Наследница чужих богов (СИ) - Погорелова Галина

Рэм улыбнулся. Приступ сошел на нет, теперь уже окончательно. Волей Единого, боль не потревожит несколько месяцев, если повезет, и больше полугода. Как быть дальше с недугом сестры он подумает позже, после ритуала Посвящения. Найдет способ держать болезнь под контролем.

Оказавшись в слабоосвещенном коридоре, Рэм направился к выходу, но ноги сами остановились подле дверей леварки.

Не удержался, отпустил взгляд.

Кайя тоже спала, но сон женщины отдавал тревогой, тихим страхом. Ей снился кошмар, что-то вязкое, безликое, утратившее границы и цвета. Рэм попытался надавить сильнее, стараясь увидеть, что именно украло спокойствие его ни-адды, но образы сменялись стремительно, вспышками света и тьмы, покрывались трещинками еще до того, как он успевал за них зацепиться. Разбитые осколки чужих мыслей, чересчур острые, режущие в ответ.

Помедлив, он коснулся, словно ладонью, покрытого испариной лба, отпуская невидимую энергию. Сгладил течение взволнованной в ее крови скверны, примирил биение сердца, окончательно прогоняя дурной сон.

Вернул ей покой.

Глава 13

— И сказал мне Великий: «Блага свои да пролью на детей достойных, властью своей омертвлю, жизнь изопью либо вознесу к силе небесной на процветание роду твоему. На кого взор мой укажет, судьбы иной знать не будет, кроме как духом, плотью или смертью дела мои вершить после Исхода и до скончания мною дарованных дней».

И ответил я, презрения лишь достойный: «Милость твою принимаю телом и разумом, отрекаюсь от греховного, пагубного…»

Мелодичный голос священнослужителя то набирал силу, то почти падал до шёпота, чтобы уже в следующее мгновение воспарить ветром. Его красноречивые отступления не портили общее полотно проповеди, ровными стежками соединяли древние заветы с днем текущим, латали дыры не только в устаревшем писании, но и в податливых умах прихожан.

Многотысячная толпа безропотно внимала каждому слову, послушно, слепо.

Кайя обвела взглядом застывшее перед ней действо, в который раз ловя себя на мысли, что строки святого писания тут были ни при чем. С таким же успехом служитель мог касаться дел мирских, даже сеять ересь, и толпа все равно с немым обожанием устремляла бы к нему взор. Позволила бы увести себя за грань, в преисподнюю.

Все решало место. Арвидская мечеть — святыня тарикон — высеченное в чреве горы строение, внутренности которого тянулись на многие километры вглубь. Кайя находилась в тени колонн на возвышенной площадке одного из трех входов в мечеть, спиной к уходящим куда-то во мрак туннелям, отчего ей постоянно казалось, что величественные резные своды вот-вот сомкнуться, и спящее внутри камня древнее трёхглавое чудовище наконец-то захлопнет пасть.

Поглотит их всех!

Не пряча ни вызова в глазах, ни вскипающей в мыслях ярости, она вернула взгляд к центральному входу, найдя диара.

Профиль мужчины чуть загораживали стоящие по правую сторону от него двое ал-шаиров, крайнего из которых она уже видела во время приземления на Меодан. По левую сторону также находились обладатели вторых по власти титулов в халифате.

Держа ладони раскрытыми, чуть вытянув руки вперед, ал-шаиры полностью отдавались молитве, которая длилась уже третий час, но никто из них ни разу не пошевелился, не приоткрыл рта, не сменил позы. Будь в ущелье меньше света, и Кайя могла бы принять их за каменных идолов, что местами встречались в степях. Вот только вокруг изъеденных временем статуй не могла течь сила. Видимая, такая ощутимая. Живая.

Бледная энергия расстилалась впереди, текла поверх раскрытых ладоней, соединяясь потоком. Еще в самом начале проповеди, когда цепь силы сомкнулась и, теряя контуры, устремилась вдаль, на какое-то время Кайю заворожило увиденное. Таинство незримого вокруг. Красота и уродство, непонимание законов мироздания, что пугали и волновали душу. Но уже через четверть часа от духовного настроя не осталось и следа.

Она медленно осмотрела ал-шаиров, повторно вернувшись к диару. Скулы тут же заныли напряжением.

Вот на кого бы обрушить эти своды. Всю эту гору. Целое небо!

