Дети Галактики (СИ) - Батыршин Борис

Вертолёт подлетел поближе, и в боковом окошке я разглядел Стива — старый друг приветственно помахал мне рукой. В наушниках зашипело.

— Первый, доклад!

Первый — это я. Не заморачиваются у нас с выбором временных позывных, а зря. Куда удобнее было бы постоянно пользоваться одним и тем же — как в «те, другие» времена, когда позывной порой заменял человеку имя и фамилию. Можно было бы даже нашивки с такими позывными цеплять на скафандры и рабочие комбинезоны…

— Первый — Вышке. Парашют раскрылся штатно, высота… — короткий взгляд на запястье, — шестьсот двадцать, ветер умеренный. Комитет по встрече на месте, полный порядок!

Никакая это, конечно, не вышка — спрашивали не с аэродрома, раскинувшегося возле купола ЦП, а с орбиты. Стив, тем временем, заложил крутой вираж со снижением, и теперь я мог видеть его вертолёт сверху, сквозь мелькающий диск несущего винта. Интересно, почему он выбрал именно продукцию фирмы «Аэроспасьяль»? Впрочем, особой загадки тут нет — французы давно числится в списке поставщиков Проекта, такие же «Дофины» можно видеть у нас на Байконуре и Королёве. Международная кооперация в действии, и, в особенности во всём, что касается Внеземелья…

Я покосился на часы — с момента выброски прошло меньше минуты. Скорость снижения пять метров в секунду… время на спуск… полёт на вертолёте до купола… неизбежные беседы с встречающими, обмен впечатлениями, приём поздравлений, то-сё… связаться с руководителем эксперимента… Что ж, пожалуй, есть шанс не заставить Юльку ждать — любопытно только, что за встречу она затеяла, напустив вокруг столько тумана?

IV

Назад, на «Артек-Орбиту» я возвращался в компании Лестева — он задержался, чтобы проследить, как американские техники обойдутся с его верным «пауком». Всё же, Серёжка — пилот от бога, об этом мне ещё на Большом Сырте сказал старина Дюбуа. Отказывается, они вместе искали — и нашли, прошу заметить! — каверну с «обручем» и олгой-хорхоями, после чего Лестев улетел на орбиту. За участие в эвакуации станции «Деймос-2» он удостоился «Знака Звездопроходца». Сейчас серебряная, залитая синей эмалью комета с золотой звёздочкой, известная, наверное, каждому обитателю нашей планеты, красуется над левым кармашком его комбинезона.

Юлька встречала нас у нуль-портала. Она заранее договорилась с операторами о новом пункте назначения, и новое перемещение прошло в невиданном темпе: только что мы стояли в зале отправления Хьюстонского Центра Подготовки — и вот уже шагаем по кольцевому коридору «Гагарина», обгоняя многочисленных транзитников. Почти все отправляются отсюда либо на Землю, либо на другую транзитную станцию, «Коперник» — на неё с некоторых пор переведены практически все лихтерно-контейнерные перевозки за пределами лунной орбиты. Малые корабли и тахионные буксиры по-прежнему уходят через батуты «Гагарина» и «Звезды КЭЦ», тогда как громады тахионных рейдеров покидают окрестности Земли исключительно через «батут» орбитальной верфи «Китти Хок» — он по-прежнему остаётся самым крупным из построенных. Семьдесят метров в диаметре — через такое колечко можно пропустить даже орбитальную станцию малого класса, из числа тех, что сейчас выпекают, словно горячие пирожки, и забрасывают в системы планет-гигантов. Грандиозное сооружение, и возможности даёт серьёзные — а всё же это ничтожно мало по сравнению с тем, на что способны «звёздные обручи», эти загадочные творения исчезнувшей инопланетной цивилизации…

