Дети Галактики (СИ) - Батыршин Борис

А, в общем и целом, всё здесь осталось прежним. Ярославское направление всегда было порядком запущено, и даже ко второму десятилетию двадцать первого века ситуация не слишком-то изменилась, разве что, местами, в деталях. Ну а сейчас, когда буйно разросшаяся зелень многое скрывает — можно вволю предаваться рассуждениям о том, как тут всё хорошо и замечательно в сравнении с покинутой мною реальности. Так это или нет — вопрос отдельный; в конце концов, могу я потешить себя иллюзиями?

А вот что действительно стало другим — так это поезда. Нет, пассажирские составы дальнего следования и товарняки остались прежними, а вот электрички не узнать. Конечно, попадались ещё зелёные «гусеницы» с забавными полукруглыми козырьками на лобовых фарах и сиденьями, узкими, тесными тамбурами и вагонными лавками, набранными из узких деревянных реек, покрытых ободранным жёлтым лаком — но их в-основном заменили образцы новой, космической эры, вызывающие в памяти стремительные «Сапсаны» и «Ласточки». Начинка вагонов соответствует: кресла, как в междугородних «Икарусах», широкие проходы, закрывающиеся багажные ящики над головами и — дело невиданное для советских реалий! — туалеты с рукомойниками, не стерильные, конечно, но и не наводящие на мысль о «чужих», которые, того гляди, полезут из унитазов… Что ж, прогресс движется семимильными шагами — и не только во Внеземелье, но и на таком вот бытовом уровне. Когда-нибудь — возможно, не в столь уж отдалённом будущем — самолёты, поезда и даже трамваи с автобусами заменит Нуль-Т — но до этого ещё далеко, а транспорт следует содержать в порядке…

Об этом я и думал, когда состав втянулся в путаницу путей «Москвы-Ярославской», затормозил и, дёрнувшись пару раз, замер возле дебаркадера. Пассажиров в вагоне было немного; я не торопясь сошёл на перрон, обогнул здание вокзала и оказался на вечно шумной, бурлящей, полной автомобилей и автобусов Площади Трёх Вокзалов.

Ну, здравствуй, столица, давненько я тебя не видел — с этой, знакомой любому приезжему стороны…

Улицы в центре Москвы практически не изменились. Разве что в потоке машин много иномарок — по большей части, французских и американских и немецких. Японские тоже встречаются, но реже, корейских же нет вовсе. Зато много велосипедистов — в отличие от «той, другой» реальности, где мода на двухколёсный транспорт появилась ближе к нулевым…

Всё прочее — знакомое и родное, из детства. Киоски «Мороженое» и «Союзпечать», красно-сине-белые будки, торгующие «Пепси-Колой»; стенды с «Правдой», «Известиями», «Трудом» и «Красной Звездой». Часто попадаются ларьки чистильщиков обуви с выставленными на узкой застеклённой полочке шнурками, стельками и разноцветными пузырьками с нитрокраской, смуглые, горбоносые ассирийцы, сидящие на низеньких табуретках. Автобусные и троллейбусные остановки, на которых постоянно толпится народ, повсюду мальчишки и девчонки в школьной форме — три часа пополудни, уроки в старших классах только-только закончились.

Стайка школьников класса шестого-седьмого на трамвайной остановке, загомонила, указывая в небо. Я поднял взгляд и увидел над головой, на высоте метров в пятьсот, дирижабль. Белый, с синей, сужающейся к хвосту полосой и большими красными буквами «СССР», он плыл со стороны Замоскворечья к Пресне, и прохожие поднимали головы и приветственно махали воздушному кораблю.

Дирижабли над Москвой появились не больше полугода назад. Я видел их своими глазами всего дважды, и всякий раз давал себе слово на них прокатиться. Аппараты легче воздуха — моя неразделённая любовь ещё с «той, другой» жизни, где дирижаблестроение не раз пытались под разными предлогами возродить, да так и не собрались. Здесь же величественные воздушные корабли строят крупными сериями — с тех пор, как стартовали грандиозные программы освоения труднодоступных территорий Восточной Сибири, Дальнего Востока и Аляски. Этим занимается совместная советско-американская фирма; до сих пор со стапелей её заводов в Новосибирске и Сиэтле сходили летающие краны и большие грузовозы, но с развитием отрасли дело закономерно дошло до пассажирских кораблей, числе, прогулочных и круизных. Четыре таких аппарата, рассчитанные на шестнадцать пассажиров кроме троих членов экипажа уже полгода совершают воздушные экскурсии над столицей.

