёжа оживился. — Поль Дюбуа? Это не тот, что раньше работал на лунной станции «Ловелл»?
— Он самый. — подтвердила Таня. — Он прибыл на Сырт со Второй Марсианской экспедицией, и с тех пор торчит тут безвылазно.
— Мне о нём Лёша Монахов рассказывал. — сообщил Серёжа. — Он проходил на «Ловелле» практику, когда состоял в «юниорской группе» — ну, как мы с вами на Энцеладе — и вместе с Дюбуа охотился на электрических червяков, повылезавших из «звёздного обруча»…
— Олгой-хорхои, как же! — Егор хмыкнул. — Ему тут частенько поминают ту охоту. Как заходит разговор о пиявках, так сразу и советуют отправиться и подстрелить парочку!
— А он что?
— Отвечает, что стрелять не из чего, а мины, которыми на Луне взорвали этих тварей, техника безопасности делать запрещает. Вообще-то он мужик толковый, таких механиков-водителей ещё поискать…
— Но что-то ведь он всё же заметил! — Татьяна не желала сдаваться. — Вот ты — скажи, часто видел здесь летящие объекты, кроме челноков и гирокоптеров? А он видел, жаль только, снять на камеру не успел…
Компактная видеокамера входила в стандартную экипировку; её полагалось брать с собой каждый раз, выходя на свежий воздух — если, конечно, можно назвать так разреженную смесь углекислоты, азота, аргона и ещё чего-то, заменявшую Марсу атмосферу.
— И почему каждый кто-то заявляет, что видел пиявку, добавляет, что не успел её снять? — голос Егора сочился ядом.
— Прямо рок какой-то…
— Ну… ветер был, песчаная буря начиналась! И потом, пиявка же на месте не сидела — летела, прыгала, вот он и не успел достать заснять! Или ты считаешь, что Дюбуа врёт?
Егор пожал плечами.
— Пиявки не сидят, им не на чем. А ты — припомни-ка, что мы с тобой делали наутро после той истории?
Девушка задумалась.
— Кажется, приводили в порядок метеоплощадку?
— Точно! Ветер повалил треноги с приборами и посрывал чехлы с анемометров, верно? Чехлы эти гибкие, пластиковые, почти ничего не весят. А Дюбуа говорил, что пришлось идти при сильном встречном ветре, потому он и запоздал…
Татьяна недоумённо нахмурилась.
— И что с того?
— А то, что он не видел пиявку, а один из унесенных ветром чехлов! А что? Длинная пластиковая колбаса, небось, её ветром ещё раздуло, тут любой перепутает!
Объяснение прозвучало вполне правдоподобно, и Татьяна, не найдя достойного ответа, сникла. Этого Серёжа снести не мог.
— Неромантичный ты тип, Симонов! Девушке хочется веры в необычное, романтики ей хочется, а ты…
— Это пиявки-то — романтика? — хмыкнул Егор.
— Они самые. А ты её грубо обламываешь. Разве ж так можно?
— Спасибо, Серёженька! — Таня улыбнулась. — Ты один меня понимаешь. Давай я тебе ещё какао налью, хочешь?
— Я тоже хочу! — заявил Егор. — Пусть я и недостаточно романтичен, но уж какао точно заслужил!
Татьяна смерила его скептическим взглядом.
— Чем это, интересно?
— А кто сегодня менял ротор у коптера? — у твоего, между прочим, Танька, коптера… Три часа возился, как проклятый, весь перемазался графитовой смазкой — а ты жалеешь для меня какую-то чашку какао!
— Ну, хорошо, налью… — девушка смилостивилась. — Только сперва руки помой, а то пролез в кают-компанию грязный, как из свинарника! Вот зайдёт тётя Лена, увидит — что скажет?
— Очень ей интересно рассматривать мои руки… — буркнул Егор, но встал. С Еленой Олеговной Гостилиной, врачом базы, шутить не стоило, особенно когда дело касалось гигиены. Легко можно схлопотать дисциплинарное замечание в личную карточку.
