Дети Галактики (СИ) - Батыршин Борис

На этот раз публичное разоблачение мне не угрожало -вместо подноса с порцией мороженого в руках у неё был тот самый портрет (пока я угощался, его успели снять со стены и избавить от стекла) и чёрный фломастер. Делать было нечего — я поставил на фотографии размашистую подпись и церемонно чмокнул директрисе ручку, за что был вознаграждён милой улыбкой и лёгким пожатием ухоженных пальчиков.

… вот интересно: а как она среагирует, вздумай я сейчас намекнуть на свидание? Разумеется, я не стал проверять это на практике, старательно спрятав ухмылку — вот же старый кобель, у самого дома молодая жена, а ты никак не уймёшься, пусть и в фантазиях…

VI

— Очень, очень удачно вышло, Алексей, что вы посетили нас именно сейчас! — Евгений Петрович с улыбкой развёл руки, словно собирался меня обнять. — Я как раз собирался вас разыскать и пригласить сюда, но раз уж вы меня опередили — может, поднимемся в мой кабинет и побеседуем?

Мы встретились в холле возле лестницы, на том же самом месте, что и в прошлый раз. Тогда И. О. О. попросил попридержать полигимний, запрошенный Леднёвым для своих экспериментов — и теперь, после жутких катастроф на «Деймосе-2» и Большом Сырте, у кого повернётся язык объявить это перестраховкой?

Я тех пор, как я в последний раз был в кабинете И. О. О., его статус не поменялся — как был он Главным Психологом Проекте, так и оставался в этой должности — а вот резиденция стала другой. Теперь он обитает на самом верху административного здания Центра Подготовки, в своего рода пентхаусе. Стены здесь изогнутые, как во внутренних помещениях орбитальных станций — то ли дань «внеземельной» моде в архитектуре, то ли намёк на всесилие обитателя — «высоко сижу, далеко гляжу»…

До сих пор наши встречи сводились к непродолжительным беседам в его кабинете; на этот раз он меня по всей резиденции. Кроме собственно, кабинета и примыкающей к ней комнаты отдыха здесь имелись и другие помещения — библиотека, небольшой конференц-зал с большим проекционным экраном, изгиб которого повторял изгиб внешней стены, и персональная лаборатория, заставленная разнообразным оборудованием, среди которого имелись терминал подключения к закрытой внутренней сети Проекта и стойку с кубами магнитной памяти. На стене обнаружился знакомый плакат с Эйнштейном, держащим в руках клубок пластиковых трубок.

Такой же терминал был и в конференц-зале — просторном помещении со стеклянным круглым столом в центре и приткнувшимся в углу кофейным автоматом, таком же, как в холле, разве что, размером поменьше. Евгений Петрович указал на кресло — «прошу вас, Алексей Геннадьевич, чувствуйте себя, как дома!» — но сам садиться не стал. Отошёл к стене, щёлкнул замком встроенного сейфа и извлёк из него большой конверт с эмблемой Центра Подготовки — я не поверил своим глазам, когда увидел в углу, на плотной бежевой бумаге штамп «Совсем секретно». Это что же, Главный Психолог решил поддержать нашу шутку, успевшую за эти годы войти во внутренний фольклор Проекта?

Евгений Петрович заметил моё удивление — он вообще всегда и всё замечал, — и отреагировал широкой белозубой улыбкой.

— Штарёва, я полагаю, посвятила вас в подробности своего замысла? — спросил он, усаживаясь в кресло напротив. — Нет-нет, не удивляйтесь, что я в курсе — это, как вы понимаете, входит в круг моих непосредственных обязанностей…

«…непосредственных?…» — я едва не поперхнулся. — спасибо, хоть не «особых»…' Конверт мой визави положил в центр столешницы, и я, словно завороженный, не мог оторвать взгляд от бледно-фиолетового штампа.

Видимо, он верно оценил глубину моего ступора, и не стал дожидаться ответа.

