— То есть я теперь твоя персональная батарейка? — хмыкнула я.
— Нет. — Он снова стал серьёзным. — Ты — тот, ради кого мой фонарь наконец-то загорелся по-настоящему.
В комнате повисла тишина. Только свет на его коже пульсировал, как живое сердце.
— Ладно, — я вздохнула, — допустим, я поняла. Но вот вопрос: если ты теперь светишься, как новогодняя ёлка, это значит, что мне теперь придётся носить тёмные очки? Или как это работает?
Он улыбнулся — впервые за весь разговор.
— Это работает так: ты просто… рядом. И этого достаточно.
Я посмотрела на его светящиеся узоры, потом на свои руки — обычные, не светящиеся.
Внутри что-то дрогнуло. Не страх. Не сомнение. А тихое, твёрдое: «Я хочу быть там, где горит его свет. Даже если мне придётся идти вслепую».
— Ну, хоть что-то в моей жизни наконец стало понятно. Ты светишься. Я — нет. Мы — странная парочка. Но… — я подняла глаза, и слова вышли легче, чем я ожидала, — но, кажется, мне нравится.
Даже больше, чем нравится. Я готова рискнуть. Потому что если он уже тонет в этом свете — я прыгну следом. Я ведь избранная, верно? Значит, смогу не только видеть его огонь, но и удержать его. Удержать нас обоих .
Он замер, не веря своим ушам. Потом медленно, осторожно, потянулся ко мне — и на этот раз коснулся кожи.
Его свет разлился по мне тёплым потоком, казалось мы действительно стали двумя звёздами, нашедшими друг друга во тьме.
— Корв… — прошептала я. — О великая чёрная дыра…
И я обняла его, зарылась рукой в его волосы, нежно притянула к себе
Он встал, схватил меня за затылок, не грубо, но без спроса и впился в губы.
Это был не поцелуй.
Это был пожар.
Губы — жадные, настойчивые, забирающие воздух, мысли, страх.
Язык — точный, глубокий, ищущий самую суть меня и находящий.
Его тело — напряжённое, горячее, янтарные линии под кожей вспыхнули ярче, освещая нас в полумраке каюты.
Я впилась пальцами в его рога, прижавшись ближе, забыв про лабиринт, про Облако, про весь проклятый космос.
Всё, что существовало — его дыхание, его вкус, его свет, его страх потерять меня.
Когда он отстранился — я задохнулась.
— О бесконечный гравитационный сдвиг… — прошептала я. — Ты точно лампочка. И, клянусь пылью Эос-9, самая яркая из всех.
В этот момент коммуникатор пискнул.
Капитан:
«Сбор в ангаре. Сейчас. Есть новости.»
— Бездна… — выдохнула я. — Мир рушится, а я тут мечтаю, как бы снова тебя поцеловать.
— Потом, — говорит он, голос хриплый, глаза — янтарные, живые, полные обещаний. — Если вернёмся — я сделаю так, что ты забудешь, как дышать без меня.
И мы вышли вместе, разгорячённые, настоящие, готовые спасать миры, но не отпускать друг друга.
— А если не справлюсь?
— Справишься. Потому что у тебя в кармане — таракан, который управляет реальностью, а в груди — упрямство, от которого даже Облако чихнёт и уйдёт домой.
А Гагарин, сидевший на полке, одобрительно щёлкнул.
«Наконец-то», — говорил этот щелчок. «Теперь спасайте миры. Вдвоём.»
Корв шёл рядом, рука не отпускала мою. Может, я и растворюсь? Но в этот момент мне было всё равно
А у меня в голове не было ни Вейланов, ни Облака, ни Храма — только воспоминание о его губах, о том, как его хвост двигался в такт, о янтарном свете под кожей, который вспыхнул, когда я коснулась его рогов.
«Святая чёрная дыра… если я сейчас упаду в обморок — это будет не от страха, а от перегрева и виноват будет только он».
***
— Ты не был у капитана— вспомнила я, чтобы отвлечься от собственных мыслей. — А у меня был сон. Странный. Очень странный.
Он молчал.
