Дорога на Альдебаран (ЛП) - Чайковски Адриан

Я пробежал уже приличное расстояние, когда меня привели в чувство датчики моего скафандра. Все они весело перемигивались красным: – нарушение целостности скафандра, разрядка батареи, нехватка воздуха – и тут я понял, наконец, что окончательно заблудился, мне не попалось ни одного ретранслятора (я должен был их заметить, пробегая мимо, но забыл и думать о них); и вот после всего этого, сообразив, насколько я облажался, мне попалась-таки освещенную область. Вряд ли это была та самая пещера, которую мы искали, по стенам штрека вдруг потянулась нить тусклых красноватых бусин. Светящаяся линия продолжалась не более чем на сто метров. Тут я рухнул на камень, рыдая по остальным. До меня еще не дошло, что время оплакивать и свою участь. Я уже хотел сдернуть шлем – все равно скафандр пришел в негодность, – но в этот момент услышал голос.

Карен. Она звала нас. Она звала хоть кого-нибудь.

«…там? – услышал я. – Аджай? Луис? …слышите меня? …Аанбек, …тор Нэйш, отзовитесь!»

«Алло!» – радостно завопил я. Надежда! Она выжила! Мы найдем друг друга, мы найдем дорогу домой!

«…слышите меня? – продолжила она. – Гэри?»

«Да!»

«Аджай? Кто-нибудь?»

«Карен, это я! – закричал я так, что оглох от собственного рёва.

«…на выходе, но я не могу… "Кихот". Здесь ничего нет, кроме… кто-нибудь? "Кихот", где вы? Где я…?»

А потом я перестал ее слышать, да так с тех пор и не услышал.

НУ, НУ, МОИ МАЛЕНЬКИЕ ПАРАЗИТЫ! Что? Поймал вас на горячем, да?

Я решительно поворачиваю за угол. Так. Они еще меньше, чем я думал, жалкие тощие гремлины, которые едва достают мне до пояса. И такие хрупкие, что непонятно, как они ходят по этим чертовым коридорам в своих смешных костюмах. На них серебристые скафандры и шлемы-аквариумы, как для золотых рыбок. Везде горят маленькие лампы, видно эти нашептыватели мыслей боятся темноты. Даже сейчас, когда я предстал перед ними, как голый король демонов из плохой пантомимы, их голоса продолжают звучать у меня в голове, как стаи саранчи, как хихикающие черти, как призраки обиженных мертвецов. Мне кажется, среди этого щебета я слышу имена моих исчезнувших товарищей: Мартино, Аанбек, Ренделл. Они знают, как меня зовут. Эти мерзавцы знают мое имя!

Мне так хочется раздавить их в лепешку, раздавить каблуком за все эти шепоты и царапанье, давить, пока на камнях не останется ничего, кроме мокрого пятна, но я человек. Все еще человек? Я же разумен, Тото, разве нет? Я могу убить их всех? Но нет, я буду милосерден, если только они скажут мне, зачем они меня мучают.

И я спрашиваю. Похоже на рёв. Но я реву с тех пор, как началось это царапанье; они пилят мою психическую клетку, а я не могу сопротивляться моим мучителям. Теперь лев вырвался из клетки, и он чертовски зол, могу вам сообщить. Вы, маленькие гоблины, маленькие мерзавцы, трясли мою клетку, вы шипели, скрипели и шептали у меня в голове, и теперь я собираюсь, собираюсь, собираюсь…

Нет. Пока не буду. Пока нет. Дам им шанс. Пусть объяснят. И поэтому я спрашиваю снова, а они в ужасе цепляются друг за друга. Я выплевываю вопросы на английском и на датском. Я вижу, как их бледные маленькие личики белеют, рты открываются и закрываются, но из дурацких шлемов не вырывается ни звука, а царапанье становится все громче, у меня в голове звучит уже пронзительный хор.

– Просто заткнитесь! – говорю я им. – Просто прекратите, просто, просто… – я не смогу остановиться, – просто прекратите делать это со мной, и я уйду, да, уйду! Просто – прекратите!

Вялый круг рта, открывается и закрывается бессмысленно, ну точно, золотая рыбка в аквариуме. Я хватаю одного из гоблинов, встряхиваю другого, а затем беру того, который поближе, и швыряю об стену, чтобы разбить шлем и выпустить, наконец, наружу слова. Никаких слов больше нет, а есть только много крови и осколков черепа, и еще жирной серой слизи, она покрывает руки. Так, этот готов, он больше не будет петь цикадой у меня в голове, но жужжащий писк становится только громче. Они, похоже, запустили на полную мощность пилу у меня в черепе и пытаются сделать со мной то же, что я только что сделал с их приятелем.