— Я был бы весьма вам благодарен и, поверьте, не остался бы в долгу, — продолжил он, — если бы вы сочли возможным поделиться со мной этими сведениями. Поверьте, это только упростит нашу задачу и пойдёт на пользу общему делу.

И. О. О. по-прежнему велеречив, церемонен, отметил я. Подобная манера общения подходит ему ничуть не меньше, чем персонажу Смоктуновского, и я нередко задавался вопросом — выходит это у Евгения Петровича само собой — или он сознательно копирует свой кино-прообраз? Вопрос не праздный, особенности, после появления конверта со штампом…

— Итак, Алексей Геннадьевич, я вас слушаю. — И. О. О. откинулся на спинку кресла, не снимая с лица неизменной улыбки. К конверту он не прикоснулся. — Не скажу, что у нас совсем уж нет времени, но поверьте, в наших общих интересах не терять его попусту.

Попала собака в колесо — пищи, а беги…. Я сглотнул, силясь избавиться от застрявшего в горле кома и заговорил.

Из записок

А. Монахова

'…качество записи оставляло желать лучшего, но всё же я отчётливо различал мерцающую плоскость тахионного зеркала. Оно разрезало образовавшееся на месте гибели планетоида облако пыли и каменного щебня на две почти равные части, и отдельные, самые крупные обломки казались на его фоне аспидно-чёрными.

— Обратите внимание на внешнюю кромку… — негромко сказала Влада. — Видите световые сгустки?

Действительно, по контуру зеркала пульсировали яркие блямбы числом… я никак не мог их сосчитать за рябью помех, но не меньше полутора дюжин.

— Энергетические всплески, возникшие на месте капсул с полигимнием. Валера был прав: способность «звёздных обручей» вытягивать энергию из подпространства основана на использовании в их конструкции этого сверхтяжёлого элемента. Этот сверхтяжёлый элемент — ключ к разгадке этих инопланетных творений. Правда, в нашем случае, эффект получился нестабильным, но это и понятно. В тот раз мы использовали полигимний в сыром, по сути, необработанном виде, вот и получили… то, что получили.

Я покосился на Владу.

— В тот раз? То есть ты хочешь сказать, что теперь…

— да, мы можем добиться того же эффекта в контролируемом виде. — закончила за неё Юлька.– Во всяком случае, полагаем, что можем.

Влада согласно кивнула.

— Пока можно с уверенностью сказать лишь одно: тахионная торпеда с начинкой из полигимния способна высвободить из червоточины поток энергии, и если использовать его правильным образом… — она сделала паузу. — Помнишь, что случилось с «Фубуки», когда японцы взорвали тахионную торпеду в плоскости «сверхобруча»?

— Мощнейший энергетический выброс, который слизал японский планетолёт, как корова языком. — ответил я. — А вместе с ним Гарнье и полсотни человек экипажа.

— Да, из-за того, что выброс был спонтанным, как бы это сказать… — она пощёлкала пальцами. — немодулированным? Да, пожалуй, так — немодулированным, никуда конкретно не направленным. Он просто засосал «Фубуки» в подпространство, а что случилось с планетолётом дальше — сказать невозможно. Скорее всего, его просто распылило на элементарные частицы, причём экипаж не успел ничего осознать. А вот если бы они использовали не стандартную тахионную торпеду, а модель с полигимниевой начинкой — результат был бы совсем другим.

Она бросила на стол пару фотографий тахионных торпед. Одна из них была мне знакома — ТхТ-1, такие используются уже не первый год. Жругую же я видел впервые.

— Да, вместо неконтролируемого энергетического всплеска возник бы своего рода направленный выброс, отпечаток «червоточины», порождённой некогда «сверхобручем». Следуя по направлению этого выброса — вы, разумеется, понимаете, что этот термин, «направление», я употребляю условно, поскольку направлений, как мы привыкли их воспринимать, в подпространстве не существует, — корабль сможет какое-то время двигаться вдоль «теневой червоточины». Опять-таки, время здесь — понятие сугубо условное, только для простоты восприятия.