Я пересказала всё — про предка из света, про Храм, про пять часов, про Зеркало.
Про то, что Облако не пройдёт внутрь, но окутает планету, и что я должна спуститься одна.
Он слушал, не перебивая. Только пальцы сжались сильнее.
— Что ты делала у капитана к каюте??? Стоп! Ты не пойдёшь одна, — прохрипел он, когда я замолчала. — Даже если мне придётся стать твоей тенью.
Я усмехнулась.
— Ты и так уже моя тень. Только очень яркая и с рогами.
Глава семнадцатая. Храм красив, но дует.
Ангар дрожал от напряжения — не от вибрации двигателей, а от того молчаливого ужаса, что бывает перед прыжком в неизвестность.
Дариэн стоял у главного экрана, перебирая в пальцах обломок кристалла, который когда-то принадлежал его матери. Кристалл ловил отблески приборных огней, рассыпая по палубе призрачные радуги. Капитан не смотрел на данные — он вспоминал. В глазах его, как в старых линзах, отражались картины прошлого: мать у телескопа, звёздный свет в её волосах, шёпот о «знаках судьбы».
Док сидел на перевёрнутом ящике, с разобранным нейросканером на коленях. Пальцы в машинном масле оставляли тёмные разводы на плате. Он шептал, выхватывая из хаоса частот едва уловимые паттерны:
— …3,1415… резонанс на 7,2 герц… фазовый сдвиг…
Будто пытался сложить из чисел мелодию, способную усыпить угрозу.
Лира не просто стояла у пульта — она вела руками над сенсорной панелью, не касаясь. Глаза были закрыты. Она дышала ровно, но в воздухе вокруг неё мерцал лёгкий туман — Сильванка входит в связь с кораблём на уровне души. Туман струился, повторяя линии её движений.
Риэль стоял спиной к нам, у стены с голографическими картами. Ладони прижаты к проекции планеты. Чешуйки на руках вспыхивают в такт импульсам — то алым, то изумрудным. Он не сканирует, он слушает, что шепчет сама земля под Храмом. По его вискам пробегали блики, внутри него тоже пульсировала своя карта глубинных течений.
Техники не орали — они молча передавали друг другу модули перезарядки. Движения чёткие, как у танцоров перед финальным па. Кто-то заплетает косу из кабелей, чтобы не мешали. Другой вытирает пот со лба тыльной стороной перчатки — и тут же проверяет герметичность шлема, щёлкая фиксаторами. Третий, не глядя, ловит на лету передаваемый ему инструмент — рефлексы отточены до автоматизма.
Робот-уборщик не лез в шахту — он стоял посреди ангара, неподвижный. Щётки опущены. Сенсоры направлены вверх — как ждёт приказа, который никто не даст. Даже машины чувствуют: сегодня решается не судьба полёта, а судьба всего, что ещё умеет дышать. Его корпус едва заметно вибрировал, как бы прислушивался к общему ритму.
И в эту тихую, напряжённую суету — вошли мы.
Сначала никто не шевельнулся.
Потом робот-уборщик резко развернул сенсорную головку. Щётки как в поклоне. Его оптические сенсоры мигнули дважды, он моргал от удивления.
Док оторвал взгляд от разобранного нейросканера. Пальцы застыли над платой, чувствуя изменение в поле — едва уловимый сдвиг в электромагнитном фоне, который не зафиксировал ни один датчик. Он медленно поднял голову, брови сошлись над переносицей, губы беззвучно повторили: «Что это?..»
Лира не «открыла глаза» — она просто повернула лицо в нашу сторону. Всё её тело напряглось, как струна . Она не видит свет, но чувствует его плотность, как другие чувствуют тепло. Воздух вокруг неё задрожал, как поверхность озера перед дождём. Туман сгустился, образовав вокруг неё зыбкий ореол.
Риэль медленно отнял ладони от проекции планеты. Чешуйки на руках погасли, и он обернулся — не резко, а с той естественностью, с которой поворачивается лист к солнцу. Его взгляд скользнул по нам, задержался на Корве — и в глазах вспыхнуло понимание.
ВСЕ — увидели его.
Корв не горел — он излучал.