Всё же я не вполне обделён интуицией — есть, есть эдакая чуйка, и не зря по дороге сюда я думал именно о Нуль-Т и «батутах». Но это я понял позже, а пока за отъехавшей в сторону дверью (Юлька подвела нас к каюте и задержалась, пропуская вперёд) я увидел женскую фигуру в серебристом гермокостюме — «Дрозд», новейшая модель, пришедшая на смену старому доброму «Скворцу». Женщина — скорее девушка, не старше лет двадцати пяти, очень стройная, чего не могло скрыть даже мешковатое одеяние — замерла возле большого, в полстены обзорного иллюминатора, за которым пучился горб ночного полушария Земли весь в светящихся россыпях городов — мы пролетали где-то над Северной Америкой. Хозяйка каюты стояла к иллюминатору вполоборота, я не сразу разглядел её лицо и поначалу принял металлический блик на щеке за отблеск металлизированной плёнки, из которой изготовлен внешний слой оболочки «Дрозда». Услышав наши шаги (дверь отъехала в сторону без обычного в таких случаях музыкального треньканья) она обернулась — и я понял, что ошибся. Титановая нашлёпка почти целиком прикрывала левую скулу, от височной кости и края глазной впадины до верхней челюсти. Матовую поверхность прорезали тонкие бороздки, наводящие на мысль о сервисных лючках и заслонках, скрывающих сросшиеся с живой плотью механические и электронные устройства — как у Робокопа в ещё не снятом в этой реальности фильме.

— Привет, Влада! — сказала за моей спиной Юлька. — Вот, привела обоих, как ты и просила.

Хозяйка каюты улыбнулась — титановая нашлёпка искажала движения лицевых мышц, из-за чего улыбка вышла…. своеобразной.

— Алексей, Серёжа, рада вас видеть… — сказала она. — Проходите, присаживайтесь. Нам надо поговорить.

Из записок

А. Монахова

«….Помните сцену с днём рождения Пашки в самом начале 'Отроков во Вселенной»? Не ту, что в звездолёте, когда экипаж «Зари» даёт клятву не вспоминать о доме, а другую — на Земле, где семья Козелковых празднует сорокалетие сына? Там ещё появившийся ниоткуда Смоктуновский в роли И. О. О. читает собравшимся краткую лекцию на тему релятивистского сжатия времени, сопровождая её фокусами с количеством свечей и мгновенными перемещениями с места на место. Да что это я, в самом-то деле? Вот этот эпизод, слово в слово:

' — … четырнадцать. По-моему, уважаемая Елена Кондратьевна, вашему брату исполняется сегодня ровно четырнадцать лет.

— Что я вам говорил! — обрадовался младший из братьев. — Парадокс Эйнштейна! Это у нас на Земле прошло 27 лет, а у них там и года не прошло.

— Совершенно справедливо, сказал И. О. О., — Михаил Кондратьевич абсолютно прав. Парадокс Эйнштейна.

Все взглянули на пирог. Лёля ахнула. Вместо сорока свечей на пироге осталось только четырнадцать.

— Я позволю себе напомнить, — снова сказал И. О. О., — что по замыслу руководителя экспедиции Виктора Даниловича Середы команда формировалась из подростков не старше четырнадцати лет, с тем, чтобы они могли достигнуть Кассиопеи в расцвете своих жизненных сил, то есть, около сорока лет… Но произошли неожиданные события… Корабль прорвался через гиперпространство и оказался у цели на двадцать шесть лет раньше предполагаемого срока.

— Науку я уважаю, — сказала Антонина Алексеевна. — С парадоксом, конечно, ничего не поделаешь… про него мы наслышаны с тех пор, как улетел наш Павлик… А вот поверить, что он сейчас младше Мишеньки, которому было всего три года, когда они улетели… извините, никак не могу…

— И всё-таки, уважаемая Антонина Алексеевна, сегодня там — он высоко поднял палец вверх, — или там, — он показал пальцем на пол, — в глубинах космоса вашему сыну исполняется четырнадцать лет…'

…Признаюсь честно — я не слишком силён в физике. Ещё в «той, другой» жизни, будучи студентом Московского энергетического института, я к глубокому своему огорчению осознал, что точные науки, в особенности высшая математика — это не моё. И опыт, приобретённый в новой реальности, лишь подтвердил это. Увы, квантовая теория, теория относительности и прочие премудрости давались мне с зубовным скрежетом, с зубрёжкой — а, если честно, не давались вовсе, и спасало меня лишь то, что на Факультете Космодесантников предпочтение отдавалось наукам иного рода.