Я проводил дирижабль взглядом, пересёк улицу, свернул в узкий переулок, и спустя десять минут неспешной ходьбы оказался на улице Горького, поблизости от здания Центрального Телеграфа. Здесь тоже мало что изменилось — время массового сноса зданий, построенных в шестидесятых, здесь ещё не пришло, стеклянный фасад отеля «Интурист» по-прежнему на своём месте — как стоит между «Маяковской» и «Белорусской 'Минск» и, конечно, главная столичная гостиница, «Россия». Но сейчас отели меня не интересовали; перейдя по подземному переходу на другую сторону улицы, я пошёл в сторону Манежной площади, носящей, как и во времена моей молодости, гордое имя 'Пятидесятилетия Октября".

…ох уж эти мне московские переименования! И когда я, наконец, перестану в них путаться?..

В кафе-мороженом «Космос» я был… постойте, когда же? Да, всё верно — ещё до спасательного рейда к засолнечной точке Лагранжа и сатурнианской эскапады. Тогда я вернулся с лунной станции «Ловелл» и щеголял только что полученным «Знаком Звездопроходца». И вот сейчас, увидав очередь у входа (не чрезмерную, человек на десять, всё же середина рабочего дня…) я пристроился в хвост, не подумав даже воспользоваться служебным положением — сотрудников Внеземелья в заведение пропускали без очереди, после предъявления удостоверения. Или без него, если жаждущий отведать лучшего в Москве мороженного был по форме одет. Я же сегодня был «в штатском», и хоть корочки лежали, как им и положено, в нагрудном кармане, размахивать ими я не спешил — подождал четверть часа и, войдя внутрь, поднялся на нависающий над залом балкон. Я всегда занимаю место именно там, у дальней стены, выложенной сверху донизу стеклянными шариками, синими, зелёными и желтоватыми. Но есть и другая причина: на стенах, увешанных фотографиями космических кораблей и видами звёздного неба имелись и портреты покорителей Внеземелья, и среди них моя скромная персона. Если меня узнают — не избежать автограф-сессии, так что я постарался устроиться как можно дальше от портрета и заказал кофе и сразу две порции мороженого. Его тут подают порциями по три шарика, ванильный, шоколадный и ягодный в вазочках из нержавейки, политыми вареньем и посыпанными шоколадной и ореховой крошкой.

Так вот, о портрете. Сделан он был в шлюзе станции «Гагарин», когда мы прибыли из Пояса Астероидов. Честное слово, я не лез вперёд — просто, усаживаясь в лихтер, доставивший нас с «Зари» на земную орбиту, устроился возле самого выходному люку. Багажа при мне тогда не было, и пока остальные возились со своей поклажей, я успел преодолеть гибкую переходную трубу и перебраться из безгравитационной зоны станции в жилой «бублик». Там-то, на пороге переходной секции меня и подловил фотограф — и не моя вина, что на снимке, впоследствии обошедшем все газеты и журналы, я оказался в одиночестве.

Эта фотография и украшала нижний холл кафе — и я искренне радовался, что выбрал место, откуда меня не видно никому, кроме улыбчивых официанток — а у них я вряд ли вызову интерес. Здесь повидали достаточно знаменитостей из числа «покорителей Внеземелья», и недаром многие из портретов украшены автографами…

Как писал когда-то профессор Толкиен (между прочим, здесь все три части трилогии «Властелин Колец» вместе с «Сильмариллионом» переведены и изданы немаленькими тиражами) — «о хоббите речь, а хоббит навстречь». Не успел я покончить с первым шариком, как возле моего столика возникла дама эффектной наружности, лет, примерно, сорока пяти, оказавшаяся директором кафе. Я её узнал — это она во время прошлого моего визита принесла мне заказанный пломбир, отказавшись брать деньги. «Презент от заведения» — объявила она громко, на весь зал, не забыв обратиться ко мне по имени и фамилии.…