– И это всё, на что вы способны? – ору я, или пытаюсь орать, но получается только какая-то пена на губах, а звука нет. Последний гоблин пытается удрать, ползет в дальний угол, скафандр скребет по камням. Он уронил светильник, и теперь свет бьет ему в лицо, как на допросе. Бледное, перепуганное лицо, глаза широко раскрыты от ужаса, пятно крови с внешней стороны на шлеме, словно пятно грязи на щеке сиротки из Диккенса. Довольно артистично, правда, даже постарайся я, лучше бы не получилось. Гоблин кричит, а я хочу сказать ему, что, во-первых, я его не слышу, а во-вторых, он вполне может отключить внешние звуки. Что я, этих шлемов не знаю? Наверное, он умоляет сохранить ему жизнь. Гоблины всегда так делают перед тем, как ударить тебя в спину, разве нет?

Вот, Тото, такие дела.

Но я же человек. Я цивилизованный. Я посол человечества к звездам. Ладно, я убил одного из них, но это был несчастный случай, посольства спишутся, обменяются нотами… Я пытался поговорить. В конце концов, я не виноват, что у них нет проверенных дипломатических протоколов.

Ладно. Попробую еще раз. Гоблин съежился и беззвучно кричит – более того, я понимаю этот крик, пропитанный горем и страхом. Я просто щелкаю по передней части его шлема, просто большим и указательным пальцами, как будто муху убиваю. Наверное, я ждал треска, но пластик шлема разлетается вдребезги, осколки попадают ему в лицо, в глаза, зато теперь я могу его слышать. Вот, установлена возможность диалога.

– Просто вылезай из моей головы, – реву я. – Прекрати эту скрёб-скрёб. Я не могу с этим жить. – Согласен, со стороны это может показаться не очень вежливым. Но когда имеешь дело с мозговыми паразитами, все средства хороши.

Он все кричит. Много крови… Похоже, он совсем не стремится к взаимопониманию. Я беру его на руки и еще раз объясняю свою точку зрения, излагаю свои претензии и предлагаю какое-то решение, потряхивая эту тварь для усиления восприятия особо важных моментов. Мы же можем сесть за стол переговоров и урегулировать наши разногласия, как цивилизованные монстры? Но в какой-то момент он замолкает и отказывается от переговоров.

Тишина! Блаженство! Почти полное отсутствие скрипучего шепота – это почти божественно. На этот раз я попал точно, это они виновники моих бед. Я сажусь, устал, истощился. Знаешь, Тото, не просто выжить затерянному в Склепах, особенно если счет идет на недели, месяцы или годы. Надо же иногда получать удовольствие от простых вещей.

Кстати, желудок напоминает мне, что вокруг быстро остывают мертвые гоблины, и, в конце концов, это неразумно, оставлять столько еды, разбросанной по полу.

Я пробую жевать их скафандры – совершенно несъедобно, как будто ешь фольгу или пищевую пленку. Тогда я выколупываю их из скафандров, просто разрываю неподатливую ткань, оставляя бейджи с именами. Первого, оказывается, звали Карсвелл П., а второго – Прошкин М. Довольно странно, если подумать.

Будучи рациональным человеком, мне, вероятно, следует немного поразмыслить, но желудок меня подталкивает, поэтому я решаю отложить процесс осмысления на после обеда, и с жадностью начинаю питаться.

Боже, как они хороши! Ты же помнишь, мой модифицированный желудок долго боролся с дюжиной различных инопланетных биологий, с белками, эволюционировавшими под светом других звезд, более или менее эффективными способами хранения в виде жира на животе, странными сахарами, от которых гниют зубы. Я хочу сказать, что вариантов немного, если твое тело построено вокруг атома углерода, просто многие из таких мест очень далеко от Земли. Но эти гоблины, о, эти гоблины! Я никогда ничего вкуснее не пробовал! Они похожи на свиные отбивные или на сосиски. Никаких тебе долгих часов тошноты, пока желудок пытается справиться с очередной незнакомой биохимией. Можно подумать, что их создали с гастрономической целью. Единственная проблема в том, что они маленькие. Я съел их, как попкорн, а попкорн какая еда?