Чувствовал ли в этот момент ее ненависть ал-шаир, видел ли мысли, Кайю волновало мало. За четыре дня, что ей пришлось провести в его доме она настолько измучалась злостью, страхом перед своим будущем, что к сегодняшнему утру с трудом сдерживала истерику.

Пытка неизвестностью, это он ей приготовил?

Она не виделась с ним с того вечера, когда по собственной глупости потребовала от диара ответов. Вздумала угрожать, шантажировать своим отказом. Нарвалась.

Кайя с силой обхватила себя за плечи, чуть было вновь не коснувшись шеи. Желание стянуть тонкий шелк нового сизого платья, избавиться от невидимого жгута у горла, становилось все более навязчивым. Стереть изморозь, что холодила кожу, следы чужих поцелуев. Забыть!

Она резко отвернулась, пряча взгляд в толпе.

Глупая. Наивная степнячка. Позволила себе на что-то надеяться. Думала, что он… что? Отпустит? Передумает ее использовать? Или… придет к ней вновь?

Все это время, нет, даже раньше, еще с того разговора на борту виардда, она продолжала ждать, что диар все же начнет чему-то ее учить, поможет узнать саму себя, покажет пустошь Меодана. Но, когда он более не пришел, не решил нужным что-либо объяснять. Когда она поняла, что у ее свободы четкие границы — не дальше выделенных ей комнат, правда открылась. Настолько очевидная, что Кайя еще долго корила себя за свою слепоту. Как можно было не замечать такого?

Диар не планировал использовать ее в будущем.

Он уже это делал!

Возможно, с самой первой минуты их встречи на вернской пустоши. Даже сейчас! Иначе, ради чего ей быть здесь? На этой проклятой службе? Стал бы ал-шаир держать ее взаперти лишь для того, чтобы привезти в одну из девяти главных святынь тарикон?

Она рассеянно провела ладонью по лицу, отгоняя морок. Среди скал гулял легкий сквозняк, ветер приносил свежесть недавно закончившейся ночи, но дышалось ей все равно с трудом.

Проповедь подходила к завершению, голос же церковника не терял чистоты. Птицей парил внутри глубокой горной чаши, перекатываясь эхом от вздымающихся к небесам скалам, летел вверх, в пасмурное небо, пытаясь отыскать дорогу к светилу Меодана. Накалял воздух, пламенел в сердцах людей, до фанатизма разжигая сотни и сотни очей. И было что-то пугающее, противоречащее порядку в этом единении. В том, как замирала толпа, как дышала, в порыве тянула руки, покачивалась.

Лицемерие. Ложь.

Иногда Кайе чудилось, что эти руки тянутся к ней. Что, сделай шаг навстречу, и толпа подхватит, затянет водоворотом.

Она потупилась, но стоящий рядом немолодой военный — Киран — первый галеат, тут же перехватил.

— Оставайся на месте!

Ни полагающегося обращения, ни капли почтения. Ничего. Только уверенность в собственном праве отдавать приказы.

Именно он выступал сегодня в роли молчаливого провожатого, скорее, цепного пса. Немолодой диар следил за каждым движением, порой сверля взглядом так, словно это она, а не служитель, читала молитву и щедро лила вокруг себя силу.

Ее передернуло от гнева.

— Мне нечем дышать! Здесь душно!

Он не ответил, и Кайя с раздражением огляделась. В шагах двадцати спиной к ним стоял третий галеат.

Набрав побольше воздуха, она громко позвала:

— Мэл!

Киран молниеносно оказался впереди.

— Молчи! — он попытался закрыть ее от толпы и повернувшихся к ним любопытных взглядов, недовольно пробасил. — Что ты себе позволяешь, женщина?

— Дай мне с ним поговорить!

Во второй раз она почти закричала.

— Тамерлан!

Брошенное с ветром полное имя диара потонуло во внезапно набравшем громкость голосе священнослужителя, но на сей раз он ее услышал. Быстро обернулся.

— Не вынуждай меня затыкать тебе рот! — меж тем свирепел Киран.

Кайя подавила ухмылку.

— Попытайся, диар. — отпустила гнев, встретила взгляд твердо, не отворачиваясь. И если бы сейчас, в эту минуту, ее глаза вернули блеск, свечение шаиро-каддо, видит Всевышний, она бы вознесла ему хвалу.